***
Да, сегодня не просто воскресный день. Сегодня тот самый день, когда даже звонок будильника не врезается в мозг острой трелью. Я потягиваюсь на кровати среди многочисленных подушек. Вскинув ноги к потолку и затем резко поставив их на аляпистый половик, я поднялась с кровати. Попытка утихомирить чувство, теплеющее в животе, не увенчалась успехом. Это было чувство необоснованного и ничем не подкрепленного, но оттого такого светлого счастья. Чувство, лучистой лентой тянущееся из детства, где не было условностей по поводу того, когда и как быть счастливым. «С днем рождения, детка!» — врывается в ставни окон вместе с трепыханием ветра немой возглас. Я прикрываю глаза, вытягивая спину и подставляя лицо утреннему солнцу. Салли и Ванесса, водрузившись на коронных позициях, то есть на своих кроватях под одеялом, спали, не подавая и намека на желание отойти ото сна и начать утро. Я вдохнула полной грудью и вскинула руки, пересекая нашу спальню от окна до ванной парой размашистых танцевальных шагов. «С днем рождения, детка!» — вода мелодией вылетает из насадки душа. Ради этого ощущения предзнаменования чего-то восторженно-счастливого стоит ждать целый год, определенно. Из зеркала смотрит новая семнадцатилетняя версия меня. Да, пижама с носорогами все та же, но во взгляде появилось что-то новое. При не лучшем освещении ванной это заметно не так уж явно, но если приглядеться, то все будет. У меня все будет. Вся жизнь впереди. Все эмоции впереди. Затянув привычный тугой хвост на затылке, я распахнула дверцы шкафа. Взору представился ряд бесформенных свитеров различной расцветки. Личная армия Кэти Белл. Пальцы пробежались по ряду плечиков. Желтый цвет сегодня определенно не хочется, все оттенки красного и бордового отсеиваются, потому что вызывают ассоциацию с цветами факультета. Может, изумрудный? Нет, он недостаточно представительный для первого дня семнадцатилетней жизни. Коричневый, розовый, синий. Все не то. Взор остановился на сливовом оттенке. Не сомневаясь, я нацепила его на себя и покрутилась волчком пару раз возле зеркала. Ноги несли меня к Большому залу. Обычно по утрам я еле ковыляла к завтраку, но сейчас я чувствовала, что вот-вот взлечу, подошвы ботинок задерживались в воздухе дольше обычного. Дни рождения кого-либо из нашей шайки были событиями, которые потом с широкой улыбкой прокручиваешь в голове еще несколько недель. Стол Гриффиндора явно поредел из-за превозмогавшего желания большинства студентов поспать еще часок. Все мои душевные трепыхания и радостные волнения свернулись в единый световой шар, который увеличивался в груди. Если душевное состояние продолжит в том же духе, то я могу свалиться от перегрева в блаженный обморок. Затаив дыхание, я обводила стол глазами, не задерживаясь взглядом на малышах, ковыряющихся в овсянке, и сонных студентах. Порой ожидание приятного момента вызывает в душе столько же бурлящей радости, сколько и сам момент. Наш закуток стола пустовал. Я чуть не подавилась воздухом. Безучастно блестели столовые приборы, которые никто не брал в руки. Неуверенно оглядев соседние столы и удостоверившись, что это вообще Большой зал, я опустилась на скамейку. Фред, Джордж и Ли до самой полуночи под насмешки Энджи и Алисии, и одобряющий интерес кучки собравшихся вокруг них гриффиндорцев, рекламировали канареечную нугу, перья со встроенными радужными чернилами, модифицированное любовное зелье и прочие новые товары. Наверное, они отрубились только в середине ночи, оформив все заказы, и решили на завтрак подойти позже. Нет, они не могли забыть, определенно. Бред какой-то. Скорее всего, это сюрприз, а я уже принялась накручивать себя. Нахмурив брови, я активно соображала, что они задумали. Я тот человек, которому следует морально подготовиться к сюрпризам. Тем более, что кругозор ребят был пространством неизмеримым, и невозможно рассчитать, в какую крайность их закинет на этот раз. Со сложным выражением лица я жевала овсянку, пока не одернула себя, что никто в здравом уме не жует овсяную кашу. Я кинула нетвердый взгляд на соседние места. Среди этих балбесов никто не поддерживал мое здоровое желание питаться овсянкой по утрам. — Кто сегодня стал полноправным совершеннолетним волшебником, а ну скажите мне? — раздался возглас у меня над ухом. Чьи-то ладони резко опустились на мои плечи. Хотя я уже прекрасно поняла, кому принадлежал голос. Ложка с овсянкой, устремленная к моему рту, не достигла цели и упала прямиком на праздничный свитер. — Дерьмо, — тихо выругалась я, однако быстро вспомнила, что у меня сегодня день рождения, и я не буду ходячей грозовой тучей. — Я жду ответа, мисс Белл. — Ну, я, — силясь удержать улыбку, сказала я, отодвинув пятно с кашей на второй план. — Что ты там мямлишь? Говори четко. — Мне. Мне сегодня семнадцать, — с растягивающейся глупой улыбкой увереннее сказала я, понимая, как нелепо эта картина выглядит со стороны. — Ответ верный, мисс Белл. С днем рождения! — с бронепробиваемым потоком энергии проскандировала Лиана. — С днем рождения, с днем рождения, с днем рождения! Она чмокнула меня в висок и по-свойски расположилась рядом на скамейке. — Извини, я немножко перестаралась, — оценив пятно на свитере, констатировала Лиана и, вытащив палочку, убрала овсянку. — Спасибо, Лил. Я бы позлилась, но сегодня не буду. — Ты что, ешь эту жижу? — с недоумением спросила Лиана. — О, еще одна, — усмехнувшись, сказала я. — Наверняка эльфы не исключают эту дрянь из меню только потому, что есть парочка индивидуумов, которая продолжает есть эту субстанцию. — Я на серьезном основании считаю, что овсянка не заслужила такого отношения к себе. — О да, если бы у нее были чувства и разум, то она бы давно впала в депрессию от такой неблагоприятной социальной обстановки, когда большая часть студентов питает к ней отвращение. — Овсянка сжалится над тобой за то, что ты хотя бы попыталась понять ее. — В ближайшие лет десять я не планирую отведать на завтрак овсянку, однако я всегда хотела попробовать еду со стола Гриффиндора! Не верю, что вас кормят лучше, чем нас, но ради расширения кругозора это стоит сделать. Я притворно закатила глаза и дала себе возможность без слов насладиться мгновением. Лил, увлеченно разглядывая блюда на столе, просто сидела рядом за гриффиндорским столом и даже выглядела как настоящий гриффиндорец. — Скажи