***
— Овощи вкусные, — протянула я, лениво засунув в рот очередной кусок кабачка на гриле. Ужин близился к концу, немногочисленные тарелки пустовали. Элси, склевав крохотную порцию и размазав по тарелке баклажан, ушла в персональный миниатюрный домик неподалеку от террасы. В отличие от Элси я люблю поесть на славу, поэтому очередной кусок овощей с гриля пошел мне в рот. По вкусу это был болгарский перец. — В нашем заведении лучший шеф, — сказала Элсбет, подняв взгляд на Джейсона. — Разве что в пределах этой террасы. Они подставили плетеные кресла поближе друг к другу. Элсбет положила свою руку в ладонь Джейсона, словно это самое естественное положение вещей в мире. В долгих взглядах друг на друга и мягких полуулыбках меня что-то определенно настораживало. Да, у меня и раньше было много поводов удостовериться, что у них происходит любовь-морковь, но в этот раз было что-то другое. Более спокойное и тихое. Как гласит один из первых выводов, сделанных на квиддичном поле, — спокойствие может быть лишь удавом, затаившимся перед атакой на жертву. Я громко втянула сок из трубочки, заставив их оторваться друг от друга. — Но, милая, может быть не следует так налегать на жаренное, — сказала Элсбет, остановив этим равномерные жевательные движения моей челюсти. — Это я к тому, что спортсмены соблюдают строгие диеты, стараясь держать вес в одном значении, да, Джейсон? В любой непонятной ситуации можно обратиться к Джейсону. Он у нас как большой брат, с которым обязательно найдешь что-то общее. — Как раз по Джейсону не скажешь, что он любитель диет, — уклончиво проговорила я. Такую медвежью тушу не отрастишь, питаясь одними овощами, пусть даже они и овощи-гриль. — Тут я согласен с Кэт, милая, моей диетой было есть все, что оказывается поблизости. — Да нет же, помнишь ты рассказывал, что сидел на диете, когда только переехал в Румынию? — О-о-о, — многозначительно протянул Джейсон, спрятав ухмылку. — Ну тогда я просто смешал пиво с какой-то настойкой в баре и последующие дни страдал от поноса. Поэтому сидел на кашах. Понос, знаете ли, неприятная штука. — Я дагадыфалась, — сказала я с набитым ртом. Они частенько перекидывались короткими «своими» взглядами, которые мой детектор не мог распознать. Вот и сейчас был такой выстрел со стороны Элсбет — нечто между недоумением и извинением. Зачем и за что, наверное, я и не узнаю. — Кэти, у нас с Джейсоном есть новость. Она заправила локон за ухо и опустила глаза на мгновение. Совершенно не ее мимика. На щеках появился румянец, который сложно было рассмотреть в освещении заднего двора. Наверное, я его почувствовала. Как почувствовала однажды, что не могу называть ее матерью. Некоторые вещи просто выходят из подсознания, не объясняя, как и почему они это сделали. — Ну да, пожалуй, было дело, — прочистив горло, дополнил Джейсон. — В общем… мы решили пожениться, — Элсбет расплылась в улыбке. Я надеялась, что будет хуже, поэтому у меня даже отлегло. — Пригласите на свадьбу? — я изобразила подобие улыбки, нацепляя очередной овощ. Элсбет и Джейсон опять перекинулись своими взглядами, ища и находя друг в друге подбадривание. — О, мы еще не решили, как и где это будет! — оживилась Элсбет, но потом одернула себя. — Но это еще не все. Ну что за мутотень. — Мы решили, что будет безопаснее уехать из магической Британии, пока… — осторожно начала Элсбет. — Пока не закончатся темные времена, — закончил Джейсон. Они напоминали конструкцию складного стеллажа. Один был каркасом, второй — полками. Как будто один без другого не протянул бы. Наверное, их брак действительно имеет смысл. — И мы решили переехать в Румынию. У Джейсона там остались хорошие рабочие связи, поэтому проблем с работой и жильем не будет. — А твоя работа в Министерстве? Ты не будешь больше ходить в дорогих шелковых мантиях? — спросила я. — Думаю, смогу найти себя в чем-нибудь другом. В первое время нужно будет обустраивать дом, я как раз этим займусь. А дорогие шелковые мантии у меня никто не отберет. Ну да, обустраивать семейное гнездышко — максимально тема Элсбет, которая не сразу найдет в этом доме тряпку для пыли. Опять ее улыбка полетела Джейсону, который поднял бровь, высказывая сомнение в ее последней фразе. Элсбет потупила глаза. Элсбет Лив Белл, которая способна прижать к стенке Амбридж и не давать расслабиться сотрудникам своего отдела, смущается от пошлого контекста брошенной вскользь фразы. Такое, кажется, бывает. — Я рада, — лаконично сказала я, приподняв уголки губ. Элсбет как будто облегченно выдохнула и улыбнулась уже шире. — Там как раз неплохая школа. Поскольку Британия тесно сотрудничает с Румынией, то не будет проблем с англоязычным образованием. — Это круто для Элси, — сказала я, поправляя скатерть под тарелкой. — И карьерные возможности там неплохие. — Да, у них хорошо развит квиддич, — кивает Джейсон, — ты сможешь попасть в одну из местных команд, толковые охотники всегда на вес… — Что? — не веря своим ушам, спрашиваю я и слышу собственный голос через вакуум. Они замолкают. Мы смотрим друг на друга как рыбы в аквариуме. Что-то во мне уходит вниз. — Мы думали, что после школы ты хочешь уйти в профессиональный спорт. — Причем здесь я? — мой голос дрогнул. Я замотала головой, пытаясь смахнуть туман в мозгах. — Но, Кэти, — Элсбет накрыла ладонью мою руку, все еще держащую вилку, — ты поедешь с нами. — Мы не считаем, что Хогвартс — безопасное место. Да, там есть Дамблдор, но он не всемогущ. Надо засыпать глаза песком, чтобы думать, что он способен решить все проблемы магической Британии и защитить всех учеников. Я выдернула свою руку из руки