* * *
Когда становится понятно, что открытого противостояния не избежать, Гавриил лишь надеется, что дружба убережёт Вельзевул от неверного выбора. Он не поддерживает её интереса к словам Люцифера, её яркого запала и безумных рассуждений, но переубедить не может. Они ругаются и спорят чаще, чем улыбаются друг другу, и уже так странно мечтать о том, чтобы летать вместе и нести на перьях звёздную пыль и влажные клочья облаков. От этого в груди Гавриила болезненно ноет. Сейчас Вельзевул молчит. Она вертит в руках фигурку ангела, и только теперь Гавриил замечает краски на полированной поверхности белоснежного мрамора. — Что ты сделала? — спрашивает он, и в напряжённой тишине голос звучит странно, неуместно. Вельзевул пожимает плечами: — Раскрасила. Она показывает фигурку, не протягивая рук ближе к Гавриилу. Теперь кожа у ангела не мертвенно-бледная, на хитоне пестреет пурпурная отделка, и волнистые пряди волос переливаются тёмными оттенками каштанового, а глаза ласково смотрят фиолетовым… Гавриил поджимает губы, представляя, как сейчас выглядит со стороны. Он не знает, что сказать на это, и ком застревает в горле, удушая, хоть воздух Гавриилу и не нужен. Всё, что ему нужно — что он должен, — это служба Матери. Но когда Вельзевул всё так же молча оставляет фигурку ангела в траве и уходит, Гавриил чувствует себя опустошённым. Брошенным.* * *
Мраморный Гавриил смотрит на Гавриила настоящего мрачно и с укором. «Не уследил!» — слышит он в голове не то собственный голос, не то Мамин. «Это она меня предала», — отвечает тоже не вслух, сильнее сжимая ангела, точно это он виноват — он не уследил. Гавриил ведь не мог быть рядом всегда… Теперь Вельзевул в Аду совсем одна, теперь она — демон и окружена такими же демонами, отступниками, предателями, — и помочь ей Гавриил не может — никогда не сможет. И больше не должен. Через шесть тысяч лет он должен будет уничтожить Вельзевул в Великой битве…* * *
— Забери его, — говорит Гавриил и протягивает Вельзевул ангела, когда они заканчивают с рабочими вопросами. Он не смотрит ей в глаза, не подходит ближе, чтобы всучить фигурку прямо ей в руки и поскорее уйти, и бессильная злость сжигает его изнутри. Он не может ослушаться Мамы, а фигурка — всего лишь кусок камня, ничего не исправит, никого не спасёт. Вельзевул на ангела тоже не смотрит — ни на мраморного, ни на настоящего. — Оставь. Ему нет места в Аду. «Мне нет места в Аду», — думает Гавриил, но не говорит этого, только поджимает губы. Старая рана раскрывается сильнее. — Я сделал его для тебя и отдал его тебе. Забери. — Он мне больше не нужен. — Мне он не нужен тем более. Можешь упражняться на нём в пытках или магии вуду. Вельзевул выхватывает ангела из руки Гавриила и машинально прижимает к груди, смотрит исподлобья почти обиженно. На миг Гавриил забывает, что она демон, теряется в пронзительной голубизне её глаз, нисколько не выцветшей, и Суть сжимается от отчаяния. — Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда? — шепчет Вельзевул и как будто бы сама себе не верит. Разве имеет она теперь право на такие слова? Гавриил выгибает бровь. Он не может ей доверять: ей положено причинять ему вред, ему, ангелам, людям, самому мирозданию, ибо такова её природа. Вельзевул грустно улыбается, и голос её дрожит так сильно, что слова растворяются в воздухе. — Я люблю тебя, — произносит она одними губами и исчезает во всполохах пламени, не давая Гавриилу ответить. Он всё равно бы не смог, желая разодрать свою грудь и вырвать больное сердце. В последующие встречи Вельзевул словно забывает о том, что сказала, но Гавриилу от этого не легче. Они спорят бесконечно и редко приходят к соглашению, а люди вокруг умирают, умирают и умирают, грешат и молятся, и творят столько безумств. Проходит не так много времени в сравнении с вечностью, когда Гавриил теряется в круговерти событий, забывается и ощущает только глухую тоску, переполняющую его Суть. Тогда он подходит к Вельзевул ближе и прячет её от сорокадневного дождя под своим крылом. Она смотрит снизу вверх неверяще и впервые с первой встречи не выглядит так, словно хочет сжечь всё вокруг в Адском пламени. — Я тоже тебя люблю, — признаётся Гавриил, едва касаясь её пальцев, и Вельзевул крепко сжимает его руку, улыбаясь. И даже обещанная радуга не будет светить ярче. И ни одна молитва никогда не будет ощущаться так благодатно, как нежный поцелуй Вельзевул. Мраморный ангел уже совершенно не нужен.* * *
Храм Баала, как и всё на Земле, разрушен. В бывшем Ханаане так много подобных сооружений — и многие пали задолго до Армагеддона. Этот же, скрытый в лесу, окружённый кедром и дубом, сохранился лучше прочих, хотя теперь вся зелень выжжена дотла и прогнила, алтарь во внутреннем дворике раскололся и сполз в расщелину, как и преддверие храма. Башня переломилась надвое и лежит обиженной грудой камней, похоронив под собой все подношения, все статуэтки и идолы. Гавриил ещё ощущает остатки энергии, чувствует отголоски демонической силы. Он мог бы улыбнуться, вспоминая, каким было это место, сесть у надгробия культа и вернуться в то время, когда всё было хорошо. Просто было. Он мог бы отыскать среди завалов мраморного ангелочка, оставленного здесь среди прочих вещей почти в шутку, ведь Гавриил не собирался никуда уходить от Вельзевул. Сердце к сердцу, камень к камню. Но однажды она призналась, что, Падая, чувствовала прохладу мрамора в своей ладони, что ей, онемевшей от боли из-за удара о земную твердь и сгорающей в Адском пламени, чудилось, будто часть Гавриила всё ещё с ней. Что почти тысячу лет она смотрела в нарисованные фиолетовые глаза и видела в них надежду — и желания исполнились. Гавриил шептал ей на ухо, что теперь он рядом, и обещал беречь от боли. От Армагеддона. Не справился. Краска на ангелочке наверняка давно выцвела и стёрлась, и даже если бы Гавриил его нашёл, пустого и бесполезного, тот бы не смог посмотреть укоряюще, ничего бы не сказал. Гавриил ложится рядом с телом Вельзевул, надеясь исполнить своё обещание хотя бы в ином мире.