что-нибудь по-гриффиндорски? — предложила я. — Если гриффиндорцу отрубят голову, он все еще будет вещать что-то невразумительное про храбрость и дружбу, — намазывая на тост толстый слой черничного джема, произнесла Лиана. — Это не смешно, к твоему сведению, — я попыталась выдавить обиженный тон, чтобы воспринять ее подкол со стойкостью, но вышло из рук вон плохо. — Да, ситуация на самом деле с вами плачевная, — пожав плечами, отозвалась Лиана. Некоторые студенты за столом косо поглядывали на Лиану. Она была в повседневной одежде, и ничего в ней не выдавало принадлежность к Пуффендую, но все же многие знали Лиану и без привязки к факультету. Вьющиеся длинные волосы со вплетенными в них тонкими цветными веревками и колкие шутки притягивали к ней интерес, которому, впрочем, она не отдавала в ответ должного внимания. На эти мгновения я отвлеклась от мыслей о гриффиндорской тусовке, которая по неизвестным причинам решила поменять традиции. В который раз Лиана ненавязчиво вытаскивает меня из водоворота мыслей, в которых крутиться становится все невыносимее. Салфетки поддело потоком воздуха от крыльев приземляющегося филина. В блестящих перьях пепельно-серой окраски было столько статности и благородства, сколько не набралось бы во мне за всю жизнь. Перед нами сел крупный пепельно-серый филин. Он приземлился на стол, свернув крылья, и без промедления протянул конверт из знакомой голубоватой бумаги. Они даже почтовых птиц научили этому равнодушному взгляду, присущему клеркам. Пожалуй, это лучше, чем нескрываемое презрение, которым веяло от Уха. — Вау. Это не воробушек какой-то прилетел, — присвистнула Лиана. Я взяла письмо, отдаленно припомнив последние встречи с Ухом, при которых я рисковала пальцами. Филин со спокойствием позволил принять из когтистых лап письмо. Лиана протянула ему кусочек булочки с патокой, но птица, проигнорировав, взлетела ввысь и устремилась прочь из Большого зала. Сила мысли почти позволяла проникнуть мне внутрь конверта со свежей толстой печатью. Она его написала в перерывах между совещаниями. Пара сухих абзацев. Ровный почерк, каллиграфически выведенные хвостики букв. Хотя по толщине в конверт была вложена пара-тройка страниц. Наверняка, подарочный сертификат в лавку мантий или «Зонко». Или может в квиддичный магазин. — Ты не обяфана его открывать фейчаф, — сказала Лиана, пережевывая кусок булки, от которой отказался филин. — Да, ты права. С куцой поспешностью я сложила конверт и затолкала в карман джинсов. Потом мне определенно захочется прочитать поздравления Элсбет, да. Придет миг, когда отступит страх разочарования, и руки без легкой дрожи откроют конверт. Хотя, кому я вру? Я хочу разорвать конверт самым неаккуратным образом и прочитать письмо. И увидеть там что-то теплое. Ведь семейные письма должны быть теплыми. Узнать ерунду вроде той, что они обставили наконец-таки комнату в конце коридора на втором этаже или что у Элси случился первый магический пук. Я не знала наверняка, но отчего-то чувствовала, что счастье семейных писем — в такой вот пустяковой ерунде, лишенной официоза. — Пошли, — закончив завтрак, Лиана перекинула ноги через скамью, — у меня тоже есть для тебя кое-что. — Это подарок? — я прищурила глаза. — Да ты Трелони. — О нет, я в клубе сторонников Флоренца. — Я бы хотела быть Трелони: не паришься, что выглядишь как идиотка, и попиваешь кулинарный херес или что еще покрепче в перерывах между занятиями. В дискуссии о достоинствах Флоренца и Трелони, которая частично заключалась в пародировании реакций четверокурсниц на Флоренца, я даже не сразу поняла, куда Лиана меня тащит. — Мы идем в твою гостиную? — с недоверием спросила я. — Ага. Око за око, — ответила она, намекая на ее завтрак под бордово-золотыми флагами. — Ты собираешься в разгар дня протащить меня в свою гостиную? — Знаешь, у нас это нормально — приводить к себе друзей с других факультетов. Мы, пуффендуйцы, не кичимся тем, что наша гостиная — зона сплошной неповторимости и уникальности. Не дай Мерлин, — она почесала воображаемую бороду и подтянула такие же воображаемые очки к переносице, — ты, гнилая мармеладная долька, зайдешь и своруешь кусок нашей исключительности. Я прыснула. Лиана в своих пародиях была крайне убедительна. Мы дошли до входа в гостиную Пуффендуя. Большой натюрморт был окружен плеядой деревянных бочек, сваленных на бок и вставленных в выемки каменной стены. — А в бочках вино? — Стандартный вопрос туриста, Белл, — с напускным разочарованием произнесла Лиана, — и не надейся. Мы уже выпили все, что было. Лиана постучала по донышку одной из многочисленных бочек. Раздались звуки отъезжающей тяжелой двери, скрываемой под натюрмортом. Забавно понимать, что то, что, казалось бы, целую вечность было тебе домом родным, имело границы дозволенного только в твоей голове. И сейчас с грохотом двери границы расширялись. — Это даже волнительно, — с детским восторгом пролепетала я. — Дыши глубже, — прошептала Лиана, за что я ее тыкнула локтем. Воображение рисовало помещение, похожее на гостиную Гриффиндора, только с преобладанием иных цветов — желтого и черного. Гостиная удивила меня, обломав все мои ожидания. Она была настолько уютная, что хотелось развалиться в ближайшем объемистом пуфике, похожем на здоровую зефирину, вытянуть руки и впитывать эту атмосферу как губка. Каменная кладка стен делала помещение похожим на замок рыцарей. Узкие длинные окна, расположенные под самым сводом потолка, впускали в гостиную свет, как жидкий мед в бочку. Многочисленная мебель из темного орехового дерева наполняла гостиную. — Она… классная, — на выдохе произнесла я. — А то. Идем. Комната Лил была меньше моей. Пожалуй, площадь комнаты была единственным пунктом, по которому можно было сравнить наши комнаты. Куполообразный потолок со стеклянными вставками парил над головой. Стекло украшали витражи с изображением Пенелопы Пуффендуй. Свет от цветных кусочков витража падал разноцветными бликами на стены комнаты, словно кто-то рассыпал здесь монпансье. Я подставила свою руку на место, куда падал один из таких кусочков. Свитер и ладонь покрылись красивой полупрозрачной вуалью голубого и фиолетовых оттенков. Я покрутила ладонью, говоря про себя, что это все еще моя рука. — Зацени потолок, — сказала Лиана из конца комнаты, где, по всей видимости, располагалась ее кровать. — Он