Элсбет и прикрыла лицо ладонями. Раз мой милый пони, два мой милый пони, три мой сраный милый пони… Истерический хохоток вышел из меня. Я посмотрела вдаль, за забор. Стрекотание сверчков в миг стало таким громким. — Женитесь, — начала я, стараясь держать свое негодование на короткой цепи, — делайте, что хотите, но не говорите, как жить мне. Даже не смейте. — Кэти, мы это делаем для тебя, — проговорил Джейсон. — Мы? А ты вообще кто, прости?! — встрепенулась я. По лицу Джейсона проскочили желваки. Элсбет сжала крепче его ладонь, предостерегая от дальнейших слов. Видимо, Элсбет думает, что этот жест должен успокаивать или внушать доверие. Конечно, ты можешь отмахиваться от дочери письмами в течение нескольких лет, потому что потом достаточно положить свою ладонь на ее, чтобы наверстать упущенное доверие. — Милая, я знаю, что это трудное решение для тебя, но ты сможешь общаться с друзьями по почте. Иногда мы будем приезжать в Британию, и ты будешь их видеть. Этот дом мы не собираемся продавать, потому что у нас достаточно накоплений, чтобы уже купить хорошее жилье в Румынии. — Письма? Да что за ахинею ты несешь?! — вспылила я, подскочив со стула. — О, я понимаю, что ты никогда не была способна с кем-то сблизиться, но это уже полный абсурд! Мне письма не заменят реальных людей. Может быть ты думала, что твои письма с министерским штампом говорили, что ты есть в моей жизни, но это не так! Письма — не работают! Я повернулась к ним спиной, запуская пальцы в волосы и натягивая их до боли, чтобы хоть как-то переменить движение ядерной смеси, что кипит внутри. — Кэти, сейчас это все кажется невозможным, но, прошу, подумай… — она поднялась со стула, но застыла, словно что-то не давало ей подступить ко мне. Ее голос дрожал, но у меня уже не получалось сдерживать то, что копилось внутри годами ее безразличия и неучастия в моей жизни. — Ты не способна этого понять, но вся моя жизнь не сосредоточена на каком-то мужике и дочери, с которой у тебя не получилось налажать! У меня есть планы, мечты, амбиции, люди, которых я хочу видеть каждый день! И эти люди — не вы! — Да я просто хочу, чтобы ты была живой, Кэти, черт подери! — ее крик разрезал влажный вечерний воздух на террасе. — Я хочу быть живой, но не под одной крышей с тобой, — еле слышно проговорила я. Говоря хлесткую правду, в состоянии аффекта я не была способна заметить, как острое лезвие этой самой правды впивается не только в мою мать, но и в меня, вскрывая все до единого затянувшиеся рубцы. — Кэти, мне было девятнадцать. Я не умела быть матерью, но так хотела научиться быть ею ради тебя. Я хотела покупать тебе самые лучшие метлы. Я хотела, чтобы ты ни в чем не нуждалась. И я не заметила, как отодвинула тебя невозможно далеко из-за того, что зарабатывала на нашу будущую жизнь. И теперь, когда я пытаюсь придвинуться к тебе ближе, ты отталкиваешь меня с такой силой, что… — ее подбородок дрогнул, — у меня опускаются руки. По лицу, по ее красивому лицу текли слезы. Это явно было хреновым украшением. — Ну что я должна сделать, Кэти? По началу детский разум находит взрослых идеальными, а все их поступки — правильными. С самого начала мы складываем паззл. Большой, гигантский, порой дотошный и непонятный. Однажды мы вместо разрозненных фрагментов паззла находим картинку. Не всем девочкам нравится играть в куклы. Не все стремятся совершать добрые дела, а взрослые и подавно — они совсем не идеальны. — Я больше не хочу тебе доверять. Извини, но нет. Опять только стрекотание сверчков. Как будто они стрекотали не в траве возле забора, а у меня в голове, прямо в черепной коробке, высверливая дыры. Дыры, которые долго будут напоминать мне о словах, брошенных на террасе августовским вечером. — Самое жестокое, Кэти, — подал голос Джейсон, все еще оставаясь за столом, — что может случиться — это то, что спустя годы, когда мир, возможно, станет совсем другим, ты будешь корить себя за то, что вела себя с семьей как последняя дрянь. — О, да Вы у нас магистр философических наук. Что же Вы раньше не представились? — съязвила я. Со стороны двери в дом что-то скрипнуло. Там, за проемом, стояла босоногая Элси в пижаме, обнимая уродливого плюшевого медведя. Интересно, она уже поняла, что я мразь, которая портит кровь ее любимым родителям? Я пролетела привидением мимо маленькой фигуры Элси. Еще пару мгновений, и я оказалась в своей комнате, напрочь поваленная с ног и вдавленная в дверь.***
Лиана, хмуря брови, смотрела на меня и качала головой. — Ты уверена, что другого пути нет? А если тебя поймают? — Остальные пути для меня только хуже, Лил, — пожала я плечами. Под другими вариантами была и возможность поговорить с Элсбет, которую я категорически избегала. — Я уверена, что он даже не знает о моем существовании, поэтому найти своего отца могу только я. Сейчас самый походящий момент, чтобы это сделать. Это «сейчас» содержит в себе столько всего. И то, что будущее всей магической Британии висит на волоске, и то, что Элсбет хочет вывезти меня в Румынию. — А ты уверена, что хочешь знать правду, даже если она будет… не такой, как ты себе представила? — Все, что у меня есть, это желание докопаться до правды, — и уже тверже добавила я, — так ты поможешь мне? — О, Боги, — Лиана всплеснула руками и подняла голову к потолку, — сделайте так, чтобы я потом не навещала Кэти Белл в Азкабане. Спустя два часа на меня из зеркала смотрела почти Элсбет Белл. Пару заклинаний по наращиванию волос и изменению хрящей носовой перегородки плюс умелые руки Лианы, повторяющие макияж Элсбет с газетной фотографии, которую я утром стащила с комода вместе