Теория закомплексованности

      «У него просто отвратительный вкус в девушках»,— подумала Феликс, пока лежала на спине, подложив руки под голову.       И это было чистой правдой — иначе обратил бы тогда Вару на неё свой взгляд? Разумеется, нет. От Хелен к ней… Да уж, от плохого варианта к варианту, который был ещё хуже предыдущего. И, конечно, будущего у всего этого точно нет, но не потому что она слишком хороша — как раз наоборот. Однако червовый валет раз за разом воссоздавала перед глазами ту открывшуюся нежность, с которой он смотрел на неё в тот момент — и у Феликс перехватило дыхание от этой картины.       А может что-то у них и выйдет…       Ведь эта самая нежность, таящаяся в глубинах зелёных глаз пикового валета — то, в чём она так нуждалась; то, чего так долго желала. Насколько же тупой надо быть, чтобы упустить такую возможность. Уж чему она и научилась у своего короля — это тому, что следует использовать все шансы, которые тебе предоставлены, чтобы удовлетворить «потребности» и желания.       А они — она и Вару — могут помочь друг другу с этим.       Феликс встала с кровати, на которой только что лежала, и прошла к зеркалу в полный рост.       Нет, конечно же, здесь не может быть ничего глобального — просто небольшой, несерьёзный романчик. Если бы её спросили, есть ли у неё чувства к нему, она бы без раздумий ответила, что, скорее всего, не влюблена в парнишку, нет, ей просто хорошо с ним. И хорошо — слишком мягко сказано.       Феликс присмотрелась к собственному отражению.       Создатель… Пусть Вару и дальше дарит ей свою безмерную нежность — ей так хотелось утонуть в ней. Никто до него так на неё не смотрел…       Ведь, по сути, ничего плохого в этом нет — в конце концов, Феликс просто заменила бы Хелен на какое-то время, помогла бы залечить раны от отказа, а он бы, в свою очередь, продолжал дарить пьянящее чувство, что она может быть кому-то настолько дорога. Дарил бы внимание…       А Ромео бы — без сомнений — лопнул от злости, узнав об их небольшой интрижке…       О, Феликс ненавидела своего короля — ненавидела так, что не описать словами. И ненависть эта была очень долгой, созрела далеко не сразу, и причина была отнюдь не в одной стычке — хоть кое-что и послужило последней каплей. Однако червовый валет старалась не думать о том, что тогда произошло, и даже почти не вспоминала. Но стоило только задуматься, припомнить самой себе — и зубы начинали скрипеть от злобы — как сейчас.       Ромео — мудак и лицемер; он непоколебимо уверен, что ему всё дозволено, что всё на свете принадлежит ему и существует лишь за тем, чтобы удовлетворять его прихоти.       Нет уж — отражение в зеркале скривило губы, поджав их. Хватит плясать под его дудку. Пусть наконец узнает, что у каждого действия есть последствия, и они не всегда положительны. Пусть даже не думает, будто Феликс обо всём забыла или — чего хуже — простила.       Такое не забывают, и уж тем более не прощают. Ромео должен поплатиться, просто обязан.       Глаза опять скользнули по отражению — короткие светлые волосы… А ведь когда-то они были длиннее, — примерно чуть ниже плеч — но Феликс остригла их ножницами — настолько ей было противно вспоминать о том унижении, которым её подвергнул король собственной масти. На скорую руку, одним или двумя движениями (точно уже и не вспомнить), поэтому стрижка получилась очень неровной, что было заметно. Данте застал Феликс за этим в ванне своего «дворца». — Какого хрена ты творишь, малая?! — это был первый и единственный раз, когда он повысил на неё голос. Бубновый король рывком приблизился к ней и отобрал ножницы. — Не твоё собачье дело, Дан! — злобно выпалила Феликс, едва не плача от гнева и досады. Она отчаянно пыталась вернуть их — тянулась до них буквально всем телом, — но Данте был гораздо выше и поднял ножницы над головой, так что у неё ничего не вышло.       