***
Чонгук сидел в большом кресле, перекинув обе ноги через подлокотник, и неспешно жевал очередной кусочек тёмного шоколада. - Послушай: «Величие мира всегда находится в соответствии с величием духа, смотрящего на него. Добрый находит здесь, на земле, свой рай, злой имеет уже здесь свой ад». Каково, а? - Усмехается Джин и выдыхает в и так прокуренный воздух ещё одно большое облако дыма. Чонгук никак не отреагировал на цитату, он даже не понял её смысла. В этой атмосфере было так лень думать, что попытка вникнуть во что-либо казалась непосильным трудом. Джин отложил книгу и, зажав сигарету в зубах, потянулся и захрустел пальцами, едва не опрокинув стоящую рядом чашку чёрного кофе. - Знаешь, кто это сказал? - Нет, - нахмурил брови Чонгук. - Мне не нравится. Джин рассмеялся: - Поразительно, как тебе это удается? Ты никогда не узнаёшь Генриха Гейне, но всегда ненавидишь Генриха Гейне! Чонгук закатил глаза и устало откинул голову назад. В тусклом отблеске восковых свечей его бледная кожа, казалось, тоже была сделана из воска. Бесстрастный взгляд был устремлён на зеркало, висевшее на противоположной стене. Джин потушил сигарету. - Ну что, закончим на сегодня чтение, пожалуй… А то совсем ни черта не видно. Чонгук перевел взгляд на Джина и едва заметно улыбнулся. - Сыграешь мне? - Ну, не знаю, не знаю… - Притворно засомневался Чонгук. Джин подошел к креслу, положив руки в карманы, и с улыбкой склонил голову набок, смотря сверху вниз на лицо, в котором видел сейчас совершенную красоту, - как будто вся свежесть юности, как будто сама молодость были заключены в этих утончённых, нежных чертах. Джин был заворожён тем, что видел - такое расслабленное и такое счастливое выражение наталкивало на мысли о том, что это прекрасное лицо создано только для таких вот моментов, пронизанных гармонией и лёгкостью, и ничего иного. Джин хотел всегда видеть его таким. - Ладно, - Чонгук поднялся с кресла, облизывая испачканные шоколадом пальцы, и, замешкавшись на секунду, направился в кухню: - Сейчас… Джин усмехнулся; подошел к книжной полке, на которой среди книг стояли и тёмные пыльные бутылки, и, выбрав одну, отправился следом за Чонгуком.***
Джин уже закупоривал пробку, когда из глубины квартиры раздались первые аккорды. На миг руки Джина замерли, а на лице проступила довольная улыбка - он обожал Брамса, и узнавал его произведения с первых нот, поэтому безошибочно определил, что Чонгук выбрал сегодня именно Брамса… Скорее закончив возиться с пробкой, Джин взял бокал и направился в гостиную. За фортепиано спиной к дверям сидел Чонгук, и перебирал пальцами чёрно-белую ленту клавиш. Звуки падали в тишину, рассыпаясь по всему пространству квартиры на мелкие отголоски мелодии. Джин обожал, когда Чонгук играл ему… Тихо ступая по ковру, словно боясь спугнуть момент, Джин подошёл ближе; Чонгук не оборачивался, продолжая играть. Джин отпил из бокала, любуясь длинными изящными пальцами и тонкостью рук, что можно было теперь хорошо рассмотреть - рукава клетчатой рубашки, великоватой на несколько размеров, были подняты до локтей. Плечи были опущены; волосы упали вперёд, и лица играющего не было видно. Какое-то время Джин просто стоял и слушал, но позже не выдержал: поставил бокал на фортепиано сверху, подошел вплотную к Чонгуку и осторожно дотронулся до его руки. Пальцы замерли, и музыка резко прекратилась. Джин медленно провел пальцами по коже - ощущение его касаний отдавались мурашками по всему телу Чонгука; Джин наклонился ниже и легко поцеловал его в висок. Тот замер, но спустя миг повернул голову и, обхватив второй рукой шею Джина, с нежностью поцеловал в губы. Джин ответил на поцелуй, продолжая поглаживать мягкую руку, замеревшую над прохладными клавишами… Но вдруг Джин ощутил кончиками пальцев что-то грубое, кривое, слегка выпуклое, так резко и отвратительно отличающееся от мягкой и гладкой кожи… Не разрывая поцелуя, он открыл глаза и покосился на запястье, медленно поворачивая его. Чонгук резко отстранился и дёрнул рукой, словно испугавшись чего-то, но было поздно - Джин крепко