с туфлями, темно-синей мантией, шляпкой и пропуском в Министерство Магии. Рядом как маэстро, оценивающий свою работу, стояла Лиана и, поджав губы, переводила взгляд с меня на фотографию. — По-моему очень похоже. Я крутилась перед зеркалом не только потому, что подробно анализировала сходство, а потому что мне нравилось, как извиваются полы шелковой мантии. Они напоминали рябь волн Черного озера, отливающих в ночном свете. Мантия пахла Элсбет. Вернее, ее парфюмом. Строгий и изысканный аромат. У меня есть шанс примерить новую маску и побыть не раздолбайкой Кэти, которая знает более двух сотен комбинаций игры в квиддич и упускает один шанс за другим на то, чтобы быть счастливой, а взрослой женщиной, которая знает, чего хочет и как этого добиться. Да, это образ моей матери. Хоть она не особо печется обо мне, она все равно остается красивой. Лиана в последнее время слишком серьезная. Она не говорит, что ей страшно из-за возвращения Того-Кого-Нельзя-Называть. Она не говорит, что не может не думать о том, что ее семье могут навредить. О том, что есть случаи нападения на семьи магглорожденных студентов Хогвартса. Но я знаю это. И я пообещала себе быть рядом с ней. — Жду ваших отзывов, профессор Роуз, — я вырываю Лиану из мыслей. — Вы похожи, — пожав плечом, ответила Лиана. Что-то внутри подпрыгнуло от радости, но я резким ударом поспешила опустить этот поток. Нет, мы не похожи. Мы совсем разные. Я отвернулась к зеркалу, чтобы доказать себе, что у нас мало общего с Элсбет. — Тебя нужно было только накрасить и причесать. У нас совсем разный взгляд. Мое лицо более округлое. Нет четкой геометричной линии на нижней скуле. Обычно моя кожа не такая бледная, а наоборот — загорелая. Как никак я часами торчала на поле для квиддича под открытым солнцем. И носы. Мерлин, у нас совершенно разные носы, и они в корне меняют все. Мы не похожи. Я мотнула головой, словно пытаясь согнать муху с носа. — Пожелай мне удачи, — сказала я, цепляя пальцем невидимую пылинку с полей шляпы.***
Сегодня воскресное утро. Людей на Косой Аллее крайне мало. Каблуки стучат по брусчатке, и я не сразу догадываюсь, что стучат каблуки на моих ногах. Жутко неудобная и непрактичная вещь. Пальцы сжимают в руках сумочку до скрипа лакированной кожи. В горле пересохло. Внутренний голос жалобно просит зайти в одну из местных забегаловок и пропустить стакан для смелости. В отделе регистрации и учета волшебников и волшебниц Министерства Магии стоят сотни платяных шкафов, тянущиеся верхушками ввысь на добрый десяток футов. Пыльные папки, вложенные в ящики на полках, хранят информацию о волшебном населении Британии и о тех, с кем Министерство имеет деловые контакты. Там есть папка с моим именем. И я не могу перестать думать с того злосчастного ужина о том, что на пропылившихся листах в графе «отец» чернилами выведено его имя. Может быть выведено, ладно. Где-то же он должен быть, где-то должна быть хоть крупица информации о нем. Делаю глубокий вдох. У меня все хорошо. Все под контролем. Многие ларьки на Косой Аллее не спешат открыться и впустить посетителей, которых и так не слишком много. Все, кто есть, идут в одном направлении и держатся кучками. За поворотом меня встречает исполинских размеров рыжая голова, висящая над вычурно-аляпистой витриной с нашпиленными на нее тремя буквами «W». У меня перехватывает дыхание. Карикатурные черты ростовой куклы, поднимающей цилиндр на голове, вмиг узнаваемы. Я останавливаюсь и, приоткрыв рот, рассматриваю внешний вид витрины и надписи на боковых баннерах. У них получилось. «У них получилось», — эта мысль перехватывает дыхание и надевает на губы улыбку восторга. Да, я слышала, что Джордж и Фред вплотную занялись бизнесом, когда дали пинка под зад Амбридж и смылись из Хогвартса, но то, что я сейчас видела, превосходило все представления. За стеклом как поток реки циркулируют покупатели. Теперь понятно: все покупатели стягивались в магазин «Всевозможных вредилок». За бликами начищенного стекла витрины блеснула рыжая макушка. Это был Джордж, с важным видом рассказывающий о товаре трем младшекурсникам. Они, похоже, не шутили, что ради собственных изобретений готовы на все, даже носить мантии цвета любимого оттенка губной помады Алисии. Где-то там так же упражняется в собственной словоохотливости Фред. Возможно, продает девицам в обтягивающих топах любовное зелье, которое когда-то по приколу засунул мне. То, что характер Фреда временами был как гной бубонтюбера, не отменяло жгучего желания зайти внутрь, провести пальцами по череде лакированных коробок, прячущих в себе бессонные ночи близнецов, и просто посмотреть вблизи на Фреда. Услышать, как они расставляли шкафы в торговой зоне и пытались заставить сидеть карликовых пушистиков на одном месте. А еще заметить, как пляшет по его лицу свет от лампад, подвешенных на потолке. Слева от ростовой куклы шевельнулась тень в маленьком окне, выведя меня из завороженного оцепенения. Я мотнула головой, смахивая приступ сентиментальности, накрывший в непривычно мрачной Косой Аллее, и поспешила прочь, пока меня кто-нибудь не заметил, пускающей слюни на магазин с приколами в подставном прикиде Элсбет. Я скользнула за угол, стараясь не оборачиваться. Когда-нибудь узнаю, был ли это хороший способ попрощаться с прошлым. В череде узких улиц есть телефонная будка с отваливающейся от сырости красной эмалью. Такие будки напиханы по всему Лондону. Я силой вдавливаю указательным пальцем номер 6-2-4-4-2. Долгие ровные гудки тянутся как густой мед, с неохотой отлипающий от ложки. — В выходные Министерство магии не принимает посетителей, — прервал