Ночь

      Вельзевул знает, что дело дрянь. Она знала это уже с полгода как: когда Гавриил впервые со дня их знакомства заговорил о праздновании Рождества. Говорить он любил, и больше всего любил говорить о том, что его интересует, так что Вельзевул ждал двухчасовой рассказ о Сочельнике и Рождестве, плавно перетекающим в Новый год. Не то чтобы она была недовольна, ведь смотреть на довольное лицо Гавриила, явно вспоминающего одни из самых чудесных моментов в своей жизни, было приятно, но сама Вельзевул Рождество… не то что терпеть не могла, но мирилась с наличием праздника с тяжёлым вздохом и отключенным телефоном. Причин такому отношению было немного: отсутствие друзей в детстве, с которыми можно было играть в тайного Санту и обсуждать подарки, и, собственно, отсутствие подарков. Родители придерживались исключительно религиозной части праздника и, почему-то, не внимали тому факту, что волхвы дары вообще-то принесли. Как бы то ни было, рождественский ужин Вельзевул не прельщал: семейные сборища она не любила как факт. Возможно потому, что на них всегда обсуждали или скучные политические новости, или саму Вельзевул и её будущее, или вспоминали о тех временах, когда ещё не открыли Америку.       Потом, конечно, это всё ушло. Вельзевул поступила в институт в другом городе, оставив за собой право не приезжать домой на праздники из-за сессии, появились люди, с которыми можно было круто зависнуть… Гавриил. Но жёсткий налёт остался, кажется, на всю жизнь, и это было проблемой только два дня в году и частично за два месяца до, когда все принимались обсуждать планы на выходные и список подарков и неизменно интересоваться, что думает Вельзевул, а потом и пытаться заставить её полюбить праздник.       Гавриил пока не пытался. Он не спрашивал её о планах, не спрашивал о причинах нелюбви, не спрашивал, чего бы ей хотелось, не рассказывал ничего сам. Вельзевул считала это невероятной удачей, но сегодня утром Гавриил позвонил и попросил встретиться. Не знай Вельзевул своего парня, не стала бы волноваться, но Гавриил чрезвычайно любил устраивать сюрпризы, и не всегда они были весёлыми. Напрягало также и то, что он попросил встретиться на Трафальгарской площади у ёлки.       При виде толпы, состоящей из небольших отдельных кучек людей, что-то кричащих, поющих или просто разговаривающих чересчур громко, бегающих между ними детей, Вельзевул со вздохом думает о том, почему они все не сидят до домам со своими пудингами. Хотя на часах всего лишь половина шестого. Огни праздничных гирлянд и фонарей слепят глаза, причудливо освещают людей, делая их похожими на выходцев из другого измерения, где единственная эмоция — это веселье, освещающее тёплую тьму вокруг. Вельзевул же холодно, она сжимает руки в кулаки в карманах куртки и кутается в шарф, ругаясь про себя, не надела шапку при чёртовых минус пяти. Пытается высмотреть Гавриила, и её внимание привлекает машущая рука и окрик «Вель!». На Гаврииле, пробирающемся к ней сквозь толпу, оленьи рога и праздничный красный шарф. Парень заключает Вельзевул в свои медвежьи объятия, и она прижимается щекой к его плечу, ненадолго расслабляясь. Потом обхватывает руками его лицо и целует.       — Привет, — бурчит в шарф, и Гавриил по едва уловимому движению щёк и ткани понимает, что она сказала, и тоже здоровается, но его громкий голос Вельзевул слышит прекрасно.       — Смотри, что я купил, — он достаёт из перекинутой через плечо сумки красную шапку с помпоном и узором из скачущих оленей. — Я знал, что ты придёшь без шапки, — укоризненно качает головой и сам надевает шапку Вельзевул на голову, не дожидаясь от её согласия.       Она только вздыхает, поправляя волосы, и старается улыбнуться. Гавриил просто заботиться о ней, в глубине души Вельзевул ему действительно благодарна, просто не привыкла она к такому: к искренности и любви.       — Зачем звал?       — Соскучился. И сегодня Сочельник! — Гавриил улыбается и протягивает руку. — Пойдём.       — Куда пойдём?       — Просто так.       Энтузиазм Гавриила просто непробиваем. Вельзевул требуется около двух часов, чтобы сказать о том, что ей совершенно не нравится идея таскаться по сверкающему Лондону. За это время они успевают обойти всю площадь, дойти до Оксфорд-стрит, а потом и до Тауэрского моста. Во всём этом блестящем великолепии, наивном обещании чуда даже совсем разуверившемся в склонности небес, Вельзевул ощущает себя совершенно чужой. Она разговаривает с Гавриилом, смеётся, но смех выходит нервным и почти истерическим, сквозь кривую улыбку пробиваются слёзы. И лишь одна польза от горящих лампочек: с ними не понятно, отчего блестят глаза.       