держал улику, так тщательно скрываемую, но открытую так неожиданно и так не вовремя. На запястье были три багровых шрама. Джин молчал, не зная, что сказать. У него были вопросы, но стоило ли задавать их? Чонгук опустил глаза; его щёки начали краснеть, а к глазам подбирались слёзы стыда и обиды - за так вероломно раскрытый секрет, за то, что один из самых прекрасных моментов были непоправимо испорчены… За то, что виноват в этом он был сам… - Ты… Я могу спросить? Чонгук еле заметно кивнул, не поднимая глаз. Джин облизнул губы, собираясь с мыслями. - Зачем ты… - Я не хочу… - Но отпираться и уходить от ответа было теперь бесполезно. - Я хотел смерти. Джин был в шоке. Это был самый настоящий шок. Он никогда не видел этой тяги в Чонгуке, никогда не подозревал, что у того были такие проблемы, пусть даже и в прошлом. Он никогда не говорил о подобных вещах, всегда старался быть открытым и добрым, жизнерадостным… Был, конечно, скромным, иногда неуверенным, но и только. Джин смотрел на шрамы, и вдруг осознал, что их было три. Один был шире, другой длиннее… Три. - Три? Чонгук был готов расплакаться. - Их ведь три… Значит ли это, что… - Да, да, их три! - Вырвав наконец руку, Чонгук быстро расправил рукава рубашки и прижал ладони к горящему лицу. - Дай мне уйти, пожалуйста, - пробубнил он. - Уйти? Куда уйти? - Джин окончательно перестал что-либо понимать. Чонгук молчал, тяжело дыша, не убирая рук от лица. В его голове бушевали ужасные мысли - о том, что всё теперь безнадёжно испорчено, что Джин теперь не захочет видеть его, что будет смеяться, расскажет всем, какой он, Чонгук, истеричный придурок. Хотелось убежать раз и навсегда, закрыться в своей комнате и не выходить оттуда больше никогда. Чонгук подскочил с места, резко отвернувшись, но Джин ловко схватил его за руку; мало того, что он был выше и старше, он и физически был сильнее, поэтому, с силой дёрнувшись несколько раз, Чонгук сдался, признав - все усилия будут тщетны. Теперь он готовился выслушивать нотации, требования обратиться к врачу, возможно, даже крики… Но ничего из этого не последовало. Спустя несколько секунд напряженного молчания Джин притянул руку Чонгука ближе, вынудив того повернуться, хотя бы и в вполоборота; а затем медленно, но всё еще цепко держа локоть, Джин снова поднял рукав рубашки. Перед глазами снова появились уродливые шрамы. Джин рассматривал их молча, и на его лице не было ни презрения, ни отвращения, ни страха - только печальное сожаление. Вдруг Джин притянул руку к губам, и Чонгук почувствовал бережное, осторожное, мягкое прикосновение, полное нежности, - как будто рука была очень хрупкой, как будто Джин боялся повредить её даже своим дыханием. Чонгук удивлённо распахнул глаза, ожидая чего угодно, но только не этого. Не в силах совладать с чувствами, он порывисто уткнулся лицом в грудь Джина, положив дрожащую руку на его спину. Джин ощущал волосы Чонгука на своем плече и губами чувствовал биение пульса в его руке, пробивающееся сквозь тонкую кожу запястья. - И ты хотел умереть? - Растерянно прошептал Джин. - Ты не можешь умереть. Ведь ты - это счастье. Эта фраза стала последней каплей, и Чонгук не смог больше сдерживаться - его плечи мелко затряслись от рыданий, а из глаз хлынули слезы. Джин опустил голову и начал тихо говорить ему на ухо, стараясь успокоить, что всё будет хорошо, что плакать не надо, что его не оставят и не прогонят, что Джин всегда будет рядом… Обнимая, закрыл широкими плечами и прижал крепче к груди, несколько раз быстро и звонко поцеловав его в шею. Чонгук чувствовал, как все страхи и сомнения уходят, оставляя только тепло и заботу Джина. Ему хотелось довериться, и не хотелось больше ничего скрывать. Чонгук был уверен, что Джин не обидит его, и другим ни за что не позволит. Густое и липкое чувство одиночества, преследующее Чонгука, казалось, уходит навсегда. Когда Чонгук смог успокоиться и посмотреть в глаза Джина, он всё еще не знал, как вести себя дальше, что говорить. Но Джин и не задавал больше вопросов. Он коснулся мокрой от слёз щеки, и, прикрыв глаза, снова поцеловал горячие губы Чонгука, с той же нежностью, как и ранее перед фортепиано, вернув тот момент, словно не хотел позволять этому воспоминанию оказаться испорченным, словно хотел переиграть его. Продолжая одной рукой прижимать Чонгука к своей груди, другую руку Джин опустил ему на талию, чуть сжимая пальцы с всё той же осторожностью и нежностью. Чонгук… Чонгук мечтал об этом давно, и даже как-то пару раз думал, как это могло бы быть. И это оказалось слишком прекрасно даже для самой смелой мечты.***