гудки в трубке низкий голос, добавив безэмоционально: — Приносим свои извинения. — Элсбет Белл, — резко сказала я, сдавливая несчастную трубку телефонного аппарата до побеления костяшек. — Международное бюро магического законодательства. По срочному рабочему вопросу необходим доступ в Отдел регистрации и учета. — Мисс Белл, — голос на другом конце провода переменился, значит, понял, с кем разговаривает. — Рабочий персонал по уставу должен проходить только через портал в Уайтхолл, Вы же знаете, что я не могу нарушить… — Так, мистер, как Вы думаете, я бы подорвалась в воскресенье утром на работу, если бы вопрос не имел характер чрезвычайной важности? — Ну… — При всем уважении, я не должна отчитываться о причинах выбора того или иного вида посещения Министерства, поскольку оно сформировано обстоятельствами, при которых мне необходим самый быстрый доступ в Министерство, — отчеканила я дикторским тоном. От произношения столь длинного предложения у меня голова закружилась. — Хм… Хорошо, мэм, я Вас понял. Вставьте свой жетон. Проржавевшее отверстие для жетона с щелчком вылетело из разъема телефонного аппарата. Холодный жетон скользнул из моих пальцев и, издав считывающий звук, выкатился через нижнее отверстие. Я кладу, хотя, правильнее сказать, впечатываю трубку на подставку, потому что будку начинает трясти как при хорошем землетрясении. Выпучив глаза и смотря на пол, с ужасом я ожидала, когда этот пол провалится. К счастью, путешествие было недолгим, и за стеклянными стенками будки была уже не Косая Аллея, а черная плитка Атриума. Я поскорее выскочила из будки и направилась в то место, где, как подсказывали мои детские воспоминания, были лифты. — Простите, — я вздрогнула, — мисс Белл… я должен записать цель Вашего визита. Я медленно разворачиваюсь к голосу. Голос из телефонной будки принадлежал вытянутой фигуре мужчины с зачесанными назад тонкими волосами. Он старался не смотреть мне в глаза. Интересно, у моей матери здесь репутация сильной и независимой или просто стервы? — Дело в том, что в Отделе регистрации и учета сейчас нет на месте секретаря, — лепечет он, расценивая мое молчание как личную угрозу ему, ведь он не знает, что я просто придумываю свежую ложь, — поэтому я должен… лично отметить цель Вашего визита в э-э регистрационном журнале. Я слегка вздергиваю не совсем свой нос и отвечаю первое, что пришло в голову. Главное, чтобы прозвучало уверенно. — Джейсон Боне. Мне нужно личное дело этого человека и карта его международных перемещений за последние пять лет, — произношу я, вальяжно перекидывая сумку через локоть. Пусть хоть какая-то польза от Джейсона будет лично для меня. — Спасибо, миссис Белл, — он подхватывает журнал и спешно делает в нем запись. — Прошу, проходите. — Мисс Белл, — я растягиваю вишнево-красные губы в вежливой улыбке. — Хм, конечно, мисс Белл. Я кивнула и, выпрямив спину, пошла дальше. Пока что буду притворяться, что у меня есть направление. Это как таскаться по коридорам с Фредом и Джорджем, убеждаю я себя. Переждать чуть-чуть — и после страха в голову стрельнет адреналин. Блики, прыгающие на угольно-черном кафеле, которым выложен весь Атриум, создают крепкое ощущение, что я иду по бесконечной ванной комнате, построенной пессимистом или человеком, воспринимающим только черный цвет. Даже затирка между кафелем была темной. Но вот за одной из колонн я вижу сияние латуни, обрамляющей лифты в конце атриума. На фоне черноты кафеля она отливает карамельным. Я сглатываю и направляюсь к лифтам, как к спасательному кругу. Двери лифта открываются, я шустро оказываюсь в зеркальной кабине. На панели я нахожу надпись «Отдел регистрации и бла-бла-бла» и, проведя пальцем по надписи, нажимаю соответствующую кнопку. Тонкое «дзынь», и двери разъезжаются в сторону. Я прижимаю сумку к себе и выхожу из лифта. И как, спрашивается, я найду этот отдел. Окинув метающимся взглядом холл возле лифта, я увидела схему этажа. По коридору и налево. Предпоследняя дверь. Чудесно. Гробовая тишина, только звук каблуков. Здесь так безлюдно, ни одной живой души, что я чувствую себя преступницей. Хотя, если называть вещи своими именами, то ты и есть преступница, Кэти. Это попытка убежать от настоящего или прибежать к будущему, в котором меня объятиями встретит нарисованный воображением отец? Рой вопросов в голове нес меня по коридорам Министерства, точно крылья за спиной. Похожа я на него — лицом или характером? Или привычкой раскладывать вещи в шкафу по цветам, или спать, спрятав руки под подушку. Как бы он меня называл? Радостно он бы кричал, подпрыгивая, или просто улыбался самой лучезарной улыбкой, когда я впервые смогла сделать финт на метле? Наверняка бы у нас были свои шутки и свои слова, которые понимали бы только мы. Ты бы знал, какой прекрасной дочерью я могу быть. В проклятом черном кафеле я ловила отражение не Элсбет, а выражение лица девочки, потерявшейся в толпе людей, отчаянно хватающейся за подолы мантий встречных взрослых в надежде, что однажды к ней обернется он — безликая, но родная фигура отца. Высокая дверь закрыта. Я дергаю резную ручку обеими руками пока не замечаю сбоку разъем для жетона. Лезу в сумочку, выискивая маленького засранца. Скидываю его и по знакомой схеме получаю обратно. Дверь открывается, медленно отъезжая вовнутрь. Глаза лихорадочно пробегают по большому помещению. Теряющаяся в бесконечности помещения матрица стеллажей-небоскребов, устремляющихся не в небо, а в такой же темный потолок, как и в Атриуме. Осторожно двигаюсь по направлению к стеллажам, будто боясь, что от неправильного движения они рухнут