как калейдоскоп. — Точно, — отозвалась я, не совсем понимая, что значит «калейдоскоп», но звучало это слишком необычно, чтобы нести в себе заурядный смысл. Лиана забралась на кровать с ногами и протянула мне аккуратную небольшую коробку, завернутую в клетчатую подарочную бумагу. Она оставила этот момент без сопровождения слов, лишь многозначительно приподняла брови. Я провела пальцами по швам упаковки, желая и одновременно не желая нарушить целостность подарка. — Белл, ну не медли! Я попыталась скрыть выпрыгивающую улыбку, прикусив нижнюю губу. Руки, одним движением подцепив уголок бумаги, развернули обертку. Крышка коробочки, которую я поддела и сняла, открыла вид на сам подарок, аккуратно уложенный в ивовой стружке и конфетах «Берти Боттс». — Мерлин, — не в силах напрячь голос прошептала я, опьяненная этим моментом. — Это твой первый плеер, твоя первая кассета и первый плейлист! — произнесла Лиана, силясь сдержать гордость за свой подарок. В моей душе образовался сгусток тепла. Хотя, кому я вру, образовался он давно, но я его не брала во внимание или принимала как должное. Он уплотнялся с каждым подколом Лианы и с каждым совместным уроком за общей партой. Нет, конечно, я растаяла не от того, что мне подарили классный подарок, а от того, кто мне его подарил. Ну и сам подарок бомба, врать не буду. Лиана однажды надевала мне наушники на голову. По нажатию круглой кнопки музыка в меня будто залетела как парочки, вальсирующие на балу. Легко и беззаботно. Я силилась найти нужные слова, но слова порой оказывается поразительно сложно подобрать. «Волшебно» — подхватила тогда меня Лиана, помогая описать ощущения. Я знала, что магглы и маглорожденные вкладывали в это слово иное значение, отличное от практической магии — некоторое таинство, не видимое глазу, пульсирующее теплое чувство, живущее и в тебе, и во всем живом одновременно. — О, черт, только не разревись, — закатив глаза, произнесла Лиана. Я захлопала глазами, отгоняя слезы и приступ сентиментальности. — О, нет-нет. Если бы я знала, что ты такая чувствительная, то подарила бы тебе настольную книгу юной волшебницы, где описаны все зелья для макияжа и заклинания для приворота парней, — прикинувшись дурочкой, сказала Лиана. — А откуда ты знаешь содержание этих книг? Прячешь такую под подушкой, да? — К сожалению, я живу не с подземными троллями, а с Мирандой и Вероникой, которые изрядно любят потрещать про содержание подобных журналов и книг, — она кивнула в сторону пустующих сейчас кроватей. — Считай, что ты обелила свою репутацию. — Давай я покажу, как это дело все работает. Устройство содержало не так много кнопок, чтобы запутаться. Гораздо легче было запутаться в шнуре от наушников. — Запомни главные правила хорошего плейлиста. Первое — в нем должно быть не больше десяти композиций. Все, что больше — уже моветон. А второе правило: нескольких композиций одного и того же автора — лажа полная. Я смотрела на округлый почерк Лианы, которым были выведены исполнители и названия песен. — Это мои самые любимые песни, — между делом произнесла Лиана, как будто это просто наполнение времени ни к чему не обязывающими словами, но я знала, что это не так. В этих песнях было все ее сердце. Доброе и энергичное, слегка пахнущее итальянской кухней. Я без слов обняла ее. Вернее сказать, порывисто зажала в объятиях, как в тисках. У меня не было большого опыта в обнимании. Лиана положила ладони мне на лопатки. — Мы такие милые, что хочется врезать, — сказала я, выпустив ее из объятий. Лиана прыснула, но потом ее взгляд стал непривычно задумчивым и устремился куда-то в угол комнаты. — Знаешь, — потянула она, — у меня есть кое-что. Она открыла средний ящик пухлого комода. Подняв стопку футболок, она достала бутылку с огненно-желтоватой жидкостью, поблескивающей в свете, падающего с потолка. — Как ты протащила огневиски в замок при Амбридж? — изумилась я. — Это давно было, и вообще долгая история, — уклончиво произнесла Лиана, что не совсем свойственно ей, но быстро вернула привычный тон. — В общем, предлагаю пойти на лужайку за квиддичным полем и там слегка отметить.***
Кажется, что-то определенно пошло не так. Непринужденная болтовня сменилась паузами. Лиана выпивала третью порцию огневиски в то время, как я тянула первую. Зная по опыту с Фредом и Джорджем, как эта штука моментально превращает мозги в картофельное пюре, я не налегала на жгучий напиток. К тому же я еще держала в голове последующее поздравление ребят, при котором я хотела быть в трезвом разуме. Или это была надежда на поздравление? Лиана беспокоила меня сейчас больше, чем определение статуса поздравлений. Ее задумчивый взгляд прилип к мозгам и не желал отлипать. — Лил? У тебя все в порядке? — уклончиво начала я. Лиана вынырнула из раздумий и с неестественным оживлением отозвалась: — Что? Ну конечно! Ведь у Кэти день рождения, еху-у-у! — она подскочила, изрядно вымазав светлые джинсы в траве. Я, щурясь от солнца, посмотрела на Лиану. Первые майские выходные были на загляденье лучистыми и теплыми. Когда мы с Лианой проходили мимо озера, то одновременно с нами по направлению к берегу направлялись бодрые студенты. В отличие от них нас отличал общий заговор, приправленный тяжестью булькающей бутылки на дне рюкзака, которую мы комично пытались скрыть. Раздался глухой падающий звук. Я встрепенулась. Лиана лежала на молодой короткой траве, ее волнистые волосы раскидались вокруг на подобии щупальцам осьминога. — Эй, да что с тобой? — я встала и подбежала к ней с намерением поднять на ноги. — Я решила, что я пьяная, — рассмеялась Лил. — Поэтому мне нужно как-то протрезветь. Точно! Не успела я ей и руки протянуть, как она резво поднялась, не сообщая мне свой план. Я лишь подняла бровь. К сожалению, я была не настолько пьяна, чтобы перестать оценивать ситуацию трезво, поэтому чувствовала себя, как мать, которая печется над своим малолетним чадом, носящимся в песочнице. — Я не делала этого несколько лет! — прокричала Лиана, словно я стою от нее не в паре метров, а как минимум в полумиле. — Наверное, лучше с правой ноги… Она неуклюже разбежалась и сделала в воздухе колесо, чуть накренившись на бок при приземлении. Однако ей это не помешало с торжественным возгласом по-чемпионски вскинуть руки. Я не смогла сдержать улыбку от этой картины. — Ты это видела? Да?! — с