Гавриил её слова как будто бы игнорирует, отходя к ларьку за глинтвейном. Вернувшись, вручает Вельзевул горячий стаканчик. Она не смотрит на Гавриила, молча поворачивает в сторону метро.       — Я не хотел тебя обидеть, — он говорит задумчиво. — Но… тебе совсем не нравится вся эта атмосфера?       — Нет, извини.       — Почему же сразу не сказала?       Вельзевул только пожимает плечами. Не хотела портить ему настроение? Пыталась избежать разговора, к которому всё равно пришли? Пыталась отыскать в себе крупицы радости? Чёрт, она каждый год пыталась, и всё равно безуспешно. Пора бы уже прекратить. Гавриил касается её плеча.       — Но мы можем не праздновать Рождество. Просто повеселиться, — расплывается в улыбке. Поднимает ещё полный стаканчик. Вельзевул тоже не сделала ни глотка. — Глинтвейн ты любишь, я знаю. И индейку.       Она не сдерживает смешка — ни она, ни Гавриил готовить совершенно не умеют. Вельзевул отпивает из стаканчика, одновременно пытаясь следить за дорогой. Напиток приятно обжигает глотку. После такого чертовски хочется целоваться. Гавриил меж тем продолжает:       — Мы можем посмотреть какой-нибудь фильм. Ужастик, если хочешь, — смеётся. Пока они идут до метро, рассказывает про новинки кино: кто-то из его друзей успел оценить пару фильмов.       Потом резко замолкает и останавливается у самого эскалатора. В них едва не врезается Санта-Клаус.       — Так… ты домой? Или ко мне?       У него смущение совершенно забавно, и вкупе с оленьеми рогами это заставляет Вельзевул улыбаться. Впрочем, странную грусть из груди это не убирает.       — Поехали, — она берёт Гавриила за руку.       Под гул поезда и покачивание Вельзевул клонит в сон. В желудке плещется глинтвейн, рядом — тёплый Гавриил, заботливо приобнимающий её правой рукой; она рассеяно гладит его левую ладонь, стащив с неё и со своих рук перчатки и утыкаясь Гавриилу гуда-то в грудь. Но закемарить не даёт смутное ощущение вины. Гавриил столько для неё делает, а она просто портит ему праздник, и ничего не может с собой поделать. У Вельзевул настроение — бросить всё к чёртовой матери, снова свалить из города, оборвав все связи, чтобы никому больше не вредить, не мешать. И Гавриил, Гавриил уж точно заслуживает кого-то лучше неё, кого-то, кому не придётся выдавливать из себя радость, с кем поцелуи будут до тошноты сладкими и нежными, ведь в этом весь Гавриил — чёртов ангел, пусть временами и тот ещё нарцисс. Вельзевул на эту его черту только усмехалась, втайне от себя радуясь: и он не идеален. Только вот Вельзевул переломана до самого основания, она устала от своих же чувств и от того, что ничего с собой не делает, остаётся на дне разбитой ракушкой.       От украшений в доме Гавриила становится совсем фигово. Словно Вельзевул и не человек вовсе — демон из Преисподней.       Когда Гавриил находит фильм, курьер привозит пиццу. Они заказали её, выходя из метро, но пока дети на Шоколадной фабрике поочерёдно находят неприятности на свою задницу, никто не притрагивается к еде. Гавриил ставит фильм на паузу, и Вельзевул смотрит на него вопросительно. Включённая гирлянда отражается в его зрачках, а лицо в полумраке кажется грустным.       — Вель, что с тобой происходит? Неужели аллергия на Рождество — это не шутка? — пытается улыбнуться.       У Вельзевул дёргаются уголки губ, грудь снова сдавливает.       — Если ты хочешь расстаться со мной, можешь просто сказать об этом.       Гавриил смотрит серьёзно. Вельзевул чуть не задыхается, открывает рот, чтобы возразить, но язык немеет и голос будто пропадает. Она думала об этом весь вечер, но что она будет делать без Гавриила? Её ледяное сердце разлетится на миллион осколков, и внутри образуется вакуум. Это она переживёт, плевать, но ведь Вельзевул точно знает, что с Гавриилом будет тоже самое… Но потом он должен оправиться и вздохнуть полной грудью. Потом он должен быть счастливым, полностью и абсолютно.       Хороший подарок на Рождество.       — Почему, Вель? Скажешь, почему?       Она мотает головой. Выбирается из кровати, поджав губы, чтобы не расплакаться, и почти выбегает в коридор. Суёт ноги в ботинки и накидывает куртку, не застёгиваясь выходит из квартиры, с каждым шагом ускоряясь, чтобы не остановиться, не начать думать. Колючий холод с улицы — приветственные объятия бездны.       Телефон звенит о пришедшем сообщении. От Гавриила, конечно же.

Я люблю тебя

      Вельзевул набирает ответ закостеневшими пальцами и вырубает телефон.

Извини меня за это