Ночь

      Вельзевул выводит буквы на листке бумаги. «Я тебя люблю, Гейб». Так банально, так глупо, но лучше, чем просто молчаливый голос в голове. Резкие и угловатые буквы, хотя Вельзевул старалась писать красиво, выглядят рядом с рисунком совершенно правильно, и больше не смущают своей нелепостью. Признаваться в чувствах кусочку бумаги — это слишком для шестнадцатилетней Вельзевул, но за неимением большего приходиться идти на уступки.       Девушка косит взглядом в сторону первой парты, только Гавриил старательно пишет конспект в тетради, склонив голову, и черт лица совсем не разобрать. Вельзевул штрихует по памяти, секунду маясь над тем, откуда должен падать свет. Впрочем, для грубого портрета на листочке в клеточку это не очень-то и важно.       Листок совершенно неожиданно выдирают из-под руки, карандаш прочерчивает жирную линию, благо, не задевая ничего важного.       — Флай, я тебя разве не предупреждала? — выходя из себя, шипит химичка над самым ухом. — Что я тебе говорила?       Её шипение слышит весь класс, ребята по-тихоньку оборачиваются, прячут смешки в кулаках, самые смелые в открытую переговариваются, но миссис Брауни — просто Брауни — это уже не волнует. Всё её внимание приковано к Вельзевул, отчаянно желающей провалиться сквозь землю. Ей стыдно не за то, что спалили: это было своего рода игрой — рисовать провокационные комиксы и наслаждаться, как принципиальная миссис Брауни зачитывает их на весь класс. Вельзевул отчаянно пытается не краснеть, потому теперь химичка зачитает вовсе не очередную шутку о бесполезности школы и химии в частности.       — Если ты думаешь, что можешь в наглую игнорировать мой предмет, то ты глубоко ошибаешься!       Брауни проходит обратно к доске, вся будто дрожащая от ярости и возмущения, хотя на деле её спина идеально ровная, а взгляд осознанный. Вельзевул уже надеется, что ничего зачитывать не будут, но химичка почти торжественно разворачивает листок перед самым носом.       — Что тут у нас на сегодня?       Класс затихает в ожидании шоу, Вельзевул растекается по парте, глухо простонав, но не упуская училку из поля зрения. Краем глаза следит за необращающим ни на что внимание Уайтом. Брауни усмехается, разворачивая рисунок так, чтобы было видно хотя бы первым партам.       — «Я тебя люблю, Гейб!» — вдохновлённо дикламирует она.       Вельзевул готова поспорить, что в воцарившейся тишине она слышит протяжное «Очешуеть». Теперь про химию забывают абсолютно все. Девушка смотрит ровно перед собой, избегая настойчивых взглядов одноклассников, химички, и старается не сломать карандаш. В груди колет от тихой злости и отчаяния. Гавриил перестаёт писать.       — У тебя появилась поклонница, Уайт, — Брауни кладёт листок перед шокированным Гавриилом. — Надеюсь, ты сможешь оказать на неё благотворное влияние.       Кто-то бессовестно смеётся, представляя, какое именно влияние будет оказывать главный зануда школы на главную задиру. Вельзевул никогда не парилась над своей репутацией князя Ада в юбке, она строилась как-то сама собой, но теперь девушка явственно ощущает, как что-то вокруг неё рушится с оглушительным треском. Из-за него Вельзевул не слышит, как продолжает возмущаться училка, как перешёптываются одноклассники, не чувствует, как парень с парты позади тычет ручкой в спину, как удивлённо смотрит зардевшийся Гавриил. Прямо на неё.       Едва звенит звонок, Вельзевул вскакивает со своего места, чуть не растеряв тетради и карандаши, и юрко проскальзывает в коридор, минуя хватающие за плечи чужие руки и настойчивые оклики. На них ей плевать, на одноклассников, это глупое болото сплетен и зависти, но среди прочих голосов девушка слышит голос Уайта. Следующий урок у них разный — Вельзевул идёт на французский, Гавриил на испанский, а с чёртовой физкультуры можно будет свалить и успокоиться хотя бы до завтра. Бегать вечно не получится, но до завтра Вельзевул успеет придумать убедительную отмазку, чтобы выскочка Уайт не таскался за ней хвостиком.       — Вельзевул, постой! Вельзевул!       