восторгом прокричала Лиана. — Это было сложно не увидеть, учитывая, что мы здесь одни. — Сделай ты! — глаза Лианы загорелись. — Что! Ну нет, — рассмеялась я. — На позиции психа у нас сегодня только ты. — Не отстану, пока не сделаешь, — сложив руки на груди, сказала Лиана. — Ну и драккл с тобой, — тихо выругалась я, так и не вложив в ругательство даже грамма недовольства. — С правой ноги, — с опытом в деле подсказала Лиана. Я выставила правую ногу и направила весь вес тела вперед. Острые башни замка и трибуны квиддичного поля на секунду утратили свое привычное положение, повиснув вверх тормашками. Глаза, однако, не успели привыкнуть к этой картине, как я уже оказалась в родном и привычном положении под сыпавшиеся поздравления Лианы. Кровь прилила к щекам, волосы взлохматились. На то мгновение, в котором замок висел для меня верх дном, я попала в детские ощущения беззаботной радости. — Хочу еще, хочу еще, хочу еще! — захлопав в ладони, проскандировала Лиана. У нее была привычка в эмоциональные моменты повторять фразы по несколько раз как граммофон, который неожиданно заело на важном эпизоде. Лил сделала еще одно колесо. Потом еще одно. Потом они превратились в череду. Мнительное существо во мне уже начало интересоваться, на каком моменте она приземлится неправильно и свернет себе шею. И тут она упала. Откинувшись на спину и распластавшись на траве, она засмеялась. Громко, но сухо и надрывисто. Перекатившись на бок, смех умолк. Пластинка в граммофоне надоела и ее заменили другой. Лиана зарылась лицом в ладонях и заплакала. — Черт… Лил! — я кинулась к ней. Присев рядом, я не заметила повреждений и попробовала, подхватив за лопатки, хотя бы посадить Лиану. — Прости, — тихо сказала она, — я не умею вести себя правильно на днях рождениях… меня на них не особо приглашали. — Не впадай в драму. Я не верю, что тебя не приглашали, у тебя ведь куча… И я запнулась. Запнулась и полетела кубарем с мысленного обрыва. — Друзей? — сквозь остаточный всхлип, закончила вопросом Лиана. Я часто захлопала глазами. Лиана никогда не болтала о своих друзьях, как я обычно лепечу о гриффиндорской шайке, но я была железно уверена, что она популярна на факультете и на курсе… В эту минуту мои мысли были такими убогими. Давать количественную оценку популярности в виде наличия друзей — большая, средняя или маленькая куча друзей. А какая она у вас? — Я, знаешь, всегда легко находила контакт с людьми, но почему-то не подпускала их близко. Не делилась секретиками, не собирала с друзей анкеты с ответами на дурацкие вопросы. Может быть, боялась, что мне сделают больно. Ее голос дрогнул. Я машинально гладила ее по плечам. Каждое слово падало камнем в глубокий колодец и отдавалось раскатистым эхом, от которого у меня пробегали по телу мурашки. — Их не так много. Всего лишь двое. Или даже полтора… Одна из них Кэти Белл. Ты ее, наверное, знаешь. Она подсаживается к тебе на заклинаниях как ни в чем ни бывало и потом не вылезает из твоей жизни. Постоянно лопочет про квиддич, — она усмехнулась. — Я удивлялась, до сих пор удивляюсь, почему ты мне доверилась. Ведь людям порой так много нужно, чтобы начать доверять друг другу, а ты это сделала просто так. Будто проснулась, встала с кровати и попала ногами не в тапочки, а в желание доверять Лиане Роуз. Ты порой бестолочь, но удивительная бестолочь, Кэти. В ответ я крепче обняла ее. В этом объятии была смешана ответная благодарность с попыткой убежать от себя. Единственное, что я могла дать ей сейчас — выговориться. Даже если она будет говорить только сплошь то, что я отказывалась замечать раньше в угоду своей чванливости и своего эгоизма. — По началу я думала, что ты помиришься со своими друзьями и сотрешь меня из своей жизни, но твоя неугомонная тушка появлялась снова и снова. Я привязалась к тебе, так что не смей меня теперь бросать, — с горькой усмешкой сказала Лиана, — иначе я тебя съем. Легкое дуновение ветра из леса очертило дорожки слез на моих щеках, которые я быстро убрала рукавом свитера. — Не брошу, — сказала я. — Хорошо. — А кто второй? Или половина второго. Лиана услышала мой вопрос, но отчего-то замолчала. Покрасневшие от слез глаза устремили пустой взгляд в квиддичное поле. — Это огневиски досталось мне от одного из сокурсников в уплату того, что я написала ему эссе. Так себе плата, но я ее оставила. Несла к себе в комнату, и тут меня спалил он. Я думала, что сейчас выговор, снятие баллов и нотации будут, но он только сказал, что это дрянь полная и я это пойму только тогда, когда попробую, так что он даже не отобрал. Просто улыбнулся и ушел. Я до сих пор помню, как стояла там и понимала, что эта улыбка у меня почему-то очень хорошо и надолго отпечатается в голове. Слезы Лианы убегали в ворот водолазки и терялись под ним. — И я до сих пор помню. Он оказался замечательным. Он тоже работал в теплицах у профессора Стебль, мы сдружились. Он рассказывал про свою семью, я про свою. Про итальянскую кухню. Он обещал попробовать как-нибудь пасту «Феттучине Альфредо». Подбородок Лианы задрожал. — Но он так и не успел ее попробовать, — шепотом произнесла Лиана, потому что голоса на эту фразу не осталась. В надломленном шепоте чувствовалось, как долго она носила в себе боль. Порой попытки победить боль заключаются в том, чтобы убрать из жизни связанные с ней кусочки счастья, которые ты постоянно крутишь и перематываешь в голове: перед сном, на лекции Бинса, на квиддичном поле, в толпе гудящих студентов… везде. И каждый раз неизбежно натыкаешься на невозможность убрать их, выкинуть, потому что они почти вросли в тебя. — Он ведь не просто друг, да? Лиана сквозь слезы улыбнулась уголком губ. — Поэтому и полтора, а не два человека. Странно это — понимать, что не отличил дружеские чувства от романтических, — Лиана покачала головой. — И я все думала, а нужно ли это строго-настрого разграничивать? Пение птиц, доносимое из леса, и умиротворенные звуки природы шли в разрез с душевным состоянием двух фигур, скрюченных на лужайке. — Это несправедливо, Кэти. Это так несправедливо… Он был потрясающим. Добрым, веселым, понимающим. Такие люди бывают только в книгах. Их можно только придумать и нельзя встретить. И потом он умер. Его не стало. Просто не стало. Я прикрыла тяжелые веки. Необходимость спрашивать имя отпала сама собой. Для меня Седрик был просто хорошим парнем из сборной Пуффендуя по квиддичу, который стал примером неизбирательности смерти. Если бы смерть забирала людей по принципу естественного отбора, она бы не подумала забирать Седрика. В этом хаосе и беспорядочности и есть леденящая гниль смерти. Так мы и сидели, стараясь утихомирить друг друга.***