Всё шло как нельзя лучше, и совершенно незаметно наступил прекрасный декабрь. Являясь одним из самых холодных месяцев со своими кусающимися порывами ветра и снегопадами, он, словно по волшебству, умещает в себе столько тепла и уюта, что способен растопить даже самые холодные человеческие сердца. Чонгук теперь всё чаще ощущал поцелуи Джина на своих искусанных губах, и губы эти, в сочетании с вечно простуженным голосом, казались невероятно притягательными, заставляя Джина дышать тяжелее от одного взгляда на них, от одного звука этого хрипловатого голоса. Через несколько дней отец Джина должен был вернуться из очередной заграничной командировки. Джин не знал, как сообщить Чонгуку о том, что их встречи должны теперь стать реже; но, так или иначе, сказать было нужно, и в один из вечеров, скрепя сердце, он всё же решился. - Я должен сказать тебе кое-что, - нахмурился Джин. - Подожди-подожди… - Перебил его Чонгук, вытянув ладонь в останавливающем жесте. Прижав холодное стекло бокала к виску, он прикрыл глаза, и через несколько секунд слабо улыбнулся - очередной приступ головной боли прошёл, приятно охладив горячую кожу. Джин с лёгкой тревогой поглядывал на Чонгука, но, когда тот вновь открыл глаза, всё ещё улыбаясь уголками губ, то Джин выдохнул и быстро улыбнулся в ответ. - Что? - Мой отец возвращается в понедельник, - Джин нервно тушил сигарету в пепельнице. - Придётся нам на некоторое время прекратить наши встречи. Я и сам не в восторге, но… Видимо, у нас будет небольшой отпуск от совместной работы. Чонгук сделал глоток из бокала, не переставая удивлённо смотреть на Джина. - Ты стесняешься меня? - Конечно нет, - нервно улыбнулся Джин. - Просто мой отец вряд ли готов… Узнать об уровне наших отношений, - многозначительно посмотрел Джин через очки, слегка наклонив голову. Чонгук смущённо опустил взгляд: - Ну, не обязательно рассказывать ему всё… Можешь представить ему меня просто как друга. Джин встал из-за стола и подошёл к стоявшему напротив креслу, в котором сидел Чонгук. - Я не смогу смотреть на тебя при нём как на друга. - Серьёзно произнёс он. - Я не настолько равнодушен к тебе. Чонгук некоторое время молча смотрел на Джина снизу вверх, а затем поднял руку к его талии и притянул ближе. Джин поддался и опустился к тому на колени, обнимая за шею. Чонгук смотрел на Джина долго и серьёзно, в душе восхищаясь доставшейся ему такой невероятной красотой. Всё ещё придерживая за талию, поставил бокал с вином на стеклянный столик и протянул освободившуюся руку к лицу Джина, проведя кончиками пальцев по скуле. Джин смотрит в ответ совершенно влюблённо, и, за мгновение приблизившись, начинает коротко касаться губами щёк, носа, ресниц; целует каждый сантиметр, поцелуями пробираясь к уху. Чонгуку нравится; рука, лежащая на талии, перемещается выше, и с нежностью поглаживает спину Джина через рубашку. Запрокинув голову назад и легко встряхнув волосами, Чонгук позволил поцелуям Джина добраться до шеи. В голове пульсировали мысли, много, разных, - казалось, что нет сейчас ничего важнее, что этот момент дороже всего на свете. «Он так прекрасен... Любовь прекрасна… Он такой осторожный и бережный, будто хочет уберечь от любой опасности…» В сердце Чонгука как будто разрываются тысячи фейерверков, рассыпаясь миллионами ослепительных искр. - Я буду скучать без этого, - чувствует Джин горячий шёпот на ухо. - Это не надолго… Я думаю… Что… - Тихо произносит Джин слова, не прекращая осыпать кожу короткими поцелуями. - Всего… На пару… Недель… - Я буду ждать… - Я тоже.