Ночь

      Вельзевул не понимает, что она здесь делает вот от слова «совсем». Они с Мишель терпеть друг друга не могут ещё с незапамятных времён, с родителями Гавриила у неё не заладилось примерно оттуда же, а с самим Гавриилом… всё слишком сложно, чтобы Вельзевул могла внятно об этом думать. Именно поэтому у неё в руке уже третий мохито, рядом стоит прихваченная со стола полупустая бутылка водки, а сама она сидит на ступенях перед рестораном.       Внутри слишком много гостей, слишком светло, ярко и слишком сильно пахнет слишком сладкими и тяжёлыми духами, слишком много белого, слишком много рюшек, цветов — белые розы, кто додумался до этакой банальности? — слишком много шариков — опять же, белых — и ленточек. Для Вельзевул весь этот день — слишком. И вся эта жизнь тоже.       Она соглашается надеть платье и каблуки, только при условии, что они будут чёрными. Гавриил с тяжёлым вздохом кивает, Мишель в разговоре вообще не участвует. Не она отправляет приглашение Вельзевул, не она звонит ей накануне вечером, чтобы убедиться, что Вельзевул придёт, не она принимает от Вельзевул свадебный подарок. Девушка действительно старается, выбирая эту антикварную римскую вазу. Гавриил обожает всё антикварное, Мишель — всё дорогое. Их дом похож на музей античности.       Теперь Вельзевул чувствует лишь глубокое разочарование. Она не знает, что именно её так расстраивает: обилие банальных свадебных финтифлюшек, лицемерно улыбающиеся люди вокруг или сама свадьба. Или же Вельзевул на этой свадьбе. Было бы ей легче, если бы она напивалась сейчас дома и в одиночестве? Наверное, да, не пришлось бы тогда строить эту иллюзию счастья и радости за новобрачных. Вельзевул мысленно желает Мишель запутаться в подоле этого огромного платья и переломать ноги. Гавриилу она желает сломать шею, всё равно головой не пользуется.       Она отпивает немного коктейля, но вкуса не чувствует, и голова почти не одурманена алкоголем. Вельзевул делает большой глоток.       Их отношения с Гавриилом никогда не были простыми. Она — замкнутая в себе бессердечная эгоистка, Гавриил — не умеющий взаимодействовать с людьми энтузиаст-трудоголик. Они не жили — они догоняли друг друга, кричали и дрались. Гавриил зачитывал ей длиннющие нотации, Вельзевул молча слушала, не пряча в глазах скуку, а потом хлопала дверью и блокировала его номер. Прекрасный секс, который следовал после, такое не спасал. Кто-то должен был что-то сделать, решиться на какой-то шаг и Гавриил решился — сделать шаг навстречу Мишель.       Ресторан, в котором праздновали свадьбу, находился на набережной. Ветер с реки, протекавшей в паре метров, и ночной холод Вельзевул нисколько не беспокоили. Стрелки часов давно перевалили за полночь, а расходиться никто не желал, так что первая брачная ночь грозилась перерасти в брачное утро. Вельзевул ждала рассвета с маниакальной сосредоточенностью, словно с восходом солнца что-то изменится. Она делает ещё один глоток, затем и вовсе осушает стакан. Хочется кинуть его куда-нибудь далеко, но чтобы видеть, как разлетается в мелкую крошку стекло, слышать, как оно звенит при ударе.       Вельзевул не осуждает Гавриила. Он же просто устал терпеть филиал Ада на дому, а Вельзевул совсем не покорная, не смиренная и безответственная… С Мишель, такой же правильной и зацикленной на работе, ему действительно будет удобнее; ему будет гораздо лучше, если женщина рядом будет действительно его любить, а не высасывать все силы. Если она будет разделять все его занудно-педантичные взгляды, все заморочки и пунктики, при несоблюдении которых Гавриил впадал в истерику. Вельзевул, со своим полыхающим адским костром в груди, совершенно ничего не знала о любви и о том, как сделать Гавриила счастливым.       Она прикладывается к бутылке. На задворках сознания мелькает сравнение с какими-то преданными депрессующими голливудскими барби. Вельзевул не барби. Она шмыгает носом, снимает туфли и показательно, одну за другой, забрасывает их в реку, перекидывая через парапет.       Колокольчик над входной дверью равнодушно звенит, Вельзевул слышит чужие шаги сквозь плеск волн.       — Замёрзнешь, — холодно говорит Гавриил, останавливаясь рядом. Вельзевул поворачивает голову, взгляд натыкается на протянутый пиджак. Его пиджак. Она не берёт вещь, снова устремляя взгляд на тёмную реку, на отражающуюся в ней луну и свет фонарей. Гавриил коротко вздыхает и накидывает пиджак ей на плечи. Оглядывает с ног до головы, замечает, что сидит она с голыми, озябшими ногами прямо на бетоне, уже потерявшем накопленное за жаркий день тепло. — Простудишься и заболеешь, пойдём внутрь.       