Солнце медленно, но верно уползало за горизонт, время ужина уже миновало стены замка. Я с ленцой, скопившейся от долгих прогулок, брела к гостиной — на этот раз уже своей. Мы решили подождать пару часов, пока огневиски окончательно не покинет наши размягченные мозги. На лужайке после полудня активировалась живность в виде всеобразных летающих и жужжащих насекомых, поэтому вскоре нас как ветром сдуло оттуда. Ставни ворот, впускающих на квиддичное поле, оказались открытыми. Мы прошвырнулись по пустым трибунам, определили лучший ракурс, посидели на исконно преподавательских местах, потом прогулялись вокруг замка и, собственно, пришли к конечной станции. Проблемы в духе «А вдруг Полная дама почувствует запах перегара» откатились на задний план. Казалось, что я прожила маленькую жизнь за этот день, учитывая, что денек-то еще не кончился. Движение и переосмысление в мозгах утомляли не хуже силовой тренировки от Джонсон или проработки тактического плана от Вуда. Заруливая в коридор, я остановилась возле подоконника. Достав из заднего кармана джинсов уже слегка потершееся письмо, я его развернула. Как бы ни хотелось, оно не позволяло о себе забыть в течение дня. Я лишь делала то, что умею очень хорошо, — тянула до последнего. Край легко поддался вскрытию. Рисунок. Внутри был рисунок Элси. Сверху красовалась надпись оранжевым карандашом «С днем рождения!», выведенная нетвердой рукой. Некоторые буквы были изображены в зеркальном отражении. Я улыбнулась. Последний раз Элси — Асселина, если быть точнее — провожала меня на поезд из рук Джейсона ничего не понимающим детским взглядом и махала ручкой, повторяя за своим папашей. Гигантообразный Джеймс крайне нелепо и забавно выглядел с моей единоутробной сестрой. Тогда она еле держалась на своих двоих и вечно норовила куда-нибудь свалиться, а сейчас она уже самостоятельно выводит буквы. Мысленно прикинув, я посчитала, что ей уже стукнуло пять лет. В пять лет я любила закапывать свое тело в песке и играть с товарищами по песочнице в похоронную процессию. Рисованию я предпочитала носиться как ракета по дому, алфавит я отказывалась учить. Было бы неплохо избавить себя от постоянного сравнения с Эйси. Она будет расти дальше, и я буду видеть все больше отличий между нами и принимать их на счет своей обделенности. Хоть я и понимаю одну простую мысль: она не виновата, что ей достался больший кусок материнской любви и заботы. На рисунке были четыре вытянутые фигуры, похожие на муравьев. По всей видимости, это была ее семья. И я была в ней. Лицо у меня выглядело так, словно меня впечатали в стену, а потом заставили сфотографироваться. Но зато с улыбкой. Забавно. Я была ее семьей. Вероятно, через парочку лет она выкинет меня из-за моего ядовитого характера из картины в ее прекрасной кудрявой головке. Второй бумажулькой оказался подарочный сертификат в «Зонко». Что ж, неплохо. Третьим было письмо Элсбет.Дорогая моя Кэти,
В этот славный майский день мы все тебя обнимаем и целуем. Оставайся всегда собой — это самое важное. В честь твоего дня рождения мы с Элси печем черничный пирог. Ты помнишь, я в этих делах не сильна, но нас контролирует Джейсон. Вероятно, поэтому кухня еще не пропиталась запахом гари. Сверху мы планировали украсить все это дело взбитыми сливками, но я по незнанию купила 20-процентные сливки и они напрочь отказались вставать в густую пену. У нас все хорошо. Элси нарисовала для тебя открытку. Мы долго думали, в какой свитер тебя одеть, потому что Элси хотелось, чтобы он тебе понравился. В итоге решили просто надеть свитер твоего любимого цвета — фиолетового. В детстве ты любила этот цвет и всегда ела только фиолетовые конфеты из вазы на кухне, оставляя все остальные. Ох, ты, наверное, потеряла Уха! Не волнуйся, с ним все в порядке. Он оказался натурой с характером, прямо как хозяйка. Он перепутал дома и залетел к нашей соседке мисс Хоскинс. Из-за его привычки гордо держаться и не подпускать никого близко к себе, она подумала, что это одичавшая больная птица. Неожиданно встречаясь с различного рода живностью, наши замечательные соседи сразу же бегут к Джейсону. Ведь если ты понял дракона, то какая-то сова тебе явно нипочем. Джейсон удивился, увидев Уха в роли той самой птицы, о которой верещала мисс Хоскинс. Ух разом включил все инстинкты самозащиты и принялся клеваться и выставлять когти. Джейсон верит, что Ух — хорошая птица, которая еще может стать ангельским голубком, поэтому Ух пока поживет дома и пройдет курс реабилитации. Надеюсь, ты отмечаешь свое совершеннолетие, как нужно. Ведь совершеннолетие нужно запомнить на долгие годы вперед, поэтому оторвись как следует.Еще раз целуем тебя, детка. Элси, Джейсон и мама.
«Несносная птица», — подумала я и отрешенно покачала головой, невольно задерживаясь пальцем на пресловутой подписи к письму. Мама. Это слово отзывается отголосками вечного ожидания. Ждать, когда она придет, когда у нее будет время по утрам, чтобы заплести мне косички, а не затянуть хвост наспех. Ждать, когда она опять поймает меня, обнимет и споет что-нибудь. Я резко смахнула слезы. Кто-то явно хочет, чтобы я расклеилась в свой день рождения, как бумажный кораблик в луже. Письмо снова оказалось в кармане джинсов, а я решительно двинулась к Полной даме, пока что-нибудь снова не довело меня до слез. Вдоль гостиной я шла в попытке ни о чем не думать, как внезапно раздался крик сбоку. — Эй, это она! Это Кэти! Уизли, вы сказали, с вас по паре шипучек тому, кто об этом скажет. Я сказал! — Наконец-то! — завизжала Алисия. Я не успела сделать изумленное лицо, как в это самое лицо выстрелило красно-золотое конфетти. Включилась музыка, гостиная потонула в радостном гомоне, пока я поспешно отплевывалась от конфетти, попавшего в рот. — С ДНЕМ РОЖ-ДЕ-НЬЯ! С ДНЕМ РОЖ-ДЕ-НЬЯ! — скандировали голоса, перекрикивая музыку. Наконец-таки отойдя от неожиданного залпа в лоб, я начала видеть вокруг себя лица в поздравительных колпаках. Я кивала им в знак благодарности, стараясь, чтобы это выглядело как можно