***
- Добрый день! - Бодро приветствует Джина девушка в холле. - Чем могу вам помочь? - Здравствуйте, - рассеянно отвечает тот. - Я хотел бы навестить одного пациента… - Как его имя? - Я пришел к Чону Чонгуку. Мое имя - Ким Сокджин. Девушка кивает и начинает заполнять какие-то бумаги, как и всегда бывало в прошлые разы; затем обращает свой взгляд на экран монитора и быстро что-то печатает. Последний раз Джин был здесь несколько лет назад. Тогда он сам только начал посещать психолога, ища помощи в социальной адаптации, прося совета относительно всей дальнейшей жизни. Психолог, на беседы с которым Джин приходил несколько раз в неделю, дал понять, что поддерживать какую-либо связь (хоть и весьма одностороннюю) с Чонгуком - значит отказываться от собственного будущего. Тогда же психолог начал осторожно говорить о том, что Чонгуку уже не помочь, а вот у Джина ещё был шанс на нормальную жизнь; а также настоятельно советовал распрощаться с прошлым, принять тот факт, что Джин ни в чем не виноват и что должен попытаться устроить свою жизнь так же, как и все остальные нормальные люди - построить карьеру, нормализовать отношения с родственниками… Оставить всё, что не попадает под категорию «обычное, нормальное, привычное», оставить посещения Чонгука и отчаянную надежду на какие-либо улучшения. Тогда, в день их последней с Чонгуком встречи, Джин пришёл в этот самый холл, назвал те же имена и указал те же данные, ожидал приглашения в таком же неудобном кожаном кресле, а после проследовал по коридору вслед за девушкой в белой униформе. Миновав толстую железную дверь с маленьким решётчатым окошком, Джин вошел внутрь. - Вас будут ожидать в коридоре. У вас не так много времени, действие лекарства скоро закончится, и… - Да, я знаю, - спешно ответил Джин. И правда, он знал. Дверь с грохотом захлопнулась, и Джин сделал несколько шагов к единственному стулу в комнате, что стоял в центре. Ноги стали ватными и не слушались. Это происходило каждый раз, и привыкнуть к этому было невозможно. Джин осторожно опустился на стул, придвинув его ближе к кровати. На ней (железный каркас, унылый посеревший комплект грубого постельного белья) лежало тело. Это был не человек - это было именно тело. Полулёжа на паре небольших подушек, сложенных друг на друга в изголовье, на кровати оставался недвижим худой темноволосый парень. Его взгляд был направлен к потолку, но не выражал ничего. Там была пустота. Там не было человека. Остекленевшие глаза были воспалены и моргали очень редко. - Чонгук… Ответа не последовало. Ответа не было уже очень давно. - Это я, Джин… Помнишь меня? - В голосе сквозили боль и сожаление; чувствовалось режущее приближение слёз. Тишина. Джин с усилием сглотнул и продолжил говорить: - Я скучаю по тебе, Чонгук. Мне тебя очень не хватает. Тишина. - «Ведь никто не сравнится с тобой»… Помнишь? Тишина. - Я знаю, что ты слышишь… Но не знаю, почему ты молчишь. Я до сих пор ничего толком не знаю… О том дне… - Голос дрожал уже слишком сильно, чтобы продолжать, и Джин умолк, опустив лицо. Слёзы подходили все ближе и ближе к глазам, словно поднимаясь из самой груди, из самого сердца. Две крупные тёплые капли все же упали на колени Джина. Он сделал над собой усилие и поднял исподлобья взгляд на лицо, что много времени назад превратилось в безучастную, равнодушную маску. Джин знал, что ничего нового не увидит, но ведь он так давно смотрел на это прекрасное, когда-то живое лицо последний раз, что хотел запомнить его… Взгляд Джина замер, прикованный к этому лицу; лицу, изменившемуся впервые за несколько лет. Джину казалось, что его самого только что ударили наотмашь - щёки вспыхнули, в глазах потемнело, всё вокруг перестало для него существовать. Чонгук уронил голову к плечу и перевёл взгляд на Джина, и теперь смотрел прямо ему в глаза. Джин мог видеть замёрзшие где-то глубоко внутри слёзы, которым не было выхода, и слова, которые не могли выйти наружу. Из одного глаза Чонгука пролилась тонкая серебристая дорожка, и скрылась в белой рубашке, так похожей на кокон бесконечных бинтов, что сжимали руки и торс беспомощного человека на кровати. Чонгук за всё время пребывания в клинике не выказал ни единого знака, ни единого жеста, ни единого намёка но то, что он видит, слышит или понимает что-либо. Он просто исчез, оставив свое