Ночь

      Вельзевул рассматривает свой дом, поджав губы и сложив руки на груди. От обилия светлых и ярких тонов делается дурно. Тошнит от чужих улыбок, чужих привычек, чужих воспоминаний, которые так просто, почти по щелчку пальцев, стали своими. Вельзевул не бежит разносить Ад, её суть всё ещё заперта, несмотря на то, что воспоминания вернулись. Она не знает, что теперь делать. Она садится на диван, чувствуя, как грудь переполняют отчаяние и злость. Вельзевул ощущает себя посреди огромной пропасти, раскачивающейся на тонком канате. Она стаскивает резинку с волос, взлохмачивает пятернёй шевелюру, и это так чертовски по-человечески! И рыжие, эти волосы рыжие, как так вообще получилось? Успокоится не получается, и хлопок входной двери лишь прибавляет раздражения.       Она вскакивает, выходит Гавриилу навстречу, всё также поджав губы и сложив на груди руки. Только взгляд её скорее растерянно-взволнованный, чем укоризненно-злой.       — Я всё помню, — так и подмывает сказать, так и тянет. — Я знаю, кто мы на самом деле, грёбаный архангел.       Но Вельзевул молчит и смотрит. Гавриил, на удивление, чувствует, что что-то не так, сразу. Его одухотворённая, надо же, в кои-то веки искренняя улыбка сменяется растерянностью.       — Валя?       Вельзевул качает головой, но молчит. Гавриил хмурится. Рука, тянувшаяся к шее, чтобы снять шарф, застывает в воздухе.       — Ты же всё знал, верно? С самого начала знал, что произошло, — Вельзевул наконец-то находит в себе силы что-то сказать. — И просто позволял всему этому происходить? Я, конечно, знала, что вы, ангелы, те ещё сукины дети, но ты же просто… — Вельзевул морщится, не зная, как это назвать. — Что это вообще было?       Гавриил опускает голову, прячет стыдливый взгляд и покрасневшие щёки.       — А что я должен был сделать? Помочь тебе вернуть трон?       — Уж точно не то, что ты делал.       — Разве ты не того хотела?       Вельзевул давится воздухом.       — В том-то и дело. Этого хотела я, а не та женщина, которой я была эти месяцы. Вот в чём дело, — говорит Вельзевул. Гавриил кусает внутреннюю сторону щеки, сводит брови к переносице и внимательно, виновато смотрит на Вельзевул. — А ты, ты чего хотел? — наконец спрашивает она, и в её голосе звучит слабая надежда, как последний шанс на мягкий выход из сложившейся ситуации.       Гавриил облизывает внезапно пересохшие губы, всё-таки стягивает шарф.       — Тебя, — хрипло отвечает он и в кривой улыбке Вельзевул чувствует, что сказал что-то не то.       — Так вот она я, — говорит она, делая шаг. В её человеческих глазах виднеется нечеловеческая сила, в них пляшут все черти Ада, а в её голосе — смертоносные бури и пожары. Кажется, что она готова развернуть свои крылья, сотканные из самой тьмы, и снести ими всё на свете. — Сейчас ты хочешь меня?       Она делает ещё один шаг, и Гавриил отшатывается, налетая спиной на дверь. Он вполне чётко осознаёт, что ему страшно. Он боится Вельзевул, только по какой причине понять не может. А она смеётся, только неправильно, не звонко и ласково, а горько и хрипло, будто задыхается, будто кровь булькает в её разрезанном горле.       — Из тебя такой плохой лжец, Гавриил, — она тыкает пальцем в его грудь, — но ты постоянно лжёшь! — она отходит обратно вглубь коридора; они так и не включили свет, и теперь Гавриил не может увидеть, как блестят её глаза. — Твоей Вали больше нет и уже не будет, — припечатывает демон сухим голосом. — Мне почти жаль её.       Она уходит в комнату, которая разом стала чужой и далёкой, садится на диван. Она не прогоняет Гавриила, потому что сил на это уже нет. В груди что-то очень сильно бьётся и болит, ноет от каждого удара. Хочется вскрыть себе грудную клетку, разломать рёбра, лишь бы избавиться от этого ощущения. Вельзевул теперь человек, теперь у неё есть чёрствая душа и ледяное сердце, которые вдруг обожгло огнём. Вельзевул даже знает, как это называется, и знает, что ещё ей очень хочется плакать.       — Ну почему, почему мне кажется, что я знаю тебя гораздо дольше, чем есть, а? — Валя вопросительно и чуть жалостливо смотрит на Гавриила. Он кривит губы в кислой улыбке, вздыхает. — Скажешь какую-нибудь романтическую глупость?       — Если скажу, — его взгляд становится тяжёлым, серьёзным, таким глубоким, что все мысли вылетают из головы, — что ты знаешь меня всю жизнь, поверишь?       — Поверю, — эхом отзывается она, и в груди разрастается смутная, непонятная тревога.       Гавриил целует её жадно, долго, с каким-то отчаянием, оставляя на языке привкус невыносимой горечи. У Вали колет сердце, и крупные слёзы скатываются по её щекам, она даже не замечает.       — Ты чего? — взволнованно спрашивает Гавриил, отстраняясь. Валя мотает головой, грустно улыбаясь и растирая эти странные слёзы по щекам.       — Такое чувство, будто я что-то забыла. Что-то очень, очень важное.       Гавриил прижимает её к себе, успокаивающе гладит по спине.       — Если действительно важное, то ты вспомнишь, — говорит он и совсем не хочет, чтобы она вспоминала.       Диван прогибается под весом архангела, тёплые руки ложатся на плечи и аккуратно привлекают к себе. Гавриил ведёт себя слишком смело для лгуна и подлеца, но Вельзевул поддаётся и кладёт голову ему на грудь. У Вельзевул-человека совсем нет сил противиться этому большому чувству, у Вельзевул-демона хватило сил на шесть тысяч лет. А может, ей просто нечем было чувствовать.       — Я идиот, — шепчет Гавриил, словно боясь спугнуть Вельзевул.       — Хуже, — подтверждает она также шёпотом, устраиваясь поудобнее. И это вовсе не значит, что она не злится смертельно.       — И ты никогда не простишь меня?       — За что? — она почти смеётся, почти плачет.       — За то, что предпочёл тебе настоящей твою куклу. Что слишком сильно желал, чтобы ты вернулась на Небеса вместе со мной. За то, что ничего не сказал раньше, — он делает глубокий вдох, и Вельзевул знает, что на лбу его образовались длинные складки, что глаза как-то по-особенному грустно глядят перед собой. — Прости меня, Вель.       Вельзевул молчит и сопит, нарочито тяжело и глубоко, вынуждая Гавриила продолжить. В комнате ещё несколько секунд звенит тишина, звенит странными колокольчиками, и призраки прошлого и настоящего дышат в затылок. Тишина сворачивается вокруг них, сдавливает души, пробираясь внутрь своими тонкими пальцами. Вельзевул необъяснимым образом чувствует страх Гавриила, и сердце заводит свою волынку с новыми силами.       — Я правда люблю тебя, никого другого и никогда я не любил. Но ты Пала, и всё разбилось. Думаешь, я знал, как заговорить с тобой об этом? — он говорит отчаянно, и на секунду Вельзевул чувствует себя виноватой. Ей не нравится быть человеком. — Я скучал. А Валя была похожа на тебя старую, с которой я уже знал, как себя вести! И она была тобой, и ты была ею. От неё-то почти ничего и не осталось.       Вельзевул понимает, что это правда. Что, наверное, ничего катастрофичного и не произошло. Только наверное. Сердце Гавриила бьётся так быстро, что он едва слышит собственный голос и уж тем более он не может уловить настроения Вельзевул.       — Значит, когда всё вернётся на круги своя, ты не уйдёшь? — спрашивает она осторожно, но твёрдо, будто собирается шагнуть в пустоту, сорваться со своего каната.       — Не уйду.       — А если я прогоню? Если я не хочу, чтобы ты остался?       — Я буду пытаться сделать всё, чтобы ты перехотела.       Вельзевул всё ещё лежит в его объятиях и настойчиво смотрит в пустоту, где-то в нижний ящик тумбочки, на которой стоит телевизор. Ей страшно подняться и посмотреть Гавриилу в глаза, страшно вообще пошевелиться, но она продолжает говорить с нажимом на каждое слово, игнорируя обмякший язык и внезапно охрипший голос.       — Я правда люблю тебя. И не хочу, чтобы ты уходил.       — Я тоже люблю тебя. Тебя настоящую.       Гавриил наклоняется, чтобы поцеловать Вельзевул в затылок, крепче прижимает её к себе. Слова повисают в тишине комнаты и тоже звенят, и дышат, но уже не так страшно. Внутри обоих разливается тепло успокоения. Вельзевул тянет в сон, и она знает, что сегодня уже не увидит толпы мёртвых и пожирающие плоть костры.