более искренне. На стенах красовались баннеры с поздравлениями и рисунками моей физиономии от Ли. — Эй, народ! Прошу минуточку внимания, — Алисия умудрилась перекричать толпу. Она легким и грациозным движением забралась на спинку дивана. На подлокотнике того же дивана сидела улыбающаяся Анджелина. Рядом уже нетрудно было отыскать Джорджа, Фреда и Ли. — Думаю, вы все догадываетесь, по какому поводу мы здесь собрались? — она обратилась к толпе студентов, на что некоторые положительно зашумели. — В этот самый день 17 лет назад мир приобрел чудесного и всеми вами любимого охотника факультетской команды по квиддичу в лице Кэти Белл. Толпа снова одобрительно загудела и все разом метнули взгляды на меня. У меня чуть детородные органы в пол не ушли от такого резкого внимания. Я судорожно нацепила улыбку. Понимая, насколько убого выглядят мои попытки держаться естественно под таким натиском взглядов, я содрала заусенец с пальца, чтобы хоть как-то унять дрожь в руках. — Помимо этого она является невероятным другом, — толпа снова обратила внимание на Алисию, которая умудрялась в аляпистом и неказистом колпаке выглядеть непринужденно и женственно. Джордж, извиняясь, пожал плечами, мол, сама знаешь, чья идея — нам оставалась только роль рабов. В оформлении гостиной чувствовался вкус Алисии, отчего я впервые тепло улыбнулась среди толпы. — Все мы, — она неопределенно махнула на себя, Анджелину, близнецов и Ли, — убеждены в этом уже долгих шесть лет. Ты понимаешь, Кэти, какие мы уже дряхлые? Но ты теперь такая же дряхлая, как и мы. В толпе раздались смешки. — Я пока посплю. Скажи, когда нужно пустить слезу, — протянул Фред. — Можешь начинать, а я пока закончу свою речь, — самообладание Алисии порой сложно было сбить с ног. — Я действительно как старая карга, которая смущает молодую девицу, поэтому не буду тянуть. Ты очень прекрасная, веселая и классная, Кэти. Мы очень тебя любим. И еще, — она обратилась к толпе, — ребят, она, вообще-то, красивая и одинокая девушка, такие долго одни не простаивают. Я тонула в котле стыда, пока толпа реагировала очередным веселым жужжанием на слова своего длинноногого оратора. Музыка снова заполнила помещенье. Алисия спрыгнула с дивана, подошла ко мне и, нацепив на меня надувную корону, звонко расцеловала в обе щеки. — Спасибо, Лисс, — поправляя слетевшую на бок корону, сказала я. Странно, но злости не было. Был испанский стыд, но он не перетекал в молчаливую агрессию. Слова Лианы на лужайке открыли глаза на мой эгоизм по отношению к друзьям. Хуже того, я сама плохо понимала, чего я хочу добиться вспышками собственного чувства достоинства. От этого чувства мир вокруг начинал медленно блекнуть и выцветать. Вспышки могут поискрить один раз, но этого будет достаточно, чтобы развести пожарище и оставить лишь пепел на месте школьной дружбы. — О, не стоит благодарности, — махнула Алисия, — все было от чистого сердца. Анджелина зажала меня в крепких объятиях, не убирая такой уже привычной жизнерадостной улыбки, произнесла поздравление и вручила подарок. Наверняка там очередная хитровыдуманная головоломка. Анджелина — спец в этом деле, поэтому и нам частенько от нее доставалась порция логических загадок. Ли вручил малюсенькую коробочку и обошелся загадочным шепотом: — Никогда не обращай внимания на размер. Важно то, как ты обращаешься с этим размером, — и многозначительно подняв брови, хлопнул меня по плечу. — Я даже заинтригована, — подмигнула я Ли. Я незаметно набрала в легкие побольше воздуха, потому что следующими на очереди шли Фред и Джордж. — Расслабь очко, Кэти, — сказал Фред. — В этот раз мы решили ограничиться безопасным подарком, — продолжил мысль брата Джордж. В свободной руке у меня оказалась большая коробка. Возле банта красовалась бирка с тремя золотистыми буквами «W». Я подложила эту коробку под все остальные подарки, крепко обхватив руками всю конструкцию. — И что это? — пытаясь скрыть распирающую от любопытства улыбку, спросила я. — О-о-о, — комично потянул Фред, — объясните ей кто-нибудь, как работают подарки и сюрпризы. Джордж, попробуй ты. — Ты узнаешь, когда откроешь, — произнес он голосом диктора из радиопередачи «Загадочные обстоятельства». — Спасибо за совет, — усмехнулась я. — Тебе стоит отнести все подарки в комнату, потому что поедать торт с грудой коробок будет неудобно, — сказал Джордж, посмотрев почему-то на Фреда. — Надеюсь, за свою заботу вы не берете деньги, — ответила я. — Порой мы предпочитаем оплату иного рода, — подмигнул Джордж и развернулся по предполагаемому направлению торта. Если бы это был обычный день, если бы меня сейчас не распирало от необузданного счастья, которое кружило внутри, как шарик, носящийся по комнате, то я бы не смогла посмотреть на Фреда. Ну да, конечно, Джордж узнал, что мы тогда чуть не поцеловались. Собственно, он же родной брат, как он мог не знать. Вот только, как он это узнал? Ему рассказал Фред, но вот как он это рассказывал… Быть может, когда они заклеивали конверты с отправлениями «вредилок», или за завтраком, когда жевал бутерброд с бужениной, или ночью перед сном. — Пожалуй, я отнесу это в комнату, — очнувшись, сказала я. — Да, давно пора, — ответил Фред. Я развернулась как деревянная кукла. Да уж, мне бы грациозность Алисии не помешала. — Кэти, стой, — донесся мне в спину голос Фреда. Я опять чересчур порывисто развернулась на сто восемьдесят. Корона сползла на ухо. — У меня есть еще кое-что. Фред кинул взгляд куда-то на деревянные панели сбоку от лестницы и достал из-под джемпера пакет. Что-то в духе маггловского фокусника, который достает кроликов из шляпы. Хотя здесь представление было получше: в роли фокусника, от которого публика не может оторвать взгляд, — Фред Уизли; в роли кролика — еще один подарок в мою коллекцию; в роли публики — Кэти Белл в неказистой надувной короне. Так невозможно захотелось обнять его. Забавно, как мальчики в миг превращаются в парней. — Чтобы твой мозг не взорвался от дополнительных вычислительных действий, я скажу, что это еще один подарок. Не от Фреда-и-Джорджа, а от меня, — полушутя сказал Фред, пытаясь расценить хоть как-нибудь мое молчание. Мы любим людей, который вкладывают серьезные слова в такие вот полушутки. Тогда смысл слов не сразу бьет наотмашь или сваливает с ног. — Классная подача, — опустив глаза в пол, сказала я и