Издевка судьбы

— Да какое право вы имеете не пускать меня?! — слышала я возмущенные крики свекрови за железной дверью. — Открой дверь или я не знаю, что с тобой сделаю!  — Не положено, — мужской бас осадил Викторию Сергеевну, — встречи с заключенной только по расписанию, сейчас не время для свиданий.  — Послушайте, — а это был уже Костя, — ещё ведь даже суда не было, почему вы держите её в камере? Она не признана виновной, может, этот ваш Роман Александрович вообще сам в себя в припадке выстрелил. Я закрыла глаза и прижалась спиной к холодной стене. Кожу на запястьях стирали наручники, во рту появился привкус неприятной металлической горечи. Костя пытался оправдать меня, но все его аргументы были неубедительными и откровенно притянутыми за уши. Дураку ясно, что стреляла я. Пистолет валялся у моих ног, на нем мои отпечатки пальцев. Да и не были за Ромой замечены приступы неадекватности, чтобы он так просто взял и выстрелил в себя. А вот мне уже и мотив преступления приписали. Якобы из-за того, что мы с Ромой не смогли договориться в вопросах бизнеса, я стала шантажировать его пистолетом. А когда бедный и беззащитный Рома не уступил мне, я выстрелила. Слушая липовые обвинения, я молчала. Я не стала говорить, что всего лишь защищалась, что не хотела стрелять. Но если бы не выстрелила, то неизвестно, что со мной могла сделать эта гора мышц под два метра ростом. Боже, как горько мне было в этот момент, сидя в холодной камере и слушая возмущения родственников по ту сторону. В душе смешалось всё: страх, безысходность, непролитые слезы. Было безумно жаль Алиску, теперь она останется совсем одна. Кирилла не найдут, меня посадят… В последнем я не сомневалась. Я ведь покусилась на сохранность не кого-то там, а самого Астахова, будь он проклят.  — Вита! — воскликнула Виктория Сергеевна, ворвавшись-таки в камеру. Я на неё не смотрела — стыдно, взгляд так и остался прикован к полу. Хоть бы тут тараканов не было… Мне казалось, что я видела маленькую промелькнувшую тень.  — Вита, — женщина аккуратно присела рядом на жалкое подобие кровати, — Вита, пожалуйста, не молчи.  — А что я могу сказать?  — Всё! Ты что, правда стреляла? Вместо ответа я многозначительно звякнула наручниками. Это похоже на шутку или розыгрыш?  — Три раза, — вздохнула я, — а попала один.  — Боже… — простонала свекровь. — И зачем только спросила? И правда, зачем?  — Вита, что ты натворила? Вита, зачем? Вита, что ты молчишь?!  — Потому что мне нечего вам сказать! — крикнула я, не заботясь о том, что из-за моих воплей её могли выгнать. — Вы всё видели сами, он домогается меня! Я всего лишь защищала себя, всего лишь не давала попользоваться мной, но разве же вы поверите?! До сих пор, поди, думаете что я более влиятельного покровителя искала?! Виктория Сергеевна виновато выдохнула и, привлекая моё внимание секундным касанием к плечу, сделала то, чего я не ожидала. Ещё никто и никогда не слышал таких слов от этой женщины! А мне повезло. Я стала не только свидетелем исторического события, но и его участником!  — Прошу прощения за те слова, — с трудом проговорила она, будто эти слова могли стать тяжелыми камнями, обвалившимися ей на голову, — на самом деле я не думаю так о тебе. Если бы думала, сидела бы сейчас здесь? У меня был сложный день, сорвалась. Прости. Прощаешь? Не в силах ответить и не разреветься, я просто кивнула. Но Виктория Сергеевна сегодня была не только на редкость проницательна, но и чувствительна. Отодвинув с моего лба мешавшие пряди волос, она осторожно притянула меня к себе и, сомкнув руки на плечах, обняла. Обняла так нежно и утешающе, что я не смогла отстраниться. Так, как матери обнимают дочерей. Я уткнулась ей куда-то в ключицы, чтобы спрятаться от давящей атмосферы камеры. Мне не хотелось, чтобы Виктория Сергеевна отпускала меня, не хотелось снова остаться одной. Я никогда бы и не подумала, что объятия этой женщины настолько мягкие и теплые. Такая Виктория Сергеевна была мне незнакома, но определенно нравилась. Она постепенно оттаивала и из ледяной статуи превращалась в живую женщину. Такие удивительные метаморфозы происходили с ней после смерти Олега Евгеньевича, будто, избавившись от мужа, она вновь научилась чувствовать. Я невольно провела параллель с Кириллом: они ведь совсем одинаковые. Деспот был таким же, также медленно впускал кого-то в душу. Я рассказала ей всё. Рассказала о Руслане, о Юле, о том, как она снабдила меня информацией и я помчалась к Роме в офис. Рассказала как нашла у него в ящике пистолет, как хотела лишь припугнуть, но что-то пошло не по плану и я выстрелила. Как смотрела на залитый кровью пол, как видела её следы на своих ладонях, хотя те были чисты… Теперь я немногим отличалась от Виктории Сергеевны. Я тоже запачкалась кровью.  — И если он умрет… — всхлипнул я.  — Кто умрет? Рома? — удивленно отстранилась свекровь, чтобы посмотреть мне в лицо и убедиться, что я говорю серьёзно.  — Рома.  — Не смеши меня! Жив он. Плечо ему, правда, разворотило сильно, пришлось резать, чтобы пулю достать. Но жить будет. Он миллиарды ворочает, Вита, разве ж станет умирать?!  — Мне это срок не убавит. Обещали 20 лет дать.  — За что? Ты же его не убила, а следовало бы!  — За то, что это Астахов. Перед ним все пресмыкаются, его боятся, его уважают. И, естественно, его жизнь дороже жизни любого из нас. За покушение на него будут наказывать и наказывать сильно.  — Мы наймем хорошего адвоката, мы вытащим тебя, обязательно вытащим!  — Виктория Сергеевна, — я задумчиво посмотрела на неё, — зачем вам это, а? Я ведь, по сути, чужая вашей семье.  — Нет, Вита, совсем не чужая. Тебя безумно любит и уважает мой сын, ты для него родная. А значит родная и для меня, для Даши.  — У Кирилла было завещание?  — Что? — резкая смена темы ввела Викторию Сергеевну в ступор. Но пока она говорила об одном, я думала о другом — как обеспечить Алисе более-менее стабильное будущее. Каких бы адвокатов не наняли мы, адвокаты Астахова будут сильнее. И судью подкупать тоже не придётся, всё равно он будет на стороне Ромы.  — У Кирилла было завещание? Кому он оставил своё имущество?  — Вита, ты что такое говоришь?  — Впрочем, неважно. По закону всё равно всё отойдет Исе. И… Я успела кое-что заработать. Немного, но если положить под проценты, то до совершеннолетия Алисы накопится неплохая сумма. Получите доступ к нашим с Кириллом счетам и сделайте это: положите и мои, и его деньги под проценты. И не оставляйте Ису одну, — я почувствовала, что в глазах медленно скапливаются слезы, — ей нужно внимание, она ещё слишком маленькая.  — Вита… Я встала и нетвердой походкой подошла к двери. Так как руки у меня были сцеплены наручниками, стучать пришлось ногой. В камеру заглянул надзиратель.  — Уведите её, — глухо проговорила я, кивнув на свекровь, — и никого ко мне больше не пускайте. Не хочу никого видеть.  — Ты что, Вита? Вита! Вита! — отчаянно выкрикивала моё имя женщина даже за дверью. Я легла на кровать и отвернулась к стене. Сейчас с удовольствием бы заткнула уши, чтобы абстрагироваться полностью, но могла лишь закрыть глаза. Следующие три дня прошли как в бреду. Я всё время спала, потому что лишь во снах я видела ту жизнь, какой хотела жить. Во снах были Кирилл и Иса, были Даша и Костя — вместе, а не порознь, были счастливые мама и папа, была Виктория Сергеевна, успокоившая свою душу. Была я, не знавшая слез и печали. На четвёртый день меня силой выдернули из этой сладкой неги. Надзиратель грубо дернул меня за локоть и громко рявкнул над ухом:  — Вставай и шагай!  — Куда? — я чуть щурилась от яркого света, когда меня вывели из камеры.  — К тебе посетитель.  — Кто? Я же сказала, что не желаю встреч.  — А тебя никто и не спросит! Мужчина не утруждал себя тем, чтобы осторожно обращаться со мной. Он затолкал меня в небольшую комнатку с такой силой, что я споткнулась и чуть не упала. В помещении был только стол и два стула — комната для свиданий с заключенными, это я поняла сразу. Меня усадили и велели ждать. А кого ждать — так и не сказали. Смерть? Чуму? Явление Христа народу? А явилось всё сразу и в одном флаконе. Через пять минут порог комнаты переступил Рома, смотря на меня, на удивление, без злости. Он выдвинул стул и сел напротив в выжидательной позе. Чего он ждёт? Извинений? Их не будет. Или за добавкой пришёл? Я быстро взглянула на него, чтобы оценить нанесенные увечья. Плечо было плотно забинтовано, разбитый висок заклеен большим пластырем. Сам Рома выглядел немного бледнее обычного, видимо, не до конца оклемался. Мы сидели молча довольно долго, десять минут. Подперев щеку рукой, Рома разглядывал меня и, наверное, внутренне торжествовал. Он отомщен за свою рану. Я передернула плечами, почувствовав, что замерзаю. Мне теплых вещей не полагалось.  — Холодно? — наконец произнес хоть что-то Рома и, не дождавшись ответа, накинул мне на плечи свой пиджак. Я в нём практически утонула, он был на несколько размеров больше.  — Что это? — мужчина нахмурился и я не сразу поняла, о чем он. Лишь спустя секунду, когда я проследила за его взглядом, стало ясно, что ему не понравились наручники. Он дернул меня за предплечье, чтобы положить руки на стол, но не рассчитал силу. Наручники, звякнув, больно впились в запястья и ободрали кожу.  — Наказание, — простонала я.  — И что, ты в них всё время? И бодрствуешь, и спишь?  — Да. Он недовольно цокнул языком и вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь. Я слышала крепкие ругательства, которыми он осыпал всех подряд. А вернулся Рома с небольшим ключом, провернул его в замке пару раз и освободил меня. Но, к сожалению, только от наручников, а не от себя.  — Зачем ты пришёл? — измученно выдохнула я. Самочувствие оставляло желать лучшего: за все эти дни я не прикоснулась к еде, но и физической активности не проявила, поэтому чувствовала себя как медведь в спячке.  — Огорчить, что ты промахнулась, — мужчина хлопнул себя по бинтам на плече, — плохой из тебя стрелок. Но, честно говоря, ты меня удивила. Не думал, что тебе хватит духу выстрелить.  — Ты ошибаешься. Я не промахнулась. Он усмехнулся и откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Как в театр на представление пришёл. Но не удивлюсь, если разговор со мной для него не более, чем развлечение.  — Тогда за каким ты устроила этот акт неповиновения, если не собиралась убивать меня? Что ты хотела показать этим? Нельзя говорить ему, что стрелять я и не собиралась. Он и так-то может вертеть мной, как куклой, а узнав это… Не хочу думать, что будет. Может, после пули в плечо немного присмиреет. Побоится, что следующая может оказаться в виске.  — Что не надо лезть ко мне, когда я говорю «нет». Я просила, Рома, но ты напоролся сам. Что ты хочешь от меня сейчас?  — Ты ведь понимаешь, — он сузил глаза. Вот неугомонный! Я возмущенно проговорила что-то нечленораздельное. Нет, он ничего не понял. Совсем ничего! Как я не давала ему понять, что в моей жизни, душе и постели есть место только Кириллу, Рома этого понимать упорно не хотел. Вроде взрослый мужчина, на 15 лет меня старше, но до сих пор им хотелка командует. Не дай Бог такой на пути его дочери попадётся, который ей дышать не даст. Не дай Бог, но так будет. Потому что чаще всего за грехи своих родителей отвечают дети.  — Нет, Рома, не понимаю! Я совсем не понимаю тебя! Я выстрелила в тебя. Выстрелила так, что тебе плечо пришлось резать и сшивать, но ты всё равно пришёл ко мне и говоришь, что будешь продолжать свои попытки! Зачем, скажи мне, зачем?! От охватившего меня возмущения и непонимания я подскочила на ноги, но три дня лежания дали о себе знать и я села обратно. Голова закружилась.  — За тем, что ты мне нравишься, Вита.  — Из-за того, что я отдаленно напоминаю вам жену?  — Возможно, — Рома отстраненно приподнял уголки губ.  — Но я не она. Ни на сотую часть я не она.  — Ага. Варя-то в меня не стреляла, на словах смерти желала.  — Так в чем же дело?!  — Повторяю: ты нравишься мне, Вита. Не настолько сильно, чтобы я полюбил тебя, взял замуж и привёл в дом, нет. Но достаточно для того, чтобы дать тебе если не всё, то многое из того, что ты хочешь.  — Я хочу немного. Верни мне мужа, большего не прошу.  — Ты знаешь, что делать. В камере повисла гнетущая тишина. Мы оба думали об одном и том же, но не решались высказать это вслух: Роме нет резона возвращать мне Кирилла. От разового секса ему ни жарко, ни холодно. А вот если я буду у него под боком, скажем, год-другой, пока не надоем и его не одурманит другая молоденькая дурочка — это уже приемлимо. Поэтому вместо того, чтобы выпрашивать у него пустые обещания, я спросила о другом:  — Ты видел его?  — Кирилла? Всего раз.  — Как он? Что с ним? Он в нормальных условиях? — вопросы сыпались из меня, как из пулемета. И вдруг до меня дошло: сначала надо задать другой вопрос.  — Он жив? — голос надломился. Рома посмотрел на меня исподлобья и… Промолчал. С каждым ударом сердца мне становилось всё хуже. От напряжения в ушах появился звон и казалось, что я почти физически чувствую как в жилах стынет кровь. Я живо представила себе, что могли сотворить с Кириллом. Как его могли расстрелять, утопить, задушить, забить насмерть. Как он сопротивлялся, но проиграл и его глаза погасли. Эти мысли добивали меня, но я не могла остановить их поток. Я старалась вдохнуть побольше воздуха и была похожа на рыбу, выброшенную на сушу, но легкие категорически отказывались принимать кислород. Мне плохо. Мне невыносимо, я буквально не могу дышать от одной только мысли, что Кирилл умер. Это просто не укладывалось в голове. Поразительно, но я, кричавшая о том, что моё сердце не будет принадлежать такому, как Кирилл, отдала ему львиную долю своей жизни. В моей жизни не было ничего более реального, чем муж, ничего более осязаемого и так сильно любимого. Его не могло не быть, он не может умереть, он такой… Мой.  — Вита? — окликнул меня Рома.  — Да? — я быстро утерла опухшие от слез глаза и шмыгнула носом.  — Я ещё ничего не сказал, а ты уже плачешь.  — Плачу, да. Потому что твоё молчание может означать только одно.  — Что?  — Что моего Кирилла убили, — голос стал неприятно тонким, но я ничего не могла с ним поделать. Это слёзы давят на него.  — Нет. Нет, он жив.  — Жив? — я вскинула голову.  — Но лучше бы он был мертв, — Рома покачал головой, — и я говорю это не из природной вредности. Просто его положение оставляет желать лучшего и каждый прожитый день для него — мука.  — Что с ним?! Что?! Я подскочила со стула и, невзирая на периодически мутнеющее зрение, подбежала к Роме и схватила его за рубашку. Сегодня привычно черную, кстати.  — Сидела б ты ещё на моих коленях — и вообще красота, — довольно прицокнул он.  — Что с Кириллом?!  — Понятия не имею.  — Ладно, ладно, ладно! Если я проведу с тобой ночь, ты назовешь мне место, где его держат? Рома сделал вид, что задумался.  — Тебе ведь так хочется получить меня, — подначивала я, — и ты получишь свою куклу, наиграешься вдоволь.  — В прошлый раз ты говорила тоже самое. А в итоге я с разбитой башкой и простреленным плечом, даже рукой пока не до конца работать могу.  — Но почему-то же ты всё равно здесь, — я хмыкнула.  — Да… Его зрение и внимание расфокусировалось, когда я легким движением руки откинула с его лба прядь волос, слегка касаясь кожи. Забавно, что на мои прикосновения он так реагирует всегда. Но реакция Кирилла мне нравилась куда больше: взгляд деспота мгновенно становился влюбленным, губы горели, а руки нежно самовольничали на моей талии. Но тем не менее Кирилл не переходил к наступательным действиям, потому что он не просто хотел меня — он любил. В этом и вся разница между ним и Ромой. И плевать, что нам с Ромой не нужна любовь друг от друга.  — Вита, я не хочу сделать тебе плохо, пойми это.  — Понимаю, — я недружелюбно оскалилась Роме, — понимаю, что ты хочешь сделать хорошо себе. А как там мне — это неважно. Так мы договорились? Он обхватил меня за ободранное наручниками запястье и потянул на себя. Я послушно села ему на колени, чтобы показать всю серьёзность и правдивость своих намерений. Прости меня, Кирилл. Но я не знаю других способов вернуть тебя. Рома положил руку мне на колено и медленно двинулся вверх, наблюдая за моей реакцией. А я не реагировала никак: ни отталкивала его, но и не приветствовала.  — Ладно, — он остановился и поднял меня, — пошли.  — Ты приедешь завтра? Попроси надзирателя, чтобы мне выдали одеяло, в камере холодно.  — Ты не вернешься в камеру. Я отвезу тебя домой.  — Как это? На меня дело заведено!  — Считай, что нет, — самоуверенно проговорил он, ведя меня за руку мимо людей в форме, которые ему и слова не говорили. Остановившись возле одного, он протянул ему внушительную пачку купюр.  — Это и залог, и откуп, и моя благодарность, — пояснил он, — передай прокурору, что дело закрыто. Я наведаюсь к нему на днях.  — Я всё верну, — бубнила я.  — И раззоришься.  — Лучше так, чем чувствовать себя купленной.  — Я выкупил тебя, Вита, а не купил. Это разные вещи. Садись в машину. Ну, что застыла-то?  — Там… — пробормотала я, но предложение не закончила, смотря на лежащий лист А4 на пассажирском сиденье. Там довольно коряво, но явно с любовью было выведено «Папе». Я мельком взглянула на Рому: очень часто мне не составляло труда забыть, что он отец. Не могла я его представить в этой роли. Рома выдернул лист из-под моего носа и, увидев, что это дочкин подарок, изменился на глазах. Его взгляд потеплел, черты лица разгладились и он будто стал выглядеть ещё моложе. Хотя куда уж там, ему и так нельзя было дать его 36.  — Всё, садись, — он аккуратно сложил лист и убрал его в бардачок. Как по велению судьбы по дороге домой я стала свидетельницей Роминых отношений с дочерью. В тот момент мне казалось, что Рома был рожден только для того, чтобы стать отцом этой девочке — такой идеальный контакт установился между ними.  — Привет, Мирик, — ласково ответил он, включая громкую связь и ставя телефон на подставку, чтобы не отвлекаться от дороги, — что случилось? У малышки действительно что-то случилось. Мира расстроенно и со слезами рассказывала, что её обидел какой-то мальчик, она дала ему сдачи, но его папа наругал её. Рома нахмурился и сжал руль так, что тот чуть не затрещал.  — Не расстраивайся, моя хорошая. Я завтра поговорю с папой этого мальчика, ладно? Поправим ему нос, а то вдруг кривой. Ну, не плачь, пожалуйста. Мне плохо, когда ты плачешь.  — Хорошо, — кажется, она успокоилась. — Ты скоро домой?  — Скоро, уже еду. Я соскучился.  — Я тоже. Мы пойдём гулять?  — Конечно, — он улыбнулся её звонкому голоску, — я переоденусь и сразу пойдём, хорошо? Расскажи мне, чем ты сегодня занималась. Мира пустилась в долгий рассказ о своем дне. Слушая его, даже я не могла не улыбаться — так красочно и живо она всё описывала. А Рома уж и подавно сидел с улыбкой чеширского кота. Дочка творила с ним что-то невероятное, он светился, как электрическая лампочка. Я пришла к выводу, что как человек Рома — дерьмо, упаси Бог встретить такого на своем жизненном пути. Но отец он прекрасный, не каждому повезёт иметь такого. Мой папа любил меня, но совсем не разбирался в девчачьих тонкостях, а Рома с таким вниманием и интересом обсуждал с дочкой наряды к празднику, что становилось завидно.  — Ты только косы мне не плети, — попросила девочка, — а то я лысая буду.  — А как же тогда? Будешь лохматая, как ведьма бегать? Крестному не понравится.  — Сделай хвостики.  — Хорошо, — мужчина засмеялся. Я выдохнула: Боже мой, он ещё и косы плетет. Вот за этим занятием я Рому уж точно представить не могла. Не возникал в сознании образ, как по утрам он зажимает в зубах расческу и колдует над шевелюрой дочери с розовыми резинками.  — Ты правда плетешь ей косы? — не выдержала я и спросила, когда Рома закончил беседу с дочерью. От неожиданного вопроса он чуть не повернул туда, куда не надо.  — Тебя правда сейчас ЭТО интересует?  — Да. О плохом я подумаю уже в момент его свершения, а сейчас я достаточно себя накрутила. Благодарю.  — Плету, — мужчина пожал плечами, — не отправишь же её из дома лохматую.  — С трудом верится.  — Что поделать.  — А няня?  — У нас нет няни. Я удивленно посмотрела на него. А потом вспомнила, что Мира, в отличие от Исы, ходила в сад (Рома как-то говорил об этом) и уже пошла в школу.  — Я приеду вечером, — сказал Рома вслед, подвезя меня к дому.  — Звучит как угроза.  — Возможно. Я специально ударила дверью посильнее. Чтоб его машина вообще на части развалилась. Направляясь к дому, я думала о том, что должна испытывать что-то вроде благодарности: я его покалечила, а он меня из тюрьмы выкинул. Да ещё и пиджачок на плечи накинул, чтобы я во время разговора не замерзла. Нравлюсь я ему… Нравлюсь. Вот только не я, а моя строптивость.  — Я… — начала было, чтобы дать понять всем, что я вернулась, но замолчала и облокотилась на косяк двери. Самое время понаблюдать за разворачивающимся скандалом Даши и Миши. А где Костя? Не этот ли черт поспособствовал?  — Я уже всё решила! — прокричала Даша и подняла вверх руки, чтобы не дать Мише коснуться её. — Уйди, Миша, уйди!  — Да что ты решила? — он говорил на удивление спокойно. — Даша, не глупи.  — Нет, Миша. Мы разводимся, это моё последнее слово! Он вздохнул и, хлопнув себя по боку, с вальяжным видом развалился в кресле, умудряясь при этом осмотреть Дашу сверху вниз.  — Ты так уверена в этом, милая. И к кому ты пойдёшь? К мальчишке этому, Косте, которому тут только из-за его сестры жить разрешают?  — Не твоё дело.  — Как раз-таки моё. Ты не подумала о том, как он тебя содержать будет? На что? С твоими запросами это не так-то просто. Ты не готова умерить аппетиты.  — Переживу. Миллионы семей так живут.  — С каких это пор ты захотела быть как миллионы? Ну давай, — Миша с вызовом посмотрел на неё, — давай, иди и заложи все свои драгоценности в ломбард, на квартиру в Москве хватит. А дальше? Платить за неё чем?  — Миша, уходи. Мне жаль, что я запудрила тебе мозги, но я не думала, что так выйдет.  — Нет. Даша ошарашенно посмотрела на него, растерявшись от такого явного сопротивления.  — Прости, что ты сказал? Ты вздумал перечить мне? Мне? — она удивленно ткнула себе пальцем в грудь.  — Это тебе не стоит ругаться со мной. Иначе я выведу все средства, которые вложил в вашу компанию и вы… Ох и ах, но обанкротитесь.  — Какой же ты мерзкий, — прошипела Даша.  — Забудем этот разговор и больше никогда не будем к нему возвращаться.  — Не думаю, — мой голос громом ворвался в гостиную и эхом отскочил от стен. Я медленно и степенно вошла, хищно улыбаясь. Появление было довольно эффектным, у Миши отвисла челюсть. Да и Даша смотрела на меня так, будто я не из тюрьмы вернулась, а из могилы вылезла.  — Ради Бога, только не говори, что ты сбежала, — умоляюще прошептала Даша, прикрыв рот рукой.  — Хуже, — я ухмыльнулась и подошла к Мише. С вызовом смотря ему в глаза, я четко, выделяя каждое слово, проговорила: — Выводи. Свои. Деньги. Слышал? Выводи. Они нам не нужны.  — Обанкротишься, дура.  — Обанкрочусь я, если пойду против семьи. А ты не моя семья, так что у тебя есть десять минут на сбор шмотья. Не обращая внимания на злобные взгляды Миши, я, с видом злобной стервы, поднялась наверх. Кажется, я становлюсь похожей на Викторию Сергеевну, но… Плевать. После того, как я добровольно согласилась переспать с другим, будучи замужем, мне нечего терять. *** Я шумно выдохнула, посмотревшись в зеркало. Когда в последний раз я ходила по дому в кружевном пеньюаре, но при укладке и макияже? Слава Богу, что дома не было никого, кроме Кости, но и тот дрых за стенкой мертвым сном. Чем меньше свидетелей моего падения, тем лучше. Зазвонил телефон. Рома — кто бы сомневался, одиннадцать вечера, пора б уже.  — Алло, — ответила я, пытаясь скрыть раздражение в голосе.  — Встретишь? — мужчина усмехнулся. — Я жду у ворот. Скидывая вызов, я с неохотой влезла в неудобные, но красивые туфли и, запахнув халат плотнее, спустилась вниз и вышла из дома. Боже, хорошо, что Костя меня не видит. Зная его диктаторскую натуру, я получила бы лещей, а Рома так и остался куковать под закрытыми воротами. И плакали мои шансы найти деспота!  — Ух ты, — восторженно присвистнул Рома, осматривая меня, — смотри-ка, не обманула. Терпи, Вита, терпи. Чем нежнее ты с ним будешь, тем добрее он будет и тем больше шансы выведать нужную информацию. Притворно хохотнув, я взяла его за руку и повела в дом. Но не в свою спальню, а в соседнюю, одну из пустующих. Я не смогу сделать с ним это на кровати, где мы с Кириллом… Ведь мы с деспотом не просто сексом занимались, мы натуральным образом любили друг друга.  — Миленько, — оценил обстановку комнаты Рома, хотя та была оклеена обычными белыми обоями. Задержав дыхание, я положила ему руки на грудь, чувствуя, как быстро бьётся его сердце. Рома хмыкнул, но ничего не предпринял, ждал, что действовать буду я. И я действовала. Руки медленно и ласково двинулись вниз, к пряжке ремня. Но только мои пальцы коснулись её… Рома, сердито чертыхнувшись, оттолкнул меня от себя. Он сел на край кровати, оставив меня стоять в полной растерянности.  — Я что-то сделала не так? — рискнула спросить я после минутного молчания.  — Всё так, — глухо проговорил Рома, потирая лоб.  — Но… Мужчина зыркнул на меня так, что я заткнулась и завязала пояс развязанного халата.  — Всё ясно, — дрожащим голосом проговорила я, зло махнув в его сторону указательным пальцем, — тебе перехотелось. А всё почему? Потому что ты с самого начала не меня хотел, а мою непокорность. Хотел показать, кто тут хозяин. Конечно, кто я такая, чтобы тебе отказывать! И теперь, когда я стою тут, готовая отдаваться тебе вновь и вновь, признавая свое поражение, я тебе не нужна! Рома устало вздохнул и посмотрел на меня сквозь пальцы прижатой к глазам ладони.  — Я хочу, Вита. Но не могу, когда ты так смотришь на меня!  — Как, Рома, как?!  — Как она! — вскричал Рома и совсем спрятал лицо в ладонях. Его голос звучал глухо: — У тебя такой же взгляд, как у неё в 18 лет. Измучившийся, но со слабым огоньком надежды. Знаешь, Вита… Не было в мире прекраснее её глаз и никто не умел смотреть так красиво, как она. Я сочувствующе кивнула и, сев рядом, положила руку ему на плечо. До меня вдруг дошло: с ним ведь не переспать надо, его понять нужно. А никто не пытался, никто не приласкал и не сказал: «Я понимаю и разделяю твою боль».  — Что… Что ты делаешь? — недоуменно спросил он, кидая взгляды на осторожно поглаживающие его ладони.  — Жалею тебя, — вздохнула я, — и не говори, что тебе это не нужно. С виду ты такой большой и страшный, а внутри ты разбитый и одинокий. И никто это одиночество, которое ты усердно пытаешься заполнить кучей женщин, разглядеть не смог.  — А ты смогла? — тихо спросил он.  — С трудом. Мне не понять и не оправдать твоих страшных поступков, но твоё одиночество я пойму. Потому что меня оно тоже преследует с тех пор, как я потеряла Кирилла. Рома проницательно посмотрел мне в глаза, прикусив губу. Я моргнула, чувствуя, что сердце начинает биться в другом ритме. Сейчас он другой, совсем другой… Он не бездушное железо, он страдающий, но… Живой! Он живой, он настоящий, он человек, который не всегда может быть сильным. Из его взгляда пропала та душащая похоть, а появилось желание излить душу. Я вытянула руки и вопрошающе склонила голову к левому плечу. Рома поколебался несколько секунд и… Прильнул ко мне, уткнувшись носом в ключицы. Несмотря на то, что я сама пригласила его в свои объятия, в первые мгновения я впала в ступор, не зная, что с ним делать. Не ожидала, что он согласится.  — Так нельзя, — как можно мягче проговорила я, одной рукой зарываясь ему в волосы, а другой поглаживая по спине. — Никто не заставляет тебя отказываться от любви к Варе или, упаси Бог, забывать её. Но и закрывать свое сердце для новых чувств тоже не нужно, новая любовь облегчит твою боль.  — Нет, Вита, не облегчит. Казалось бы, за прошедшие три года я должен привыкнуть к этой боли, но что-то не получается. И именно поэтому в моей жизни нет места другим женщинам, кроме Вари. Она моя первая и последняя любовь. У меня по квартире даже бегает маленькое подтверждение этой огромной любви… Если бы не Мира, то я бы, наверное, сошел с ума. Поверил бы, что всё выдумал себе.  — Ты познал любовь, Рома, и это хорошо. Но из-за того, что ты лишился своих, не нужно лишать других. Не заражай окружающих своей болью, а делись ею и станет легче. Правда станет. Тебе не обязательно спать со мной, тебя это совсем не утешит. Но с Кириллом ли, без него ли… Ты в любом случае мог бы прийти ко мне в любой момент и я не откажу тебе в утешении. Обнимать чужого мужчину мне было крайне странно. Может, потому, что я привыкла к Кириллу? От Ромы по-другому пахло, Рома был другой на ощупь, Рома по-другому касался меня. Рома всё делал по-другому. Я напоминала ему жену, а он ни на каплю не напоминал мне мужа.  — Не нужны мне твои утешения, — отстранившись, он встал и отошёл к окну. — Я вообще ни в чьих утешениях не нуждаюсь, что бы ты там себе не придумала. Закурю?  — Кури, — махнула я рукой, позволяя ему открыть окно. Вот так и бывает: всё, рассеялся мираж того хорошего Ромы. Передо мной тот, привычно злой и бессердечный эгоист. Я медленно подошла. Может, моё присутствие ближе снова сработает также, позволит ему раскрыться?  — Раз не вышло сегодня, приеду через два дня, — оповестил меня мужчина, стряхивая пепел с сигареты, — будь добра выглядеть также. Ой, нет. По-моему он стал ещё хуже. Опустив взгляд ниже, я не ожидала, что меня пробьет неожиданно ярким воспоминанием. А виной всему стал задравшийся рукав его рубашки. Точнее, тату под ним. Я завороженно и совершенно бестактно провела пальцем по вбитым под кожу чернилам.  — Что ты делаешь, дикая?  — Я помню нашу первую встречу, — прошептала я, — помню! Меня привели в восторг твои татуировки и я загорелась идеей набить себе что-нибудь. Они что-то значат?  — Нет, — Рома пожал плечами, — что в голову взбрело, то и набил, без задней мысли.  — А правда, что ты предал своего начальника, который отправил тебя в Америку? Неожиданно вспомнились те слухи, о которых рассказывал мне Кирилл и то, как он в них не поверил.  — Что? Кто? Куда? — Рома поморщился, не понимая о чем я. А когда я рассказала ему суть слухов, рассмеялся.  — Надо же такое придумать, — фыркнул он. — Нет, конечно же. В Америку я поехал нищебродом, учебу мне оплатил один сердобольный мужик. И планов ведь я не строил, хотел просто от самого себя убежать… А оно вот как вышло. Везение, Вита, не больше. Мне просто повезло, предыдущий владелец Глобала мог назначить своим преемником кого угодно. Меня он выбрал лишь потому, что я размером зарплаты громче всех возмущался. Ну и матом на русском ругался, непонятно и страшно. Хотя страшнее ведения бизнеса нет ничего. Потому что зачастую это вещь кровавая. Ну, в моем случае так точно. Вот взять твоего муженька, — он вздохнул, а я вся обратилась в слух. — Наглый, борзый, самоуверенный. Упаси Бог пришёл бы к управлению вашей компанией и всё, трындец всем вашим партнерам. Мне с ним, Вита, сотрудничать было бы тяжело, а отказаться от ваших услуг я не могу. За работу берёте меньше, чем другие, а строите качественнее. Поэтому когда ко мне пришёл Олег Евгеньевич с просьбой выделить ему моих людей для ареста Кирилла… Я обрадовался, Вита! Мне только выгодно убрать с дороги этого мерзавца. Олег Евгеньевича более сговорчив, а твой Кирилл — нет. И вот мерзавец в заключении там, где его не найти, Олег Евгеньевич мертв. Я, довольный, собирался прибрать вашу компанию к рукам, пока все в смятении и… Обломался. Мне пришло известие, что право собственности шустро передано другому Демидову. Как я взбесился!  — Я помню.  — Но, на моё счастье, там была всего лишь ты. Что ни говори, но с женщиной иметь дело проще.  — Да. Её легче запугать, — зло проговорила я. От жалости к нему не осталось ни следа, вернулась ненависть. Рома не учел того, что, исходя из его рассказа, я все поняла. Что бы я ни делала, Кирилла он мне не вернёт. Роме это невыгодно.  — Я отойду. Алло, — пробормотал он в зазвонивший телефон, вышел и прихлопнул за собой дверь. Но я не пальцем делана… Конечно же, стала подслушивать. Ох… Лучше бы я этого не делала. Потому что разочаровалась в Роме ещё больше.  — Умер?! — цедил тот в телефон. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в пятки. О ком он говорит?! Я уже была уверена, что о Кирилле.  — Как, скажи мне?! Два идиота не смогли усмотреть за одним парнем в комнатушке три на три метра?! Рома на секунду замолчал, слушая говорящего.  — Идиот! — прошипел тот. — У него был гвоздь, всего лишь гвоздь и он сотворил с собой такое! А если б у него был нож, то что?! Он всех нас перерезал?! Феликс, тебя вместе с ним в камере надо было оставить, дебил! Мужчина разгневанно выдохнул, напоминая мне дракона. Ещё немного — и за спиной раскроются дьявольские кожаные крылья. Всё. Кончено. Со мной случилось то, чего я так боялась. Узнав о смерти Кирилла, я впала в аффект. Не в тот, при котором бросаются на людей и режут их, но мой аффект был куда более страшный. Тихий. Ничего не чувствуя, ничего не видя, я выдвинула ящик прикроватной тумбы и на ощупь нашла небольшой стеклянный пузырёк. Яд, который я стащила у свекрови перед приездом Ромы. На всякий случай и случай настал. Я истерично расхохоталась, чувствуя, что в груди образовывается черная дыра и засасывает меня внутрь. Она вихрем сметает все мои человеческие качества: доброту, милосердие, человечность. Меня больше нет. Есть другая, более приспособленная к этой жизни Вита, так похожая на Викторию Сергеевну. Без раздумий я опрокинула весь пузырек в стакан с водой аккурат до того момента, как в комнату вернулся Рома.  — Мне кажется, вода слишком холодная для комнатной температуры, — без эмоций в голосе проговорила я, — попробуй. Рома не заподозрил подвоха, сделал несколько глотков, но этого было достаточно. Яд подействовал быстро, ему хватило минуты, чтобы Рома посмотрел на меня обалдевшими глазами.  — Ты… — прохрипел он, пытаясь совладать с бьющимися в конвульсиях руками. — Ты мне что дала?!  — То, что ты заслужил! Расплата пришла, — победно произнесла я. — Не ты победил, Рома. Я. Я победительница. Я должна быть Викторией. Я говорила это слишком надменно и довольно, но в глубине болевшей души понимала, что победителей в этой жестокой игре нет. Проиграли все, кто-то больше кто-то меньше. Рома упал на колени, хватая ртом воздух. Ещё несколько секунд — и он валяется у моих ног, бледный и недвижимый. Улыбнувшись так, что с губ чуть не закапал сладкий яд, я села рядом и отодвинула с его лба волосы.  — Какой ты красивый, когда мертвый, — пропела я. Не нуждается этот изверг в понимании и сочувствии. Он питается ими, как вампир и дальше творит свои злобные делишки. Я любовалась и любовалась проделанной работой… Пока в комнату не зашёл Костя.  — Вита, — зевнул он, — а где… Брат осекся и вытаращился на меня так, будто я человека убила. А я убила, ага. Вот так быстро и справедливо я отомстила за мужа.  — Вита! Это что такое?! — он указал на Рому. — Ты что, дура, Астахова грохнула?! Я развела руками и широко улыбнулась, мол, я тут не при чем. Костя кинулся к Роме и склонился над его лицом, вслушиваясь во что-то.  — Твою мать! — заорал брат и, кое-как взвалив на себя Астаховскую тушу, поволок его к выходу.  — Эй! Эй, куда! — я побежала за ним. — Костя, ты куда его тащишь? Я не поняла, мы что, в саду его похороним?! Костя меня не слушал и, выскочив на улицу, уже укладывал Рому в машину.  — Правильно, — одобрила я действия брата, — лучше в реку скинем, в нашем саду он в фэн-шуй не вписывается. И так всё своей аурой темной изгадил. Так, а где мешок?  — Какой мешок? — зло рыкнул Костя.  — Ну, тот самый, который я надену ему на голову, чтобы он рыб не распугал.  — Вита! — не выдержал брат. — Ты сама хоть понимаешь, что натворила?! Тебя посадят, надолго посадят! Тебе в тюрьме понравилось, смотрю?! Дура!  — И что ты предлагаешь?  — В больницу отвезем, скажем, сам отравился. Стаканы перепутал.  — Нет! Я и сама не заметила, как завязалась драка и мы с Костей начали кататься по асфальту, вырывая друг у друга ключи от машины. Костя победил. Он нашёл в машине кусок веревки и, привязав меня к скамейке, уехал.  — Предатель! — орала я. — Предатель! *** Рома выжил. Увы, но Костя успел и его спасли, почистили кровь и вывели яд. Я даже виделась с ним, но встреча прошла как в тумане. Я была готова убить его вновь. Он что-то говорил о том, что я сама лишила своего мужа надежды на спасение, что после такого мне ничего не светит. Но о каком спасении он говорил, если Кирилл мертв? И лишь позже до меня дошло, что в ту ночь Рома мог говорить не о смерти Кирилла. Он не называл имен. Я тяжело вздохнула, смотря на рассвет за окном. Рассвет новой жизни и закат старой. Кирилл, хоть он и жив, но не вернётся. Нам его не найти, а самостоятельно ему не выбраться. Мог бы — был бы уже дома. Прости, Кирилл, но я так больше не могу. Мне надо учиться жить без тебя. Не уверена в своих успехах и в том, что буду стараться… Но совершенно точно я не перестану тебя ждать. Никогда не перестану. Я воспитаю нашу дочь потрясающим человеком, я возвышу твою компанию, я сделаю всё, что должна и даже больше. Возможно, через много лет кто-то постучит в дверь. И я открою, ожидая увидеть Алису, Костю, Дашу или даже твою мать. А там будешь ты. Ты, мой родной и любимый деспот. И ты будешь гордиться мной. Я буду в это верить. Буду ждать.