Вскоре он заставил объясниться — и Феликс сдалась под его напором. Червовый валет даже не заметила, как, чуть ли не плача от несправедливости случившегося, выдала ему всё о мудацком поступке Ромео — к тому моменту её уже было не остановить, да Данте особой и не старался. Он внимательно слушал, слегка нахмурившись, но не показывал отношения к этому. Не показывал до того момента, — если ей не изменяет память — пока она не выговорилась.       Его, стоит сказать, не удивил поступок червового короля — в конце концов, из того, что ему доводилось слышать о нём от Феликс, он уже успел составить полную картину. Но это вовсе не означало, что Данте не был возмущён. — На сей раз Ромео зашёл слишком далеко! Это нельзя просто так оставить!       Феликс — наверное, испугавшись мести короля за то, что «вынесла ссору из избы» — принялась успокаивать друга, уговаривала не лезть. Да и она бы умерла со стыда, если бы обо всём узнали остальные, поэтому ей пришлось ещё и взять с Данте слово, что тот никому ничего не расскажет. По крайней мере, пока она сама не будет готова. Тот, признаться, со скрипом, но согласился.       А что до волос — они, по правде, — мелочь, тем более короткая стрижка — бубновый король позаботился о том, чтобы ей подровняли концы, дабы Феликс выглядела поприличнее — шла даже больше предыдущей, и нравилась куда сильнее. Гораздо больнее было наконец осознавать, что Ромео ни капли не заботили чувства своего валета; для него она не более, чем вещь, которой он владеет. Жаль только, что до червового валета так медленно доходила эта простая истина; жаль, что она не сразу разглядела гнилую натуру, скрытую за прекрасной наружностью.       А Вару, Вару же, похоже, на самом деле привязался. Он её, можно сказать, обожал.       Он такой наивный дурачок, что даже… Даже как-то жаль использовать его, чтобы насолить Ромео. Но с другой стороны — никто другой бы не подошёл для этого лучше, чем паренёк, у которого очки чуть ли не размером с лицо; паренька-чудака, что — по крайней мере раньше — верил и «раскрывал» теории заговора, хотел наладить контакт с пришельцами. К тому же в движениях Вару — в отличие от червового короля — никогда не отличался грацией: было в его походке что-то неуклюжее — пусть и в какой-то степени она умиляла: — казалось, что пиковый валет вот-вот подскользнётся и упадёт, но нет, парень держался на ногах. Во всём этом даже был какой-то шарм, по крайне мере для неё.       А ещё Вару совершенно не умел общаться с девушками: когда он заговаривал с той, которая ему нравится, моментально начинал теряться, краснел и заикался. Феликс поражалась, как до Хелен не доходило, что тот в неё влюблён, ведь это было так очевидно. Чудеса. Хотя… Она никогда его не замечала… Бедолага.       Как не помочь ему залатать душевные раны?       Ещё он, возможно, подхалим или до одури боится кого-либо обидеть своими высказываниями — что, конечно же, вполне сопоставлялось с характером пикового валета. Однажды, а если быть точнее — совсем недавно, уже незадолго после свидания с Хелен — вернувшись в домик на дереве, Феликс застала Вару за разглядыванием… Её собственных карикатур?! В глазах будто потемнело, и, на автомате, без задней мысли, она бросилась к нему, чтобы забрать злосчастный листок.       В тот момент ей хотелось провалиться сквозь землю. Так она и застыла: с выдвинутой рукой, сжимающей её рисунок, глядя прямо на ошарашенного Вару. — Ф-Феликс? Ты чего? — А то сам не понимаешь… — с упрёком выпалила та, но, догадавшись, что её перекошенное от злобы лицо — не самое приятное зрелище, чуть смягчилась: — Ты… Ты зачем вообще полез? Мы же договорились — верхняя задвижка — моя, нижняя — твоя. Ты почему рылся в моих вещах? Что искал?       