***
Вельзевул встречается с Гавриилом примерно раз в столетие, когда чаще, когда реже, чтобы обсудить распределение душ. Человечество будто не понимает, что оно способно вымереть так же, как их любимые, выдуманные динозавры, и в буквальном смысле играет с огнём. Человеческие души — ценный ресурс в Великой войне, и ни одна из сторон не собирается тратить его впустую. Переговоры-переговоры-переговоры, вынужденные взгляды и редкие касания, слова-слова-слова, Вельзевул сама не понимает, легче ли ей от столь близкого присутствия архангела или хуже. Лёгкие болезненно сжимаются, стараются изничтожить чужеродные ростки, распускающиеся от ангельского сияния. Вельзевул шипит и щурится, потому что это и без сраных цветов в грудной клетке причиняет уйму неудобств, жжётся, и к чести Гавриила, он сдерживает потоки благодати без напоминания.***
Вельзевул смеётся хрипло и чуть пьяно, почти до слёз. Колючие лепестки дерут глотку, забиваются, слипаются от густой, чёрной крови, и демон кашляет-кашляет-кашляет, выхаркивает эти дурацкие растения. Думает, что неплохо было бы вспороть грудь, вытащить это всё оттуда, но, кажется, уже поздновато. Вены слишком отчётливо проступают сквозь прозрачную кожу, но Вельзевул ещё жива, точно поганое растение жалеет её, пуская лишь тонкие, слабые корешки — не убивает сразу, даёт шанс на выживание. Только у Вельзевул никогда не было шансов, с самого её появления всё было предопределено, и она смеётся. Ведь негоже, чтобы сама Богиня смеялась в одиночку над собственной шуткой. Вельзевул плюётся и даже не трудится стереть кровь с губ. Она капает на документы, расплывается тёмным пятном, перекрывая кривые буквы, и демона это абсолютно не беспокоит. Отравленный райский сад внутри её тоже не беспокоит. В конце концов, это всегда было демонической болезнью — тех из них, кто невольно продолжал тянуться к свету и благодати, но уже навсегда потерял к ней доступ. Ангелы же — само любовь, они любят всех без разбору и искренне, даже для Неё эта садистическая ирония была бы чересчур, если бы эти создания харкали кровавыми лепестками. Вельзевул думает о том, что их золотая кровь смотрелась бы прекрасно ужасно на этих лепестках.***
Армагеддон с треском проваливается и теперь задыхаться чёртовыми цветами Вельзевул предстоит целую необозримую вечность. Гавриил настаивает на встрече: обсудить, как дальше вести дела, когда людские души им уже не нужны, а роли искусителей и наставников уже давно потеряли свою актуальность. Вельзевул просит его прийти к ней в квартиру. Вряд ли она сможет появиться в людном месте, не вызывая вопросов. Она уже не может спрятать обгоревшие остовы крыльев — наполовину покрытые сожжённой кожей и мясом, свисающими как гнилое тряпьё. Их давно уже следовало обломать, но как-то всё не было подходящего случая. Лилии, кое-где только с зачатками бутонов, а где-то уже готовые распуститься, увивают обугленные кости подобно вьюнку. Они прорастают под кожей, рвутся наружу, разрывая мягкие ткани, и Вельзевул методично обрывает ростки, разбрасывая их по полу вокруг кровати. — Вельзевул? — Я здесь. Она говорит в нос из-за расцветшего прямо в носоглотке цветка, который упорно не хочет никуда сдвигаться. Вельзевул слышит, как скрипят старые половицы под тяжёлыми шагами Гавриила, идущего на её голос. Он замирает на пороге спальни, и она поднимает на него будничный взгляд. Конечно, Гавриил знал, едва ли не с самого начала знал, — Вельзевул никогда не скрывала. Но архангел относился к этому настолько спокойно, что демон просто в очередной раз убедилась в ограниченности ангельского мировосприятия. С другой стороны, ей было только на руку его равнодушие — жалости она бы не вынесла, а о взаимности можно было и не говорить. Но сейчас он слишком обескуражен, будто видит её такой в первый раз. Да, это определённо не лучший момент её болезни, наверняка, терпеть осталось не долго и это почти смешно. Вельзевул улыбается, шмыгает носом и тут же заходится в надсадном кашле, чувствуя, как ножка цветка царапает горло, как лепесток липнет к нёбу. То, что осталось от крылий, трясётся за спиной, дёргается в так спазмам в груди, точно пытаясь разорвать толстые стебли. Вельзевул заслоняет рот ладонью, и кожа на внутренней её стороне тут же становится липкой от крови. — Чехо застыл? Гавриил осматривает её почти с испугом. Задерживает взгляд на крыльях, оказывается рядом в два широких шага. Срывает бутон и буравит его тяжёлым, неверящим взглядом. Вельзевул видит, как дёргается его кадык, как расширяются зрачки и как дрожащими пальцами он осторожно касается лепестков. — По-почему… — он панически переводит взгляд то на цветок, то на Вельзевул, что-то отчаянно ищет на дне её глаз. — Почему ты… никогда не говорила… никогда… — он аккуратно кладёт лилию ей на колени, его взгляд становится жалостливым, и кажется, что что-то мешает ему дышать и говорить. — Почему ты никогда не говорила, что это был я? Вельзевул хочет бросить «Я должна была?», но до неё медленно начинает доходить. Ей лень перерывать в памяти все их встречи, но, кажется, Гавриил никогда не видел, что за цветок цветёт у неё в груди, никогда не знал, в кого она была влюблена. — Разве это имеет значение? — её голос такой же хриплый, как и у него, и цветы здесь больше ни при чём. Ведь… — Ведь какая раздница, после тохо, что случилось? Мы же не… Ты тохта ясно дал мне всё понять. — Ох, Вель!.. Гавриил сжимает её в крепких объятиях, утыкается носом в плечо и светится, чёрт его побери! Вельзевул отстраняет его не менее резко, чем он притянул её к себе, и смотрит в его глаза зло и настойчиво. Его ладони всё ещё остаются лежать на её предплечьях, её — на его плечах. — Нет, пернадый мудила, ты объясни мне! — Потому что я… ох… — Гавриил теряется, беспокойно трёт переносицу и долго молчит, собираясь с мыслями. Вельзевул его знает, потому ждёт, уже не обращая внимания на то, что он нежно берёт её руки в свои. Лилии стягивают её грудь корнями, ползут куда-то в желудок, к сердцу, пытаются прорасти сквозь сжимающуюся мышцу. — Я никогда не говорил, что разлюбил тебя, и никогда не имел этого в виду. Мне жаль, что ты так думала всё это время и страдала из-за этого. Когда я узнал о болезни, я подумал, что ты любишь кого-то другого, ведь я думал, что ты знаешь, что я люблю тебя. Согласно моим выводам, ошибочным, как оказалось, ты не могла любить меня и болеть. Гавриил умолкает в ожидании ответа. Вельзевул чувствует себя полной дурой, героиней какой-то современной мыльной оперы, которые Кроули презентовал им пару десятков лет назад… Теперь она сама обнимает Гавриила. Проклятые лилии сгорают под благодатным светом его любви, рассыпаются пеплом, позволяя Вельзевул вздохнуть свободно, глубоко, крепче прижаться к груди архангела и успокоиться.