Девушка рычит, сильнее сжимая учебник по химии. Вот, уже прицепился. Сейчас начнёт успокаивать, потому что «они явно не пара, и он совершенно точно не может ответить на подростковые чувства взаимностью». Уайт — самовлюблённый мудила, идущий по протоптанной дорожке, только если она обещает хорошо оплачиваемую работу где-нибудь в банке. Вельзевул осознаёт, что злится на него из-за собственной дурости, и что, на самом-то деле, он, наверное, неплохой парень, а это реальный шанс открыться… Только такие как Уайт совсем не её вариант, и в груди Вельзевул догорает пожар бессилия от первой влюблённости.       За вереницей рассеянных озлобленных мыслей Вельзевул не успевает определиться, куда ей нужно идти: в кабинет французского, к своему шкафчику или же спрятаться в женском туалете, и с размаху налетает на группу футболистов, пытается увернуться, врезается в стену и тут же сбоку дорогу перекрывает мускулистая рука, обтянутая белоснежной рубашкой.       — Надо поговорить! — выпаливает Гавриил, когда Вельзевул полностью фокусирует внимание на его лице.       — Решил прочитать мне нотацию в приватной обстановке? — хмыкает Вельзевул, переводя дыхание. Сердце колотится как бешеное, заглушая, кажется, даже шум перемены.       Гавриил непонимающе хмурит брови, на его лицо уже возвращается привычное бесячее спокойствие, но не надменность. Он достаёт из кармана уже смятый рисунок.       — Я по поводу этого…       Вельзевул шумно вдыхает через нос, она не успевает придумать ничего дельного, а Гавриил уже предвосхищает все попытки улизнуть от правды. Девушка насупливается, стараясь не смотреть Уайту в глаза, и решает молчать совсем. Не очень хорошая тактика — позволить болтуну быть единственным говорящим в диалоге.       — Только не говори, что это неправда: тебе от этой выходки никакой пользы, а мне — никакого вреда. Я знаю, что ты ничего не делаешь без веской на то причины, поэтому, — Гавриил мнётся, переводит взгляд с рисунка в руках на Вельзевул. — Я должен сказать… Нужно было сказать раньше, но я не был до конца уверен, ведь ты никогда не давала повода предположить, что мои чувства взаимны. Так вот, в свете последних событий я должен сказать, что тоже тебя люблю.       Вельзевул от удивления приоткрывает рот и в полной мере осознаёт выражение «не верить своим ушам». Гавриил же порывисто склоняется и целует её, и не отошедшая от шока Вельзевул отвешивает парню смачную пощёчину, забывая, как дышать.       — Ау! — Гавриил хватается за щёку и теряет всякие остатки врождённой, казалось бы, уверенности. — Я поторопился? После признания в любви обычно следуют поцелуи…       Вельзевул чувствует себя неловко, разглядывая жалостливое лицо парня. До неё, наконец-то, доходит смысл его слов и действий, и она смущённо улыбается. Накрывает его ладонь, лежащую на щеке, своей и тянет вниз.       — На несколько секунд, — шепчет Вельзевул и быстро целует Гавриила сначала в щёку, а потом в губы, теперь спокойно, уверенно, будто не впервые в жизни. Парень быстро перехватывает инициативу, расслабляясь, почти случайно касается своим языком её губ, но дальше не заходит. Вельзевул мельком думает о том, что когда научится нормально целоваться, то будет жёсткой и властной, как всегда себе представляла… с кем-нибудь другим. А с Гавриилом и так фантастически хорошо, почти как описывали ванильные девчонки из средней школы.       Гавриил отстраняется, кажется, слишком быстро, и они оба инстинктивно облизываются.       — Мы же в школе, — объясняет Уайт, смущённо улыбаясь. Вельзевул чувствует, что краснеет, и улыбается в ответ, потупив взгляд. Гавриил не выпускает её руку из своей. — Ты же придёшь на физкультуру?       И как он умудряется быть таким глупым и таким прозорливым?       — Приду, если не выберешь меня в команду, — бурчит Вельзевул.       — Я всегда тебя выбираю! И мы всегда выигрываем.       «Уж точно не благодаря мне», — думает девушка. Раз за разом она специально пропускает мячи, даже если те летят ей в руки. Звонок избавляет от необходимости продолжать спор, и Вельзевул, напоследок быстро чмокнув Гавриила в губы прямо на глазах у Брауни, сматывается в сторону кабинета французского.