улыбнулась. — Я его сам высидел. Ожидал яйцо, а вышел подарок. Фред положил пакет сверху на коробки. Быстрым движением поправив корону на моей размягченной голове, он подмигнул и скрылся за поворотом в гостиную. Пришлось приложить усилие, чтобы коробки не вывались из рук и не полетели по ступенькам. Влетев в дверь комнаты, я скинула коробки на кровати и отыскала руками этот самый пакет. Мягкий пакет в шелестящей обертке. Краешком кожи я почувствовала, что он был теплым. Осталось его тепло. Внутри лежал мохеровый свитер с ленивцем на ветке, вышитым нитками. «Намек прозрачный», — я улыбнулась. Разворачивая свитер, я выронила небольшую склянку. Ругательства разнеслись по пустой комнате. Пробка с бутылька сползла, но из-за густой консистенции зелье не успело вытечь. Разве что пара жалких капель попала на свитер. Взяв в ладонь бутылек и закрепив крышку, я прочитала надпись на пузырьке: Феликс Фелицис, опробовано Фредом Уизли. И где он достал ингредиенты для Феликса? И время. Как он нашел время, ведь Феликс настаивается несколько месяцев. Одна мысль. Пять слов. Они сбивали с ног и окрыляли одновременно. Он это сделал для тебя. Кто-то шепнул эту фразу под куполом моей черепной коробки, и она раскатывалась глубоким и многогранным эхом, отдаваясь в каждой клетке тела. Я как одурманенная держала мягкий свитер в руках, и почему-то вспомнила момент с лакричными конфетами. Запах и вкус лакрицы, теплые руки Фреда и присыпанные свежим утренним снегом пряди рыжих волос. Для тебя, для тебя… Кажется, размягчение мозгов уже не остановить. Торт в гостиной был шоколадным, разноцветных свечек ровно семнадцать штук. Оглядев друзей и споткнувшись взглядом на Фреде, я задула свечи. Когда последний огонек погас, оставив после себя тонкую дорожку дыма, я сообразила, что не загадала желание. Мы расселись на привычных местах. Ли и Алисия о чем-то энергично спорили. Уизли вставляли свои парочку слов, а мы с Анджелиной резали торт. По их интонациям я поняла, что текущий случай — не из тех споров, который закончится гневной тирадой Алисии. Всего лишь привычная гимнастика словоохотливости от этих двоих. За окном виднелись остатки закатного солнца, растянувшиеся узкой полоской на горизонте, в камине потрескивали сухие ветки. Студенты наполняли гостиную звуками, точно рабочие пчелы, жужжащие в улье. Если бы меня попросили описать, как выглядит безмятежное счастье, то я показала бы эту картину. И даже запах. К запаху лакрицы, который не выходил из головы, добавился еще один — тонкий, едва осязаемый. Я безмятежно прикрывала веки на пару секунд, чтобы уловить его. Так пахло на квиддичном поле по утрам. Запах свежести, сохранивший в себе размаряющий аромат ночного времени суток, сочетался с нарастающим запахом нового дня. Да, когда висишь на метле в десяти футах над поверхностью земли, на полном серьезе считаешь, что знаешь, как пахнет время суток. Мое внимание разлаженно перекатывалось между друзьями от одного к другому, потому что взгляд тянуло как магнитом лишь в правую сторону дивана, где на подлокотнике сидел Фред. Была свободна половина дивана, но он сидел на узкой деревяшке и преспокойно покачивал свисающей ногой. И мой взгляд, прыгающий, как раненый кузнечик, постоянно останавливался на Фреде. Не мог не останавливаться. Кажется, алкоголь еще действует мне на голову. Мне слишком спокойно и мирно для привычного состояния, я улыбаюсь просто так, я улыбаюсь искренне. Я улыбаюсь человеку, который мне нравится. Открыто и без предрассудков. Рычаг, сдерживающий прутья клетки, в которой ютились мои комплексы, сомнения и зашоренные предубеждения, — нет, не сорвали — лишь плавно и естественно опустили, давая свободу тому, что я постоянно скрывала и сдерживала. Фред глянул на меня. Его губы застыли в расслабленной улыбке, словно лицом он был в общей беседе, а глазами со мной. Он приподнял бровь в знак вопроса. Жаль, что я не могла узнать его немой вопрос. Лед, которым я себя облепила, трескался и сходил. Если прислушаться, то, наверное, можно было услышать тонкое потрескивание откалывающихся льдинок. Звуки и люди извне воспринимались крайне слабо, словно меня накрыли колпаком для сервировки горячих блюд, начисто отделив от всего и оставив в фокусе только рыжую башку Фреда Уизли. До сухости в горле хотелось прочувствовать колкость его щетины, провести по линии овала лица. Положить ладонь на плечо и провести ею плавную линию до шеи. Узнать, на самом ли деле его джемпер такой мягкий, как кажется. Понять, каково это быть рядом с ним физически. Не просто сидеть рядом или стоять плечом к плечу, а именно быть рядом — касаться, гладить, трогать. Тактильные границы собственноручно просили о капитуляции. А зачем? Чтобы запомнить его навсегда. Начертить в памяти и оставить там на долгие годы. Словно я смогу его когда-то забыть, ха. Мне жарко, но не душно. Томящаяся внутри нежность к Фреду накрыла теплом и дурманящим пленом. Ноги, тело, голова сделали то, что, по их мнению, было самым логичным поступком на этом свете — здесь и сейчас. Я встала. Мысль о том, что меня подхватил ветер и понес по направлению к Фреду, не выглядела абсурдной. И вот он рядом. Я не заметила касание подошвы о ковер, не поняла, как я дошла до него, обогнув журнальный столик. Будто само течение реки несло меня к Фреду, который внимательно смотрел на меня, пытаясь понять, что на меня нашло. — Ты в порядке, Белл? Я оставила вопрос без ответа, лишь несмело подняла руку и положила на предплечье, а потом перевела на плечо. Было важно только то, что я прочертила ту самую линию от плеча до лица. Наклонив голову, я медленно вела пальцы сначала по его шее, покрытой легкой щетиной, потом по подбородку, как ветви плюща, взбирающиеся по стене, пока не остановила ладонь на его щеке. — Он и вправду мягкий, — сказала я шепотом. У него длинные ресницы, Мерлин. Зачем парням такие красивые длинные ресницы? — Что? — спросил Фред, все так же внимательно смотря мне в лицо. Фред был как береговая линия моря: первая волна смыла с песка обыденное выражение лица, оставив непонимание и тот самый немой вопрос, вторая волна грянула тихим зачарованием, начисто смыв непонимание. Наверное, непонимание не ушло, оно просто растворилось в волнах, перестав быть значимым. Что будет в третьей волне? — Джемпер. Фред забавно и едва заметно нахмурил нос. Тонкие линии