тело, - самого Чонгука не было внутри. Джин, конечно, знал, что Чонгук предпринимал попытки самоубийства и раньше; он выучил наизусть его последнее письмо; но до сих пор не верил, что Чонгук мог сделать такое из-за тоски. Как будто в этой истории не хватало какой-то детали, о которой Джин не знал. Всё, что знал Джин - что в тот вечер Чонгук… был найден в реке и поднят на какую-то баржу. Оперативная съемка скрывала шашечками тёмную фигуру, что несли санитары, окружив «тело» капельницами, всякими пугающе-странными приборами… Но в тот момент Джин узнал его. Это был он. Это, чёрт возьми, был он. Вскоре Джин уже сидел в поезде; у него ничего при себе не было, кроме того, что лежало на тот момент в карманах. По громкой связи объявили отправление, и поезд тронулся. Весь мир рухнул тогда в один миг. Какая-то часть Джина - большая часть - умерла в тот день вместе с Чонгуком. Теперь же маска, до боли напоминающая лицо любимого человека, наконец дала трещину, и из неё показались настоящие глаза и настоящие мысли Чонгука. Джин смотрел на одинокую дорожку слёз и отчаянные, безумные, умоляющие глаза точно так, как три года назад смотрел на экран телевизора в том баре - мир снова рушился, стены вокруг рассыпались, земля уходила из-под ног; адекватного объяснения происходящему не было, но оно всё еще продолжало происходить… Лицо Чонгука едва заметно исказила странная, неестественная гримаса - он будто хотел что-то сказать, но мимика не слушалась его; он хотел открыть рот, но всё, что удавалось - лишь подёргивать уголками потрескавшихся губ. Смотреть на это было невыносимо. Джин понимал, что вся его терапия летит сейчас коту под хвост. Дикие страдания любимого лица сводили на нет лечение длиной не в одну неделю и ценой в тысячи долларов… Дыхание, исчезнувшее так внезапно, возвращаться не собиралось. Джин начал чувствовать отчаяние и беспомощность - он хотел помочь, но не знал, как; хотел отдать всё, что только мог, чтобы прекратить эту безумную, душераздирающую пытку, но от него никто ничего не просил. Тяжёлая железная дверь открылась с противным скрипучим звуком, и голос всё той же девушки настойчиво затараторил: - Мистер Сокджин, вам лучше удалиться, успокоительное вот-вот перестанет действовать, понадобится дополнительный укол, а присутствовать при этом посетителям клиники запрещено… Джин сбивчиво пытался объяснить ей то, что видел - что Чонгук страдает, что ему нужна помощь, что, возможно, лекарство стоит заменить… - Нет, нет, пойдемте, - девушка вцепилась в локоть Джина и настойчиво тянула его к выходу. Джин заметил пару высоких широкоплечих санитаров в синих униформах по ту сторону двери, и понял, что спорить не стоит; однако взгляд Джина до последнего мига оставался прикован к дёргающемуся лицу пациента со всё еще слезящимся лишь одним глазом. Второй отчего-то оставался так же холоден и пуст, как и всегда. Несколько медбратьев подошли к кровати, закрыв своими спинами обездвиженного человека в смирительной рубашке; в палату с шумом ввезли стойку с капельницей, и тяжёлая железная дверь захлопнулась перед лицом Джина, оставив тому лишь жуткие воспоминания, отпечатавшиеся в памяти навсегда - дёргающиеся уголки губ, смирительная рубашка, начинающиеся судороги и всего лишь половина плачущего лица.***
Лечащий врач долго и со знанием дела объяснял Джину принцип работы нервной системы человека, объяснял побочные эффекты и ограниченный срок действия препарата, и прочее, и прочее; Джин безучастно смотрел перед собой, всё еще видя эти сводимые судорогами ноги и пугающе огромные пакеты капельниц, висящие на стойках. - …Поймите, это совершенно нормально. Когда эффект действия препарата заканчивается, пациент… - («Это же не какой-то псих, это же Чонгук!» - орал в своей голове Джин, круша мебель кабинета) - …пациент может испытывать некоторые побочные эффекты, в зависимости от предрасположенности к ним… - Стоп. - Джин закрыл ладонью глаза и, помолчав несколько секунд, продолжил, не отнимая руки: - Почему лекарство нельзя заменить? Скажем, аналогом, который не приносил бы ему таких мучений… Или вообще убрать… - Исключено, - отрезал доктор. - Данный препарат был выбран как наиболее оптимальный способ сдерживать, скажем так, «нездоровую активность» Чона Чонгука… - Нездоровую активность? - Джин прищурился, с недоверием