Ночь

      Гавриил слышал только крик. Крик чистейшего ужаса и агонии. Архангел не мог понять, кричат только у него в голове или по всему миру. Повсюду валялись искорёженные, сломанные тела бывших ангелов. Кто-то превратился в животных, гадких тварей, чья-то кожа покрылась язвами, струпьями, рыбьей и змеиной чешуёй, чьи-то крылья почернели. На самом деле они почернели абсолютно у всех, но кто-то буравил их взглядом, словно не понимая откуда эта навсегда прилипшая сажа, откуда эта слизь на некогда пушистых перья, а кто-то стыдливо убирал крылья за спину или прятал вовсе, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Новоиспечённые демоны стонали, извивались в лужах серы и магмы, вздрагивали от собственных криков и шарахались от чужих, абсолютно непривычные к новому пугающему состоянию, полному мук и страданий, не прятали слёз и распухших лиц. Морд.       Они уже не походили на тех враждебных бунтовщиков, не казались опасными, а их наказание — заслуженным. Теперь в Гаврииле жалость мешалась с отвращением. Он ступал по разгорячённой поверхности Ада, и она жгла ему босые ступни скверной. Чужая боль жгла сердце, но в ушах застыл лишь один фантомный крик, потому что она не боялась ни смерти, ни боли, никакого наказания.       Гавриил нашёл её в дальнем углу. Она, скукоженная и растрескавшаяся, пряталась под выступом грязно-коричневой стены. Она всё пыталась казаться меньше, походила на один комок острых коленок, локтей и оголённых плеч. Спутанные волосы грязным колтуном лежали на испещрённой ранами спине. Разорванная, истлевшая одежда едва прикрывала её тело.       — Вааль. — тихо позвал Гавриил, замерев в паре шагов от неё.       Она подняла на него затравленный, полный ненависти взгляд, за всё ещё яростно голубой радужкой метались полные страданий и отчаяния молнии, и вместе с тем Гавриил никогда ещё не видел такого равнодушия в чьих-то глазах. Её лицо, ладони, ключицы, и шея были залиты кровью, но не от ран, а от слёз. Гавриил сдержал едва не отразившийся во всей его позе испуг. Вааль поёжилась и согнулась сильнее, будто стыдясь самой себя.       — Вельз-з-зевул, — выплюнула она хрипло, едва слышно. — Теперь я Вельзевул.       Наверное, это должно было прозвучать уверенно и гордо, восхваляя её новую оболочку и положение в мире, но вышло жалко, как нелепая попытка оказаться хоть в чём-то лучше, превосходить их всех хоть чем-то, хоть на самую малость, которой не было и в помине.       Вельзевул отвела взгляд. Гавриил вздохнул и присел рядом, пачкая белоснежный хитон в чём-то липком и мерзком. Это липкое и мерзкое, до невозможности холодное и тяжёлое прокралось в душу к Гавриилу при взгляде на… Вельзевул. Вель-зе-вул.       — Пр-роваливай отсюда, — будто между прочим заметила она. — Тебе з-здесь не место.       Гавриил едва ли не бросил, что и ей тоже, но вовремя прикусил себе язык.       — Я твой друг, — лишь сказал он, как можно более уверенно.       — Ты др-руж-ж-жил с Вааль, серафимом. Я, — она посмотрела на него исподлобья, прожигая взглядом из последних сил, — Вельз-з-зевул, демон. Если ты не з-заметил.       Он заметил её неестественную бледность, синюшние опухоли на местах переломов и вздутые вывернутые суставы, ссадины и глубокие порезы. Она едва держала глаза открытыми.       Вельзевул мотнула головой, сглатывая дребезжание в голосе, в самой её сущности.       — Я дружил и дружу с тобой, кем бы ты не была, — твёрдо ответил Гавриил, почти не задумываясь — на сверхзвуковой скорости он подбирал правильные слова, чтобы не ранить, не унизить ещё больше. — Тебя иначе зовут, ты живёшь в другом месте, и крылья твои другого цвета, но это всё снаружи изменилось в одночасье. Внутри ты всё та же, кого я знал.       — Пришёл спасти мою душу? — сощурилась Вельзевул. — Ты опаз-здал.       — Я пришёл забрать твою боль, — шепнул Гавриил, невесомо касаясь изуродованной щеки демона и осторожно исцеляя, боясь обжечь её благодатью. Михаил сказала, что демонам будут ненавистны свет и добро.       И прикосновение отдалось огнём для обоих. Вельзевул крупно вздрогнула и облегчённо выдохнула, чуть расслабляясь.       — Пойдём, — Гавриил потянулся обеими руками к Вельзевул, стараясь игнорировать жжение и стоны.       — Куда? — она сморщилась, но ярого сопротивления не выказала. Словно ей было плевать, что произойдёт дальше — делайте со мной, что хотите.       — Наверх, где я смогу тебе помочь.       Гавриил взял её на руки и поднялся, осторожно шагая по Аду. Почти полностью потеряв связь с реальностью, Вельзевул слабо извивалась, пытаясь вырваться, и цеплялась пальцами за хитон Гавриила, не понимая, откуда исходит боль, и умоляя его защитить, уберечь, прижимаясь лбом к его груди и плача в горячечном бреду.       Он отнёс её в укромное местечко в Саду возле ручья — потому что иного мира он ещё не знал — и бережно уложил на траву. Привычным движением очистил свои одежды, а потом разорвал полы на тряпки, окуная их в ручей и смывая с Вельзевул гной, кровь и грязь, осторожными движениями закрывая порезы, вправляя суставы и сращивая кости, выслушивая истошный вой раненного, преданного зверя. Он заменял язвы ожогами от собственных пальцев, более терпимыми увечьями, чем полученные при Падении. Гавриил развернул Вельзевул спиной к себе, аккуратно обходя воспалённые раны с торчавшими обломками костей прямо над лопатками…       Вельзевул, почувствовав, что Гавриил замер, слабо пошевелила плечами, будто пытаясь подвигать крыльями, проверить, есть ли они у неё за спиной?       — У меня больше нет крыльев-в, — вынесла она приговор мертвым голосом, ещё раз проводя черту между «до» и «после», между собой и ним.       Боль Вельзевул потекла по его венам почти в чистом виде, усиливаясь от равнодушия демона. Гавриил не знал, что сказать, чтобы утешить, хоть как-то успокоить. Он просто тяжело вздохнул и залечил раны, получив в ответ грозное жужжание, уже не переходящее на фальцет.       Вельзевул удобно устроилась в объятиях Гавриила, укрывшись его белоснежными крыльями, и уснула. Сам Гавриил спать не мог, пытаясь обдумать, что делать дальше. Ни одна логическая цепочка действий не казалось правильной, осуществимой и стоящей. Вельзевул тяжело сопела у него на руках, беззащитная и хрупкая и абсолютно никому не нужная, кроме Гавриила. Он не пытался просить Богиню за неё, знал — Вааль ни за что бы не вернулась, не пытался больше ринуться в Ад вместе с ней — Михаил видела его насквозь и чеканила, что демон из него выйдет никудышный, прибьют его там, и Гавриил думал, что Вааль будет первой, кто захочет это сделать, покажись он там не ангелом. Но идти в Ад за ней никто не запрещал. Почти безразличная ко всему подруга даже не пыталась съязвить или отбить ему руки, мягко залечивающие не столько физические раны, сколько душевные.       Гавриил поцеловал Вельзевул в макушку. Как бы он хотел быть с ней постоянно, не отпускать от себя ни на миллиметр, оберегать, защищать, любить!..       — Вель… — Гавриил, слабо похлопал демона по плечу, она что-то промычала в ответ. — Хочешь… посмотреть на рассвет?       