морщинок собрались на переносице. — Джемпер мягкий, — повторила я. — Стираю его. Ручками, — сглотнув, сказал Фред. Пульс бил в висках, разгоняя рябь по всему телу. — Ты это чувствуешь? — О чем ты, Кэти? Фред, пожалуйста, смотри на меня всегда так — не притворяясь, откровенно и трепетно. Словно он боялся услышать неправильный ответ. Словно в этом мире существует единственно правильный ответ, и ты его знаешь. Главное поверить в это. И в третьей волне все слилось воедино. Я просто поцеловала его. Немного порывисто, потому что боялась упустить момент. Вдруг если бы я помедлила, то все бы кануло в небытие. И Фред ответил. Я почувствовала кожей, как он едва заметно улыбнулся и поцеловал меня в ответ. Клянусь, под закрытыми веками мелькало звездное пространство, в котором я блаженно летела, чувствуя лишь губы Фреда на моих. Они у него сухие, но мягкие — как зефир по ощущениям. И этот запах… Лакричные конфеты и квиддичное поле. Что? Я оторвалась от Фреда и посмотрела на него во все глаза. Я втянула в себя чуть ли не со свистом воздух, пытаясь понять, что только что произошло и почему колени так подкашиваются. Оглушающая тишина ударила меня. Фред выглядел потерянным. Да, что же я натворила, если даже Фред, мать его, Уизли выглядит как подбитый филин! Дыши… глубже… Посмотри по сторонам, сосредоточься на чем-нибудь фоновом. Цвета факультета, облицованные темным деревом стены. Должно быть, это гостиная? Но почему так тихо? — Дракон мне в жопу… — севшим голосом выругалась я. Все, кто присутствовал в гостиной, поставили жизнь на паузу и уставились на нас с Фредом. Кто-то даже рот открыл. И это было не самое худшее. Анджелина Джонсон — не так давно бывшая девушкой Фреда — видела. Она это видела. Ее полные губы криво дрогнули. — Энджи… — потянула я без цели и без зачатков плана по оправданию, но боюсь мой голос звучал не лучше, чем у овечки на пастбище. — Нет, — твердо сказала Анджелина, мотнув головой. В ее глазах стояли слезы. Много слез. Я не понимала, как она их еще держит, но продлилось это недолго. Одна одинокая слеза, пробежав дорожкой по щеке, дала черед второй, третьей и последующий. Лицо Анджелины исказилось болью. В этот момент мне словно бладжером по ребрам ломануло — сколько я принесла несчастья этим поступком. Ну что я наделала? Анджелина пулей вылетела из гостиной. — Ну ты и сука, Кэти, — злостно кинула Алисия, и исчезла в проеме вслед за Анджелиной. — Твою мать, — выругался Фред и тоже побежал вслед. Я до боли закусила губу. — Эй, народ! — Ли вскинул руки, чтобы набравшие в рот воды студенты обратили внимание на него, — у вас у всех назначена важная встреча: с подушкой, с подружкой или с книжкой. Так что будьте добры — занимайтесь своими делами! Студенты, хлопая глазами, смотрели на Ли, но не особо охотно пошевеливались, только пара человек вяло переместила положение. — Эй, поживее! — вставил Джордж, — Найдите себе дело. В конце концов, у вас есть две руки. У тебя, Ронни, например, любимая правая, правда? Рон покраснел, как помидор, но отвернулся к камину, буркнув: — Завались, Джордж. Я бы тоже хотела, очень хотела, чтобы мне было куда уйти, куда вернуться, но по состоянию хотелось выйти только в окно. На негнущихся ногах я вывались в прохладный коридор. Дойдя до ближайшей стены, я сползла по ней и обняла колени. В голове без устали и на молниеносной скорости вращалась картина, которая жалких пару минут назад была реальностью и делала меня самой счастливой девушкой в замке. Подарки, торт, Фред, его взгляд, его ответ на поцелуй. Я запустила пальцы в волосы, осознавая, что приятный сон не может легко перейти в такую же приятную реальность, не ударив при этом кого-нибудь либо по почкам, либо по сердцу. Это был мой первый поцелуй. Такой, после которого на меня вылилась оглушающая волна осознания, приправленная стыдом пред толпой гриффиндорцев. Я судорожно замотала головой. Нет, не думай об этом сейчас, подумаешь об этом завтра. Завтра будет новый день, новое утро. Утром перед завтраком сходишь на поле. Я моргнула. Запах квиддичного поля так же, как и лакрица, ясно застрял у меня в голове. От оглушающей мысли я буквально подпрыгнула. Это все запахи, которые я люблю. Но кто, черт подери, любит тошнотворный соленый запах лакрицы? Я больше любила воспоминание, которое с ним связано. Не находя себе места, я вернулась в гостиную, шикнув на Полную даму, которая, смотря на мои трепыхания, посоветовала сходить в больничное крыло. — Джордж, — тихо и осторожно произнесла я, потому что боялась, что получу тот ответ, о котором я подумала на полу в коридоре. — Что там было? Что вы мне всунули в этом сраном пузырьке? — Этот остолоп же должен был подписать, что там Феликс Фелицис, — не понимая, к чему я веду, ответил Джордж. — Ты врешь. Это была амортенция. Вы мне дали амортенцию, — мой голос дрогнул. Джордж странно выпучил глаза. Мне хотелось съязвить, что они не могут по-человечески делать что-то по раздельности. Развести дурочку Кэти Фред в одного не смог, а этот не может толком отмазать своего братца. — Кэти, ну брось, — встрял Ли. — Брось? — вспылила я, — Я только таких слов достойна, да? И что же мне бросить? Мою самооценку под ваши ноги? — Ты же лучше всех знаешь, что они тестируют вредилки. Смешали что-то не то и вышло это недоразумение! — Больше этого не будет, — ледяным тоном сказала я. — Теперь я не с вами. — Ты издеваешься, да? — раздалось из-за спины. Фред стоял один. Без Анджелины и Алисии. Я не слышала, когда он вошел. Надеюсь, он слышал весь разговор, от первого лица, так сказать. Он напряг челюсть, от чего черты обострились, и он уже не выглядел привычным 18-тилетним парнем. Смотрел он больше не со злостью, а с досадой. Гостиная опять притихла, но мне уже было плевать. — Это твоя придурошная подружка Роуз тебя надоумила, что мы тут против тебя заговор выстраиваем? Искры летели от него во все стороны, но задеть они были способны лишь меня одну. — Не смей про нее так говорить. Она поддерживала меня тогда, когда вам всем стало на меня насрать! Фред покачал головой. — Ты просто конченная эгоистка, Белл, — тихо сказал Фред и ушел, задев меня плечом. — Будет действительно лучше, если ты будешь страдать где-нибудь в другом месте. Только благодаря чуду я не развалилась на мелкие кусочки тогда в гостиной. Это было третье мая 1996-го года, мое совершеннолетие.