на меня. Указатели с буквой отображали фамилию. Буква «Е». Значит, я где-то рядом. Слева буква «D», ага, стеллажи идут в алфавитном порядке. Я почти бегу к стеллажу «B». Часть меня верит, что я однажды лишь потерялась в толпе, в которой людей заменили стеллажи, но вот-вот я найду знакомую мантию и зацеплюсь за нее ладонью. По слогу я приближаюсь к кейсу с пометкой «Бe». Короткий стук палочки, и металлический ящик выкатывается наружу, приворошив мне волосы. Я запускаю пальцы в ряд папок из пожелтевших страниц. В тишине зала слышен каждый шелест бумаги при соприкосновении с моими пальцами. Белл. Белл, Кэти. Я выхватываю папку, делая рваный вдох. Несколько секунд просто держу тонкую папку в одеревяневших пальцах, уставившись на глянцевую обложку. Перелистываю негибкую обложку. Чужими размашистыми буквами было выведено мое имя. В окошко для фотографии вклеена фотография с финала Кубка по квиддичу на третьем или четвертом курсе. Я скривила губы, потому что у меня было лицо человека, отыгравшего в поле больше часа. Уставшее, мягко говоря. Полное имя. Дата и место рождения. Регистрационный номер. Мать. Отец… Прочерк. Я сжимаю губы и захлопываю папку. Помедлив секунду, перехожу к плану Б. Белл, Элсбет. Ее папка толще. Ее фотография более официальная, но с ужасным освещением. На вид ей тут не больше тридцати. Я замечаю, сколько косметики на ее лице, ну, знаете, пудра, яркая помада. И я не помню, когда последний раз видела ее при таком параде. Странно, именно этот образ моей матери засел в голове, но я не могу вспомнить, когда я в действительности видела ее такой. Кто, черт побери, занимается подбором фотографий в эти папчонки? Освещение подчеркивало слой пудры и круги под глазами. Полное имя — это мы знаем. Дата рождения: 5 ноября 1960 г. Мать. Отец. Дети: Кэти Белл и Айселина Боне. Муж — прочерк. Дерьмо. Я захлопываю папку. Резко разворачиваюсь от ящика, кидая неаккуратно папку Элсбет. В порыве я настолько резко обернулась, что, когда я остановилась, стеллажи вокруг меня еще ехали. Уперев руки в бока, я прикрыла глаза. Думай, Кэти. Но… разве они регистрировали отношения? Догадка озарила меня, и я за микросекунды подлетела к папке матери и начала листать ее с конца, с жадностью вчитываясь в заголовки бумажек. Свидетельство о владении недвижимости. Сведения о счетах в Гринготсе. Свидетельство о моем рождении. Снова прочерк в графе отец. Я листала дальше. Постановка на учет беременной. Срок: 4 недели. Взгляд осторожно скользил вниз. И там в графе отец были черные мелкие буквы, которые, отказываясь собираться воедино, расползались в моей голове, как кучка муравьев. Внезапно стало душно. Я расстегнула верхнюю пуговицу на мантии, но это не особо спасло. И, кажется, вот — вся моя жизнь сосредоточилась в паре слов. Его частичка, которая всегда была во мне. Сейчас я ее узнаю ближе, чем смогла узнать за семнадцать лет. Я выпрямилась, сделала глубокий вдох. Снова провела взглядом по документу сверху вниз, словно спускаясь по лестнице до заветного сундука, где лежат драгоценные пожитки. Каждая буква имени падала во мне как капля воды в гладь пещерного озера, разносясь километровым эхом. Я знала, что ошибки быть не может. Чувствовала. Его звали Эдвин Барлоу. Наверное, последняя несуразица искать в пропылившейся картотеке человека, который всегда был в сердце. Но его звали Эдвин Барлоу. — Эдвин Барлоу, Эдвин Барлоу. — произношу я шепотом, повторяя его имя вновь и вновь, как заклинание на уроке Флитвика. Я запихиваю папку невпопад и, с грохотом закрыв ящик, несусь к указателю со слогом «Ба». Потому что Эдвин Барлоу. Моего отца зовут Эдвин Барлоу. В этот раз ящик находится на уровне пояса. Он отъезжает, и я уже проторенными движениями ищу нужный указатель. Его папка точно такая же, как моя или Элсбет. Та же блестящая обложка, липнущая к пальцам, но толщина чуть меньше, чем у Элсбет. Я облокачиваюсь о металлические ящики. Теперь всего одна страница обложки отделяет меня от моего отца. Трясущейся рукой я перелистываю обложку. С колдографии на меня смотрел мужчина в серой сатиновой мантии, держащий в правой руке цилиндр. Фотограф изрядно перестарался со вспышкой, отчего Эдвин Барлоу едва сдвинул брови к переносице. В лице присутствовала некая строгость человека, который привык структурировать свою жизнь. Наверняка, он аккуратно раскладывает одежду в комоде, а пергаменты с записями держит в порядке. Он глядел со снимка, развернув лицо на три четверти, словно не доверял смотрящему на него. И вот, мой отец Эдвин Барлоу только что окончательно ожил в моей голове. Как бы изменилось его лицо, если бы он знал, что сейчас на него смотрит родная дочь? Он бы развернулся ко мне, едва заметно кивнув, и спрятал отцовскую ухмылку, которая всегда была на лице при виде его Кэти. Кэти, которая сдирает подарочную упаковку с рождественских подарков, которая свалилась с метлы, но которая до последнего пыжится и говорит, что ей ни капельки не больно. А еще эта Кэти знает, что в следующую секунду в его голубых глазах промелькнет юркий огонек, который сделает эти черты самыми родными. Я как завороженная смотрела на фотографию и гладила ее краешек, боясь повредить. Время утратило весомость, и ни одна живая душа не скажет, сколько я так простояла, глядя на фотографию отца. В горле пересохло, я закашлялась, как старый дед, и это мигом привело меня в себя. Глазами дикой кошки, затаившейся в кустах, я с жадностью вчитывалась в строки досье. Что же, Эдвин Лорелл Барлоу. Звучно и красиво. Дата рождения: 26 октября 1954-го. Значит, он на шесть лет старше Элсбет. Жены и детей не было. Место