Ночь

      В этой церкви давно не проводятся богослужения. Здесь не найти ни одного священника или дьячка, звон колоколов умолк, испуганный надвигающейся грозой. Сквозняк носит из угла в угол стойкий запах ладана и фимиама, перекатывает по полу каменную крошку и пожухлые литься, которые всё никак не сгниют. Кое-где на стенах ещё висят иконы, но лики святых на них покрыты мглой и больше уже не откроют своих глаз. Здесь утихли и гулкие песнопения, и жаркий шёпот молитв, и слёзные исповеди. Здесь утекла вся святая вода, утекла в сточную канаву, разбились витражи и потрескались росписи на стенах.       Теперь у единственной целой стены прямо за бесполезным алтарём здесь сидели двое, тесно прижавшись друг к другу и раскрыв огромные крылья. Чёрные, посечённые и жёсткие перья смешались с белоснежными, незапятнанными. Пальцы рук были переплетены и крепко сжаты, рука в руке, до побелевших костяшек.       Где-то вдалеке шумел в кронах деревьев ветер, тучи трескались от молний, но в церкви было тихо. Двое всегда молчат, всегда проводят свои тайные встречи без слов и лишних касаний. Тишина, как и тьма, обволакивают их, укрывают и прячут в своих прохладных, призрачных объятиях от лишних глаз, друг от друга.       Первой всегда приходит демон. Это место давно забыто всеми, кем только можно, и демон приходит первой, чтобы несколько мгновений насладиться поселившийся здесь пустотой и страхом. А может, чтобы успокоить мысли, чтобы вдохнуть поглубже ночную свежесть и аромат мокрой земли, цветущих в долине яблонь весной или вянущей травы осенью, и уловить покой, который пришёл в эту церковь вслед за пустотой. Ангел никогда не узнает почему именно.       Он всегда приходит чуть позже, потому что только ему есть что терять, потому что думает он гораздо больше, обеспокоенный всем на свете. Он приносит с собой тонкую, кривую свечу в подсвечнике. Покой и пустота проносятся мимо ангела, он взглядом из шорохов и теней пытается выловить демона. Она всегда находит его сама, с горькой улыбкой обвивает хрупкими руками его торс, прижимаясь к его спине, лицом утыкается между лопатками, и пушистые у основания крыльев перья щекочут ей нос. Они пачкаются в крови, текущей из её незаживающих ран.       Они целуются жадно и долго, скольжение губ по губам, почти невинный поцелуй с привкусом крови и невыплаканных слёз — вместо приветствий и прощаний, вместо наказаний и искуплений. Они переплетают пальцы — свеча покоится на алтаре, пока не зажженная, немая — скользят руками по телам и лицам друг друга, изучают в тысячный раз, и срывающееся дыхание примешивается к далёкому гулу ветра. Иссиня-чёрные крылья демона смешиваются с тьмой, белые крылья ангела — теряются, лишь рефлексивные блики выдают их истинный цвет.       Демон опускается на пятки, осторожно и будто нехотя разрывая поцелуй. Пол в церкви каменный, холодный, под стать ночи, двое пришли без обуви, в хитонах, как в самую первую встречу, когда на месте церкви стоял храм. Они садятся за алтарём, не разрывая объятий и сцепленных рук. Ангел ставит перед ними свечу, демон зажигает её, и встревоженные тени отшатываются, ветер скорее уносит холод от двоих, прячется в перьях их крыльев, в волосах.       Свеча горит необыкновенно ярко. Пламя приветливо протягивает двоим свою единственную руку, одаривая нежным теплом. Причудливо освещает лица и одежды двоих, выхватывая из подступающей обратно, не сдающейся тьмы носы, блестящие зрачки, плечи и выступающие ключицы, рассаживает на потемневшем золоте икон и алтаря тусклые блики. Свеча горит ровно, осторожно, вместе с теплом протягивая между двоими нить воспоминаний и времени, утекающего сквозь облака.       На сухих губах демона можно увидеть застывший шёпот сожаления, в грустных глазах ангела — трепещущую надежду. Но демон и ангел смотрят на свечу, в друг друге они видят больше, чем смогут выдержать. Свеча горит тихо и чутко, повторяя каждую эмоцию в душах двоих. И церкви, и тьме, и пустоте и покою, и ветру и грозе, и пламени всё равно, что у демона души быть не должно, что душа ангела лишена эмоций. Свеча горит в их нутре, самым ярким пламенем, самым долгим и тёплым, посаженным на кончик восковой палочки, запертой в клетке из рёбер и мышцы. И два пламени внутри двоих тянутся друг к другу, ласково касаясь друг друга руками, неизбежно сливаясь в единое целое. Двое ёжатся, прижимаясь друг к другу теснее и ближе, кутаясь в крылья белые и чёрные. Дышат одним мокрым воздухом с примесью церковных масел и озона.       Свеча горит, капельки воска стекают по остову вниз, застывают по пути. Невидимая на небе луна движется от горизонта до горизонта, отмеряя часы. Ветер гонит тучи ближе к церкви, но в разрушенном здании по прежнему тихо. Время стекает вместе с каплями воска, движется по небу, огибая пронзительные точки звёзд, тянется по воздуху вслед за тучами и хвостами молний. В церкви всё ещё темно, только свеча горит, постепенно подбираясь к концу вечности, не оставлявшей следов, пролетевшей, как потрёпанный лист.       — Скажи что-нибудь, — впервые просит Вельзевул, прерывает и ветер, и свечу, и тьму.       Гавриил глубоко вдыхает, выдыхает ночной воздух через нос, так, что затухающее пламя едва не гаснет совсем. Оно трепещет, колыхается и тени кружатся по церкви в испуганном хороводе, но огонёк точно отряхивается и разгорается сильнее.       — Пока ещё не поздно, — наконец говорит Гавриил, вглядываясь в пламя свечи. — Ещё не поздно спасти, ещё есть шанс, — говорит он, крепче сжимая руку Вельзевул. Она переводит взгляд на Гавриила: его лицо блестит и кажется мокрым из-за пламени, взгляд сосредоточен и настойчив, и в глазах отражается кривая, почти догоревшая свеча.       Вельзевул кивает сама себе, целует Гавриила в линию челюсти и укладывает голову на его плече. Ещё не поздно.       Двое улыбаются, когда ночь сменяется днём, который наконец не пройдёт без следа; когда земля впитывает тьму, а гроза обходит церковь стороной. Когда свеча загорится в следующий раз, здесь не будет ни пустоты, ни холода, ни тишины, ведь теперь они успеют.