Trouble-Drabble

Ударь меня. Я не вынесу больше спокойной жизни. Без боли, унижений, жалоб. Ты создал из меня монстра, приручил к такому образу жизни – и ушел. Так по-свински с твоей стороны, хотя ты всегда был свиньей. Ударь меня. Помнишь, как в детстве? Бессонные ночи, побои, крики. Когда ты вытаскивал меня из постели в три часа ночи за волосы, потому что я не хотел вставать сам. Я должен был сидеть перед тобой на коленях всю ночь, как послушный раб, и поддакивать на твои бредовые речи. Я оглох от твоих криков годам к семи. А мама, помнишь маму? И я не помню. Для нас с тобой не нашлось матерей. Лишь две крысы жили в огромном старом доме, где что ни стена – то следы от твоих кулаков и пуль; две крысы, большая и поменьше – ты и я. Жили, запершись в клетке самообмана, страха и ненависти к себе и друг другу. Помнишь, как нам было хорошо тогда? Я проклинал тебя всеми словами, которые подслушал на улице или которыми ты кидался в меня. Я ненавидел тебя всем сердцем, всё моё существование только и держалось на этой ненависти, и как все наивные дети, я грезил тем, как сбегу из дома, или пристрелю тебя, или перережу тебе горло ножом и буду свободен. И вот наконец она – свобода. Прямо в моих руках. Не помню, к чему бы еще я испытывал такое отвращение, как к ней. Тебя уже нет рядом, довольно давно. Но вот незадача: ты можешь уйти из моей жизни, но не из меня. Так ударь же. Я жду этого. Всю жизнь, все детство будто кто-то свыше готовил меня к испытаниям, давши в родители такого отброса, как ты. Я был готов рвать и метать, как только вырвусь из клетки, снова ненавидеть весь мир, защищаться, вырывать свою жизнь у невидимого врага когтями и зубами. Каково было мое разочарование, когда внешний мир встретил меня дружелюбным оскалом и сказал: здесь тебя не имеют право унижать. Всю жизнь ты жил неправильно, но теперь можешь жить по-другому. Как здоровая, счастливая личность. Что за бредятина. Нет. Уже не могу. Суть в здоровой и счастливой личности – её последующая эксплуатация. Чем здоровее – тем больше прослужишь. Я же привык страдать ради лучшей доли. Я никогда не умел быть полезным – только раболепно приклонятся перед монстрами. Я умею терпеть. Слушать и молчать. Но самого говорить меня никто не научил. Чего вы требуете, жалкие? Посмотрите на себя – рабы, меня почище, сговорились только делать вид, что свободны. Тогда как я всегда был угнетаем, но свободен изнутри. Да что вообще есть свобода? Вот она – презренный комок в моих руках, который я хочу выбросить, потому что она не моя. Моя – всегда со мной, внутри. А что вы предлагаете? Лишь суррогат. Так ударь же. Восстань из мертвых, монстр, герой моих детских кошмаров. Пусть называют Стокгольмским синдромом – я не ведаю жизни другой, и весь мир мне противен без моего тирана. Ударь, убей, низложи на атомы. Разорви мое тело, оставь только душу небу. Я никогда не стремился жить на этой Земле. Не заставляй совершать всю грязную работу самому – мысль о самоубийстве терзает меня долгие годы, она вызывает почти ощутимую боль, мне страшно от неё, я слишком слаб, чтобы нанести себе увечья – я привык только принимать их от тебя. Ты меня породил – ты меня и убей. Не будь жалким трусом, отец, ведь ты так кичился своей силой когда-то. Где ты теперь? Похоронен вместо меня, под постылой землей, под холодной грязью. Не я убил тебя – не досталось мне даже этой радости. И весь груз обязательств теперь на моих плечах – всё то, за что ты в ответе, все травмы, увечья, всё сумасшествие. Как жить теперь с этим – ответь? Не знаешь. Как будто когда-то знал. Такой же несчастный ребенок, страдающий сам от себя. Но могу отдать тебе должное: ты заботился обо мне изо всех своих сил. Любовь давно смешалась с ненавистью. Свои удары ты заглаживал деньгами и обещаниями. Кто я сам после этого? Благодарно принимал твои дары и мечтал сбежать. Избалованный судьбой и ею же обиженный. Кнут и пряник – и всё это в огромных масштабах. Теперь я шарахаюсь от каждого недоброго взгляда, будто меня собираются бить, и льну к каждой протянутой руке, которая меня кормит. Я боюсь, как запуганный зверёк, но жду подаяний, и ничего не делаю, что их добыть – ведь мир был так жесток ко мне, а я так жалок, что все вокруг должны теперь отплатить сполна. Они все мне обязаны за мои страдания! Теперь ты понимаешь мой праведный гнев, когда властители говорят: работай из всех своих сил. Ты живешь слишком хорошо, так что ты должен платить нам своим трудом. Какой обман! Какая трагедия! Меня к такому не готовили. И сколько нас таких ходит, ходило и будет ходить – страшно представить. Мучимых, сломанных еще в детстве. Хоть сейчас я готов возглавить шествие обреченных, обделенных, обездоленных; я поведу их к концу пропасти, всю эту армию самоубийц, как стаю леммингов. Так восстань из мертвых и ударь меня напоследок, чтобы я вновь почувствовал твою любовь.