Гавриил тянется к Вельзевул рукой, хочет её поднять, но девушка брезгливо поводит плечами, выскальзывая из мужских рук. Она молчит. Не то чтобы она пытается сделать себе хуже, или она делает это назло Гавриилу, но в данный момент ей действительно плевать на всё и вся. Гавриил стоит некоторое время, тянет «Вельзе-еву-ул!» своим поучительным тоном. Нет, даже сейчас он пытается ей указывать!       — Что ты здесь делаешь?       Он всё-таки садится рядом, не выдержав.       — У меня тот же вопрос, — хрипло отзывается Вельзевул, не поворачивая головы. — Зачем ты меня пригласил?       — Мы…       — Прекрати, это глупо.       — Хотел видеть тебя сегодня, разве не понятно?       Гавриил выгибает одну бровь и смотрит на Вельзевул как на малого ребёнка. Ну действительно, это так очевидно, почему! И Вельзевул совершенно не должна возмущаться и сбегать с торжества, где ей самое, чёрт возьми, место! Она снова тянется к водке, слышит недовольное фырканье Гавриила.       — Если честно, нет. Потому что это странно: приглашать свою любовницу на свою свадьбу, — разжёвывает Вельзевул, прислушиваясь к ощущению сожжённого горла, такого же, как и всё её нутро. — Мишель же знает, что мы с тобой спали?       Гавриил морщится. Вельзевул не говорит «парень и девушка», не говорит «встречались», потому что между ними этого не было. Кажется, не было. Вельзевул хочет, чтобы было, только поздно метаться. Уже нет ни сил, ни времени меняться, нет никакой возможности вернуть Гавриила, да и не зачем. Совершенно незачем… Абсолютно…       — Конечно знает.       — Ты идиот, Гавриил, самый большой идиот на этой планете.       — Я действительно хотел видеть тебя на своей свадьбе. Было бы гораздо удобнее, если бы в роли невесты была ты, — спокойно говорит мужчина, таким невозмутимым, ничуть не раздражённым тоном, как само собой разумеющееся.       Вельзевул икает, едва не роняет почти пустую бутылку, всякая усталость спадает с неё.       — Что ты сказал? — шепчет она, буравя Гавриила ошарашенным взглядом.       — Не сказал, но имел в виду, что хотел сделать предложение тебе.       Мужчина смотрит также внимательно и серьёзно. Вельзевул моргает, не в силах понять его намерения. Чего он добивается? Он связал себя брачными узами с другой женщиной несколько часов назад, а теперь так спокойно сидит и признаётся во всём этом Вельзевул! Словно между ними не было этой огромной пропасти, словно они не растерзали души друг друга на мелкие кусочки. Словно сейчас её сердце не сгорает от тоски и боли, словно все эти свечи в храме не ослепили её. Или это такая изощрённая месть?       — Да, — хмыкает Вельзевул, надеясь, что её голос не дрожит. — Но в роли любовницы я выгляжу гораздо лучше.       Гавриил снова вздыхает, и Вельзевул хочется прибить его. У него есть совершенно дурная привычка говорить лишь половину, а то и четверть своих хитросплетённых умозаключений, совершенно не заботясь о том, что собеседник ничего не понимает.       Вельзевул хочется выпить ещё, она слишком трезвая, а может и слишком пьяная для таких потрясений. Она выуживает двумя пальцами лайм из стоящего на ступеньке стакана и съедает вместе с кожурой.       На Гаврииле традиционный черный фрак и снежно-белая рубашка, и галстук всё ещё туго повязан на шее, хотя пиджак покоится на плечах Вельзевул.       — Мишель и об этом знает? — интересуется она чисто из любопытства.       — Нет, это было бы уже слишком. И хотя ей до этого нет никакого дела, не хотелось бы её расстраивать. Женщины всё равно расстраиваются.       — Подожди, ты хочешь сказать, что Мишель не ревнует тебя?       — А должна?       — У вас фиктивный брак?       — Ну относительно, — впервые на памяти Вельзевул мужчина мнётся, а во взгляде читается сомнение. — Нет, я люблю её, иначе зачем бы я делал ей предложение?       — Затем, что ты идиот, Гавриил, не забывай об этом, — ухмыляется Вельзевул.       Она бросает на него мимолётный взгляд и замирает. В его глазах теперь томится что-то странное, какая-то особенно сложная эмоция, такая непривычная для его прямолинейного ума и обтёсанного сердца. В такие моменты Вельзевул всегда терялась, начинало казаться, что она совсем не знает Гавриила, что не замечает в нём чего-то очень важного. Сердце у неё в груди как будто перестало биться.       — Да, — бормочет Гавриил, поджимая губы. — Ты права.       Затем он снимает обручальное кольцо с пальца, с размаху закидывает его в реку и ещё раз, точно украдкой, как-то вопросительно глядит на ошарашенную Вельзевул, прежде чем приблизиться к ней и поцеловать.