Рождения: графство Дорсет, Уэймут. Прописан там же на Вивьен стрит, 3. Черт знает, где это. Служил в течение семи лет в Министерстве в Отделе магического правопорядка на должности стажера, сотрудником Сектора борьбы с неправомерным использованием магии и главой группы обеспечения магического правопорядка. Вряд ли тут будет информация о том, какие книги он читает и какой предпочитает чай. Знакомая сухость министерского тона так и сквозила, но я не сдавалась и листала дальше. Он тоже учился в Хогвартсе, судя по благодарственной грамоте. На когтевране. Далее шла кипа министерских приказов, отчетов, в которые я все равно внимательно вчитывалась, стараясь выцедить еще хоть одну крупицу информации о нем. Последующие бумаги отличались по цвету и качеству. И штемпель стоял другой. Суд Визенгамота. Что-то внутри меня сжалось. Взгляд выхватил беглые слова и строки. Этого оказалось достаточно, чтобы убедиться, что ничего уже не станет как раньше. «…Верховный суд Визенгамота…» «…постановил…» «…в пособничестве Пожирателям смерти…» «…виновен…» «…решение обжалованию не подлежит…» Вот так, между стеллажами с указателями «А» и «С» мой мир рухнул, оставив после себя груду пыли.***
Мгновение, и чемодан выскользнул из рук и с жутким грохотом полетел вниз по лестнице. — Вот дерьмо, — прошептала я. Сломается либо сам чемодан, либо лестница. Либо я. Важное правило, которому обязательно должен следовать юный — да и не юный, пожалуй, тоже — волшебник: держите волшебную палочку всегда при себе, а не в большом кармане рюкзака, завалив ее школьной формой и школьными принадлежностями, которые не влезли в чемодан. Мною руководил не юношеский максимализм, к слову, а простая расчетливость и боязнь трансгрессии. Тем более, мне придется переносить с помощью трансгрессии не только свое бренное тельце, но и чемодан с рюкзаком. Чемодану было не суждено завершить вынужденный пробег по полосе препятствий в виде лестницы и оглушить меня и всех жильцов дома окончательно, потому что за пару ступенек до финишной черты он остановился и, подлетев в высь плавным движением, словно сливочное масло на раскаленной сковороде, метнулся в гостиную. — Я поеду с тобой на Кингс-Кросс. Я похлопала глазами. — Хорошо, — осторожно сказала я. — И даже возражений не будет? — поинтересовалась Элсбет, проведя рукой по кромке камина и посмотрев, остался ли след от пыли на руке. — Если не будет комментариев насчет грохота чемодана, — ответила я, стараясь, чтобы это не звучало так… как обычно звучали все мои шпильки. — Какой грохот? — Элсбет оглядела гостиную, словно искала в ней муху и, пожав плечами, добавила: — Я ничего не слышала. Элсбет ненавязчивым движением руки поправила волосы. На ней сегодня не было привычного моему глазу марафета в виде прически, красной помады и струящейся атласной мантии. Она выглядела… как человек, в спешке и смятении провожающий юного отпрыска в школу. — Готова? Я зачем-то похлопала себя по карманам джинс. Обычно я туда даже фантики не кладу, а уж ценные вещи и подавно. Но в эту минуту мне этот жест понадобился, как глоток свежего воздуха в душной раздевалке. — Вполне, — ответила я. — Тогда чемоданом займусь я. До отбытия оставалось еще 18 минут, о чем сообщили стрелки на циферблате вокзальных часов. Стоял гул и веселая суматоха. Семьи сновали с чемоданами мимо нас. Студенты кидались в объятия друг друга и сверкали улыбками после двухмесячной разлуки. Что же, вот она реальность — этот год не встретит бешеными объятиями Ли или Алисии, Анджелина не скажет, как она скучала по всем нам. А Фред и Джордж не найдут у меня в волосах игрушечную мышь и не будут наперебой рассказывать про свое лето в Норе. Случилось то, что не могло ни случиться — мы выросли и стали другими, хотя по инерции ещё держимся за старые связи. Все это звучало просто и рационально, но на деле у меня не хватало духу вычеркнуть из жизни гриффиндорскую кучку. Это бы лишило ее духа авантюризма, от которого загорался румянец на щеках. И мыслях о болезненной и извращённой близости Фреда. Порой набивалось невольное сравнение себя с идиотом, которому нравится бить молотком собственные пальцы. Я в очередной раз отмахнула эти мысли. У меня есть прекрасная Лиана, которая после огневиски способна выполнить отменное колесо. — Твои друзья ведь были на курс старше тебя? — Ты читала мои письма? — опешив, спросила я. Не знаю, чего я испугалась: что Элсбет действительно читала всю белиберду, что я ей написывала в порыве чувств, чтобы не держать в себе, или что я была настолько наивна, начиная почти каждое из писем: «Надеюсь, ты это никогда в жизни не прочитаешь…». Элсбет рассмеялась, щурясь от солнца. — Детка, твои письма просто очаровательны, честно. Некоторые из них я периодически перечитываю. — Эм, да, они выпустились. — Мерлин, через каких-то восемь или девять месяцев ты тоже выпустишься, — она покачала головой. — Буду откровенна, я не чувствую себя мамой дочери-выпускницы. А ты чувствуешь себя выпускницей? В глянцевой отполированной поверхности вагонов расплывались отражения людей на платформе. За плечами людей двумя тенями расплывались мы. Это как метафора. На следующий год поезд также приедет, но этих двух задумчивых теней матери и дочери на вокзале уже не будет. Да, успеваемость у меня далеко не лучшая, и я не понаслышке знаю, как драить котлы на отработке у Снейпа, но Хогвартс я закончу. — Я чувствую себя другой, по сравнению с прошлым годом. Совершенно другой, но я без понятия, котируется ли это как быть взрослой, — ответила я, рассматривая свои ногти. Элсбет кивнула. Кивала ли она только мне или еще голосу в голове, останется