Ночь

      Гавриил приходит в её жизнь неожиданно, будто грозит забрать всё, что у неё есть, забрать саму жизнь. Он приходит вместе с дверным звонком, сваливается как снег на голову. Вельзевул встаёт с кровати, дырявый плед тянется за ней по полу. Надо же, кого-то достала трупная вонь, не покидающая квартиру, и он вызвал офицера. Вельзевул нагло улыбается ему в лицо и терпеливо, с лошадиной дозой сарказма отвечает на все его странные вопросы. Кровь на полу давно замазана чёрной масляной краской, новой поставки порошка давно не было, паспорт чист, как и совесть Вельзевул, так что Гавриилу сейчас не к чему придраться. Его это не останавливает.       Их достаточно близкое знакомство — Вельзевул не раз закрывали в обезьяннике за беспорядки в общественных местах, не раз выписывали штрафы — позволяет блаженному офицеру приходить в жизнь Вельзевул и самым наглым образом наводить там порядок. Он позволяет себе читать девушке нотации, собирая обертки от чипсов и коробочки от китайской еды на вынос в огромные мусорные пакеты. Вельзевул игнорирует его присутствие и кутается в одеяло, сидя в одной футболке на своей кровати и пялясь в старый, пухлый телевизор. У неё в постели — хлебные крошки и гнёзда клопов, которые Гавриил настойчиво уничтожает, как и кровать, под злобное шипение Вельзевул и яростные удары кулаком по спине.       Он покупает ей новую кровать и говорит о ремонте. Он арестовывает подельников Вельзевул, не слушая их угрозы в её адрес. Он запрещает ей выпивать и пресекает все попытки раздобыть хоть какой-нибудь наркоты. Он отвозит её в больницу, когда от раздираемой тела боли Вельзевул теряет связь с реальностью, терпеливо выслушивает весь многоэтажный мат в свой адрес, все угрозы распять его на кресте, проткнуть его сердце кочергой и утопить в синильной кислоте, все пожелания быть выебанным самим сатаной, сгореть в адском пламени, быть погребённым в собственном доме заживо и проклятым всеми кругами Ада.       Вельзевул всё ещё матерится, всё ещё так сильно ненавидит Гавриила, что готова самолично свернуть ему шею, переломать ему все конечности и запихнуть их ему в зад. Вельзевул чувствует себя сломанной куклой, когда от транквилизаторов слёзы постоянно катятся из глаз, а мир кружится, как чёртова карусель. Вельзевул хочет обратно в больницу, чтобы не видеть своей квартиры, от серости и затхлости которой уже начинает тошнить. Вельзевул не хочет видеть Гавриила, с его снисходительно терпеливой улыбочкой, его монотонными нравоучениями, она хочет, чтобы он оставил её спокойно гнить, потому что обессиленное тело больше ни на что не годно.       В её старой квартире — новый ремонт, в ней вместо запаха смерти — ещё не выветрившиеся запахи свежей штукатурки и клея для обоев, чистый паркет и починенный душ, и даже холодильник больше не течёт. Вельзевул снова промакивает глаза и с выражением покойника на лице дожидается, пока сердце вернётся из глотки в грудь и позволит нормально вздохнуть. Вельзевул задыхается и рычит, делает вид, что ей абсолютно плевать, а сама цепляется за большую ладонь Гавриила, чтобы не съехать аккуратненько по стеночке. Она не может устоять сама, и мужчина ловит её в объятия, прижимает хрупкое тело к груди, тихо вздыхая, и в его вздохе чувствуется надежда, что однажды Вельзевул перестанет падать.       Они лежат в её новой кровати и укрываются новым пледом, большим и невероятно тёплым. Вельзевул больше не пытается прогнать Гавриила, но прикасаться к нему невыносимо. Он целует её на ночь, и его губы на её лбу пугают Вельзевул больше, чем дуло пистолета. Он обнимает, и ей кажется, что хрустят рёбра. Гавриил так нежен, так ласков, что у неё по щекам невольно катятся слёзы удивления. Гавриил сцеловывает их, гладит щёки большими пальцами и целует в губы. Вельзевул покорно поддаётся, тянется к его свету подобно мотыльку, и крылья сгорают, давно уже не нужные. Она хочет сгореть до самого основания, она хочет наконец разбиться об землю и больше никогда не прыгать, лишь бы не чувствовать его уничижительной любви.       Она всё ещё видит за слоем обоев это чёртово «Ты горишь в Аду», и так отчётливо понимает, что из её Ада выгнали всех чертей, забрызгали всё святой водой и развесили нимбы, только Вельзевул с её обожжёнными крыльями осталась, последнее чёрное пятно, ничем не выводимое. Вельзевул больше не падает, он уже ударилась и сломала себе все кости, она ползёт по земле, залитой божественным светом Гавриила. Если бы только можно было, она бы протянула руку к бутылке палёной водки и к пачке ЛСД, а лучше — героина или какой-нибудь смертельной новомодной синтетической дряни, чтобы забыться уже. Но под кроватью — только трёхдневная пыль, в холодильнике — суп и картофельное пюре, а в шкафчике в ванной, на своём законном месте лежат полотенца и новые бутылочки шампуня и геля.       И прежде чем она тянется к Гавриилу за поцелуем со своей неумелой, но такой искренней лаской, проходит очень много времени. Проходит очень много времени, прежде чем Вельзевул отращивает себе новые крылья, чтобы лететь, а не падать.