Вару, пристыдившись, опустил глаза. — П-прости… Не удержался…       Феликс не знала, гореть ли ей со стыда, что такой человек, как он, рассматривал её детские «каракули», или же пылать праведным гневом за то, что тот полез туда, куда его чётко и ясно просили не лезть (да и причин не оставили).       «Не удержался», видите ли…       Она посмотрела на листик — улыбающиеся лица человечков разного цвета: розового, светло-розового, голубого, красного и зелёного… И все они обнимали жёлтого, что прибывал в шоке, приговаривая «мы так любим тебя, Феликс!»       Какой же стыд и позор… — Эм… Если тебе от этого станет легче, Феликс… Я никому не скажу о рисунке. Правда! Клянусь, я могила!.. Мне… Мне жаль, что я это вообще нашёл…       Он аккуратно взял Феликс за руку — точнее, накрыл её своей. Удивительно, но в секунду стало как-то спокойнее на душе. — Просто… Знай, я правда не собираюсь за твоей спиной обсуждать с кем-то нечто настолько сокровенное для тебя, высмеивая. Это ведь было бы очень низко с моей стороны…       Она помнит, что медленно подняла глаза, посмотрела ему в лицо — пыталась найти хоть малейшую тень, которая бы указывала на неискренность его слов. Но сомнения быстро развеялись — Вару говорил то, что на самом деле думал. — И, знаешь… Мне так приятно, что на нём изображён и я… То, что ты хоть иногда, но вспоминаешь обо мне, безумно льстит…       Феликс даже чуть ли не отшатнулась от него, словно поражённая громом — с какой же нежностью он смотрел на неё в тот момент. А мягкость в голосе… Ромео бы не проявил к ней и сотой доли того терпения, заботы, что она получила от человека, который, по сути, не обязан выносить её — частое — скотское поведение. Чёрт, да Вару ей вообще ничем не обязан. Но мало этого, сам желал сблизиться и дорожил временем, которое они проводили вместе. А ей… Ей ничего другого не оставалось, кроме как закрыть эту тему — теперь и он, и она делали вид, — насколько возможно — что та сцена вовсе не происходила, попросту не упоминая о ней (и о злосчастном рисунке тоже).       Так обоим — пусть каждый из них и помнил её детали — было легче, менее неловко.       В этом плане Вару проявлял необычайную тактичность — буквально из кожи вон лез, чтобы человек испытал максимум комфорта от общения с ним, даже делал комплименты. Конечно, временами его заносило, но сразу становилось понятно, что это всё не со зла — сказывался недостаток коммуникаций с другими.       Феликс почувствовала, как в груди защемило сердце. Ну как… Как можно использовать столь наивного дурачка, который воспримет их маленький роман совершенно серьёзно?       «Но разве в этом твоя вина? — сказал внутренний голос в голове. — Если ничего не пообещаешь — не будет нужды и отплачивать. Он прекрасно изучил тебя: поведётся на уловки — пусть винит в этом только себя. Люди вечно нафантазируют всякого — а потом огорчаются, когда их ожидания разбиваются в дребезги о реальность. Что поделать, если его так легко обдурить?»       Феликс похлопала себя по щекам, улыбнулась. Разъярённое лицо Ромео —несомненно — стоит того, чтобы поиграть с чувствами Вару.       И тут перед глазами вновь мелькнула та сцена: ножницы в руках — червовый валет будто снова остригала волосы, а в горле застрял огромный ком, потому что та силилась не заплакать.       Феликс непроизвольно сжала руку в кулак.       Это Ромео считал её такой, она только подтверждает его слова своими действиями. И уж если то, что произойдёт между ней и Вару, поставит её короля на место, то она готова пойти на любую подлость, готова играть с чувствами другого человека.