тайной. — Ты собиралась мне рассказать, что ты под моим именем проникла в Министерство? Я закрыла глаза. Дерьмо дерьмовское. — Ну, когда-нибудь, наверное, да, — ответила я типичным набором слов из подросткового лексикона. — Это не допрос с пристрастием, Кэти… — сказала Элсбет и замолчала, явно выискивая в своей голове тему, о которой хотела поговорить. — Мне часто в голову приходит мысль, что в нашем доме на Барден стрит, 56 взрослели двое. Она как-то совсем невесело усмехнулась. Я оставила эту фразу без ответа. Молчаливое согласие всегда звучит мягче, чем его вербальный брат по духу. — Я так хотела тебя оградить от проблем, что не заметила, как толкаю тебя в чертов вакуум. Разговор только начинался, а я уже чувствовала, как он контрастирует с атмосферой общего поднятия духа, что нитью опоясывала всех пассажиров и провожающих на платформе. — Я знаю, что ты там искала. И понимаю. Я взглянула на нее. Свет, пробивающийся через навесную крышу, обличал мелкие морщины возле глаз и темные мешки под глазами. Это не свет был беспощаден, а мое желание не замечать очевидное, которое все же заглянуло мне в глаза. — Твоего отца звали Эдвин, — Элсбет поджала губы. Ей было трудно начать говорить о нем. Все мои варианты, почему ей было трудно говорить о нем, стекались воедино, отчего моя голова начинала жужжать, как рой пчел. — Знаю, — сказала я, чтобы заткнуть гул в голове. Она снова кивнула. — Мы работали вместе. Он умел завораживать своей речью, своими манерами. Я так легко почувствовала себя с ним принцессой. А разве девятнадцатилетней девчонке нужны еще аргументы, чтобы влюбиться по уши? Я погрязла в нем как в коконе: было тепло и уютно, внешний мир туда не просачивался. Тогда было очень смутное время, Тот-кого-нельзя-называть пестовал, его приспешников становилось все больше и больше. Люди хватались друг за друга, как за спасательный круг, чтобы не остаться в одиночестве в эти темные времена. Ну, или притвориться, что ты не в одиночестве, если человек попался совсем не твой. Насчет Эдвина ползали слухи, но я их отрицала с упорством коровы, которая противится походу на скотобойню. Эти слухи совершенно не соответствовали образу принца, которым я наградила твоего отца. Голос ее был спокойным. Он напоминал шелест высокой травы в поле, которая рисует узоры, прогибаясь под порывами ветра. Внутри же меня все клокотало. Я слушала каждое слово, хоть оно и причиняло мне боль. Я никогда не пыталась понять женщину, которая стоит рядом со мной. Которая была рядом всю мою жизнь — пусть и не в том смысле, в котором я хотела. И самое забавное, что мы так похожи — обе залезли под купол, где тепло и уютно, отказываясь замечать мир за его пределами. — Когда я ему сказала, что беременна, он сделал мне предложение. Конечно, все принцы так делают. Он сказал, что защитит нас. Мы почему-то сразу обоюдно решили, что ты мальчик, — она ухмыльнулась. Ее история для меня лишь слова, которые степенно оседают в голове. Наверняка они останутся там на долгие-долгие годы, но для нее это не просто слова. Сейчас у нее внутри маскарад, театральное действие по постановке «Прошлое Элсбет Лив Белл». Образы оттуда имеют множество деталей: на них по-разному падают тени, пахнут они собственным ароматом. Но самое главное — чувства. Никто и никогда не сможет пережить твои чувства так же, как и ты. — Он сказал, что Темный Лорд защищает своих преданных слуг и соратников. Мы стояли в тени возле стены, выложенной кирпичной кладкой, и смотрели на мелькающих прохожих как на декорацию. — Ну, — Элсбет выпрямила спину, — как ты понимаешь, я ушла от него. На шестом месяце беременности его задержали, но под стражу не поместили. Только спустя год, когда Тот-кого-нельзя-называть пал, его дело возобновили. Его нашли и упрятали в Азкабан. Когда тебе было шесть, он умер от волчанки в Мунго. — Он знает, что я родилась? Знал, вернее. — Знал. Когда я давала показания против своего принца в Визенгамоте, он узнал об этом. — И все? — выдавила я. — Да, милая. Мне так жаль, но праздничных открыток и длинных писем для дочери не было. Прости, — она помотала головой. — Понятно, — я заламывала пальцы о стену позади, чтобы не завыть. — Кэти, — она повернулась ко мне, втянув носом воздух. — Мы уезжаем в конце октября. И я понимаю, что должна отпустить тебя. Тебе может быть кажется, что я никогда не держала тебя, но это не так. Ты единственный человек, который знает, насколько я не идеальна. И говорит мне об этом. — И говорит тебе об этом, — сказала я сквозь горькую усмешку и улыбнулась, опустив глаза. — Ну, иногда кричит или отчитывает, — она улыбнулась. Я еле заметно кивала, боясь, что при чуть более интенсивном кивании меня прорвет и я разревусь, как первокурсница. — Кажется, мне пора на посадку, — я отвела глаза в сторону. Элсбет порывисто обняла меня, задержав в этих объятиях на несколько секунд. Я неуверенным движением положила ей ладонь на спину и уткнулась носом в ворот плаща. — Глупо просить обещания беречь себя у игрока в квиддич, да? — спросила Элсбет — Немножко, — я улыбнулась краешком губ. Так мы и попрощались. Садясь в вагон, я немигающим взглядом уставилась в окно. Она уже ушла. Не в ее это манере растягивать до последнего. Она уйдет тогда, когда ты не хочешь этого больше всего. Кажется, я опять тебе поверила. Мама…***