Вельзевул мгновенно распахнула глаза и попыталась сесть, но ослабленное тело подвело, и она осталась в мягком коконе из рук и крыльев. Гавриил качнул головой в сторону востока, где едва-едва занималась заря. Небо светлело, словно скидывая накопившуюся за ночь усталость и тяжесть; солнце поднималось над горизонтом, дотягиваясь своими лучами до всего живого, будто давая надежду — жизнь продолжается.       — Раньше я любила рассветы, — прошептала Вельзевул, на секунду прикрыв глаза. — Я не знаю, могут ли они мне нравится сейчас.       — Почему?       — Я демон, Гав-вриил! Мы лишены любв-ви и любить не мож-ж-жем — только ненав-видеть! — прожужжала она, и звучало это так, словно вины демонов в их извращённой натуре не было никакой. Возможно, она была права.       Вельзевул всё же пересела на траву и свернулась в свой комок раздражения и одиночества, укрываясь руками от прохладного ветра и умудряясь выглядеть грозно в таком жалком состоянии. Взгляд Гавриила невольно цеплялся на сероватую кожу, не утратившую свою тусклость с восходом солнца.       — Ты больше не любишь меня?       Слова прозвучали оглушительно громко; демон задержала дыхание и стушевалась. Она внимательно посмотрела на Гавриила, будто заново изучая его и прислушиваясь к новым ощущениям, затем улыбнулась так, словно собиралась заплакать.       — Люблю… — и всхлипнула.       — Значит, не всё так плохо, — расцвёл Гавриил, беря Вельзевул за руку. Кожа уже почти не жглась, зато сама Вельзевул буквально вспыхнула.       — Ничего ты не понимаешь!       Она вскочила на ноги, чуть не упав снова, и Гавриил вскочил следом, поддерживая под локти. Вельзевул со злостью выдернула руки, словно желала сломать их снова, и потупила взгляд, закусив губу.       — Я люблю тебя!.. — в отчаянии выпалила Вельзевул, точно вкладывала в это слово, в это чувство новый смысл, который Гавриил не до конца понимал, но тянулся к нему всей душой. — Но ты не понимаешь, да?       Видя скорбное выражение лица ангела, Вельзевул захотела уйти, но Гавриил поймал её за локоть, безмолвно прося объяснить. Вельзевул посмотрела ему в глаза.       — Я люблю тебя больше всех на этом свете, люблю тебя так, что хочу не расставаться с тобой ни на секунду, хочу быть с тобой единым целым, хочу касаться тебя, целовать тебя!..       — Поцелуй меня, — попросил Гавриил, нахмурившись. Он всё пытался дотянуться до этого нового чувства, о котором с таким запалом говорила Вельзевул — всеобъемлющего, чистого и прекрасного, однако демона эта просьба привела в ярость.       — Ты не долж-ж-ж-жен поддаваться моим ж-ж-желаниям!..       — Нет, я не это имел ввиду, — Гавриил набрал в лёгкие побольше воздуха, но запнулся, не зная, как объяснить, и медленно продолжил, проясняя ситуацию не столько для пытливой умом Вельзевул, сколько для себя. — Я хочу, чтобы ты поцеловала меня так, как хочешь, потому что я чувствую, что тоже хочу этого, но я не знаю как.       Он растерянно сверкнул лиловыми глазами. Вельзевул неуверенно привстала на цыпочки, одной рукой касаясь щеки Гавриила, другую мягко положа на затылок и притягивая ближе, коснулась его губ своими, почти мгновенно углубляя поцелуй и с невыносимой теплотой в сердце чувствуя, что Гавриил смазано отвечает. Он нежно обнял её за талию и плечи, укрывая их обоих крыльями. Что-то внутри подсказывало, что Ей это не понравится, но прекращать определённо не стоило.       У чувства ещё не было точного названия, не было точного определения и никогда не будет. Но Гавриилу оно безумно нравилось, затапливающее всё его нутро теплотой и какой-то странной безграничной радостью. Он любил и любили его, так сильно, что хрустели кости и плавилась кожа, вот и всё, что он понимал.