устремив взгляд на врача. - Суицидальные наклонности, - едва заметно кивнул доктор. - Вы же, разумеется, помните, при каких обстоятельствах… - Да. - Так вот. Когда действие седативных препаратов заканчивается, к пациенту возвращаются его навязчивые идеи и желания. А конкретно этот пациент не хочет жить. «Я не хочу ничего, кроме смерти» - это первое, что он произнёс, когда пришёл в себя. После чего начал биться в истерике, бросаться на санитаров… Ну, вы понимаете. - Лениво продолжал врач. - Эти препараты - вынужденная мера. Джин был не в состоянии соображать. Он всё ещё видел те огромные усилия, хоть и не увенчавшиеся успехом, но всё же давшие какой-то знак; эти потрескавшиеся губы, это отчаяние во взгляде, эта болезненная мольба о помощи… - Давайте начистоту, - врач снимает свои маленькие очки в тонкой оправе и несколько секунд массирует переносицу. - Мы ведь оба с вами знаем о Чоне Чонгуке достаточно. И мне известно, что вы не его родственник, - многозначительный взгляд на собеседника, всего секунду, а после: - Мы ведь с вами оба знаем, что в глубине души он всегда был таким. Всегда стремился к этому. Его психика уже давно была расшатана, и достаточно было самого незначительного повода, чтобы… - Лечащий врач замолчал. На некоторое время в кабинете воцарилась тишина. Джин собрался с силами и максимально спокойно произнес: - Простите, вы... Ммм... Ким... - Ким Намджун, - с дружелюбной улыбкой подсказывает человек в белом халате, сложив руки. - Да, простите... Скажите, есть ли всё-таки какие-нибудь альтернативные методы? Изменить подход, терапию… Я мог бы взять ответственность за него, заботиться о нем. Мы были близки, и он доверял мне, и… - Голос Джина предательски дрогнул. Ким Намджун тяжело вздохнул. - Нет. Это бесполезно. - И добавил уже с сожалением: - Ему не помочь, поймите.***
И Джин сдался. С того дня он больше никогда не появлялся в той клинике и не видел Чонгука. Вернулся домой к отцу, поддавшись всем уговорам, внушениям и даже шантажу, и женился на такой нормальной и обычной Маргарет, и отказался от всего, что любил - от своей любимой квартиры, заполненной книгами и уютной мебелью, от встреч со старыми друзьями, и от Чонгука отказался тоже. Уделив ещё больше личного времени беседам с психологом, Джин решил избавиться от мучительных, тягостных воспоминаний. И психолог помог. Он окончательно внушил Джину, что бороться с таким тяжелым клиническим заболеванием, с такой депрессией, как у Чонгука, бессмысленно, что Джину необходимо позаботиться о себе и стараться жить дальше. Летатехника, НЛП, аутотренинг, экспериментальные препараты, разнообразные методики и упражнения по «забыванию» и даже гипноз - Джин попробовал все. Посещал и психологов, и психиатров… И однажды убедил себя в том, что забыл. А теперь был вынужден снова вспомнить.***
- Сэр? - Да? - Вы уверены, что правильно указали имя пациента? - Да, - с сомнением произнес Джин, поднимаясь с кресла. - Что-то не так? - Видите ли, - девушка явно была в смятении и не знала, как преподнести то, что собиралась сказать; Джин, заметив это и предчувствуя что-то неладное, вцепился напряжёнными пальцами в лакированные края деревянной стойки. - Видите ли, пациента с именем Чон Чонгук у нас больше нет. После этих слов у Джина подкосились ноги. Девушка за стойкой быстро улыбнулась и ободряюще объявила: - Ваш брат выписался полгода назад, сэр!***
Пошатываясь, Джин вышел на улицу. Ему казалось, что он сам окончательно выжил из ума. Мир перевернулся вверх ногами, в нём исчез всякий порядок. Джин поднёс ладонь к лицу; глаза его не могли сфокусироваться ни на одном предмете, они ничего не видели, всё вокруг превратилось в сплошной водоворот бесполезных, бессмысленных вещей. Как это могло произойти? Как мог человек, пребывающий в таком состоянии, пролежавший в запертой одиночной палате столько времени, прийти в себя и так просто выйти из клиники для душевнобольных? Джин вновь почувствовал, что его ноги снова подкашиваются, - и вот он уже сползает на гранитные ступеньки, безвольно держась за колонну. Но важнее всего было даже не это. Чонгук не дал знать. Джин окончательно потерял контроль. Он и не хотел больше ничего контролировать - ни себя, ни свое поведение, ни весь этот чёртов мир - и разрыдался прямо там, сидя на ступеньках. Он потерял Чонгука… Снова.