Хэллоуин 1996-го был щедр на подарки для студентов Хогвартса. Долгожданная вылазка в Хогсмид и первый снег, валящий стеной, приходились как раз на тридцать первое октября. Липкий, падающий крупными хлопьями он вызывал восторженные вопли студентов со всех сторон. Широкие гачи вельветовых брюк Лианы уже насквозь вымокли. Я заметила это, когда фигура Лианы в шапке с огромным помпоном удалялась в сторону Зонко. Я отказалась туда идти, сославшись на большую толкучку, на что Лиана хмыкнула, но настаивать не стала. Конечно, я знала от Джинни, от Рона, от всех вокруг в вечно полной жизни гостиной Гриффиндора, что дела у Фреда с Джорджем идут лучше некуда и что они выкупили Зонко. Давным-давно мы с близнецами сделали вывод, что Зонко делают нехилые деньги в дни, когда голодных до развлечений студентов Хогвартса выпускают в Хогсмид. Наверняка, имеет смысл поставить двойную, а то и тройную смену продавцов. Хорошо, представим, что Фред действительно сейчас торчит в Зонко, развивая навыки обаятельного торгаша. Ладно, очень обаятельного торгаша. И что случится, если я вдруг появлюсь у него перед глазами — замотанная на три слоя в шарф и с промокшими волосами, свисающими сосульками на пальто? Мне так много нужно сказать, но я не уверена, что смогу собрать все мысли в кучу, подобрать нужные слова и, не парясь, произнести их. Гораздо легче отмотать три подряд тренировки у Джонсон. Еще чуть-чуть, и я стану смелой, как бы нелепо это ни звучало. На следующую вылазку в Хогсмид я буду готова, появлюсь перед ним с просохшими волосами хотя бы. — Опять ты думаешь о малыше Фредди? — спросила внезапно материализовавшаяся рядом Лиана, открывая пакетик с мармеладом. Я даже не стала выражать недоумение, а только поджала губы. — Ты могла меня напугать, — ответила я, совершенно проигнорировав ее вопрос. — Ага. У тебя всегда появляется это слащавое выражение лица. Словно ты видишь арахисовую пасту. — Терпеть не могу арахисовую пасту. — А я ее обожаю, и если мы сейчас же не сходим в Дырявый котел и не наедимся вдоволь, то я начну питаться по принципу дементора, и ты первой попадёшь под раздачу, Белл. Выхватив столик и разместившись за ним в забитом под отказ «Дырявом котле», я крикнула сквозь плотный гул голосов Лиане, что мне нужно в уборную. Она кивнула, не отрывая взгляд от меню. Пробравшись сквозь череду столиков и, зацепившись свитером о парочку стульев, я добралась наконец-таки до уборной и с неким остервенением дернула ручку на себя. Потом я буду неоднократно описывать события, произошедшие далее. Буду снова и снова оживлять память, вытаскивать по ниточке детали. Хозяйку «Дырявого котла» Мадам Розмерту я увидела в отражении зеркала. В руках ее был бумажный пакет, но больше всего я запомнила ее лицо. На губах растянулась широкая улыбка. Но глаза были мертвы. Меня накрыл туман. Густой-прегустой. Все хотелось помахать руками перед собой и разогнать его, но я не могла. Я вообще ничего не могла. Была немым зрителем драмы, показываемой через экран, покрывшийся дюймовым слоем пыли. Звонкий голос Лианы. В нем было не беспокойство, а самый настоящий страх. Она кричала, но слова не доходили до меня. Холод, снег, бьющие в лицо, попытки Лианы ухватить меня я не чувствовала. Так вот как это — ничего не чувствовать. И это была моя последняя мысль перед тем, как моя кожа коснулась проклятого ожерелья через дырку в варежке. Подумать только, через крохотную дырку, даже затяжку в варежке, которую я посадила, зацепившись о перила. Сначала мой разум начал возвращаться в тело. Я много думала о том, что было бы, если проклятье не аннулировало Имериус. Может, я не почувствовала этого? Мое тело безвольной тряпкой взмыло ввысь. Я видела небо, с которого валило снегом. Небо, мое снежное небо начало темнеть и превращаться в густую блестящую субстанцию. Вязкая темно-коричневая масса, похожая на нефть, обступала со всех сторон, заполоняя собой небо и снег. Она уже возле ботинок. И я знаю, что сейчас упаду в нее. Я оборачиваюсь назад, ища поддержку. — Лил? — Белл, я вообще-то там, внизу, — она показывает пальцем вниз, — в полной истерике, но и здесь, и там я верю, что ты справишься. — Лил, стой! С чем я должна справиться? Лиана исчезает в темной массе. — Мама… — срывается с моих губ полу молитва, полу всхлип. Элсбет протягивает тонкие белоснежные кисти ко мне. В ее глазах — целое море любви. Теплое и спокойное. — Кэти, теперь ты должна быть сильной, — самый прекрасный голос на свете расползается рябью по черной массе. Рябь превращается в волны и захлестывает Элсбет. — Нет! — кричу я, пытаясь ухватиться за нее. — Пожалуйста, не оставляй меня! — Ты действительно должна быть сильной, — раздается до боли знакомый голос, и я мигом разворачиваюсь. — Фред? — дрожащим голосом спрашиваю я, понимая, что мое неминуемое ближе, чем когда-либо. Он в квиддичной форме и со взъерошенными волосами. Смотрит точно так, как всегда на меня смотрел. С тихой, казалось бы, совершенно не свойственной ему любовью и привязанностью, прикрытыми фасадом из саркастичных шуточек. А ведь я не понимала… — Я верю, что ты справишься, — он подбадривает в точности так, как когда мы выходили после перерыва в заведомо проигрышный матч. — Поставлю на тебя пять галлеонов и три сикля. — Когда это закончится, — я не узнавала свой дрожащий голос, — принесешь мне лакрицу? — Принесу, Кэт, — Фред улыбается, от чего мне на мгновение становится легче. Он тоже исчезает, как Лиана и мама. Теперь они только в моей памяти. Густая масса настигла меня, не оставив даже булавочного укола света. Я упала. Это было ужасно больно. Я не могла понять, что это и где. На устах осталось только горькое послевкусие — больно. Мне никогда не было так больно, но самое страшное чувство, что у меня больше не будет шанса почувствовать что-то еще. Последнее, что отпечатается на подкорке головного мозга — больно. Дальше все оборвалось. Умерла ли я?