В его сердце стучит барабан, заглушая внешние звуки, Заставляя в бешеном ритме двигаться ноги и руки. Её сердце — виолончель и струны натянут в нём. Их то гладят, то дёргают пальцы, то терзают упругим смычком.
Поначалу она распугивала благородных особ своими манерами — её так раздражали чопорность и бессмысленные разговоры. Она была похожа на ураган, запертый в шкатулке, и чёрт знает какая муха укусила Гавриила, что он решился заговорить с ней. Зачем он вообще забрёл в эту лавку, находящуюся на окраине Сохо? Уж не ради неё, вспомнила. Он хотел спросить о какой-то книге у мистера Фелла, у которого можно было найти настоящие раритеты. Гавриил тогда заметил, что мужчина мог выбрать место для своей лавки поприличнее и пользоваться куда большим спросом, на что тот просто отшутился и поспешил заднюю комнату, где хранил всё самое ценное из своего товара. Вельзевул расставляла новые книги в глубине выставочного зала, и если мистер Фелл не забывал, за всеми книгами ходила она, чтобы не оставаться с покупателями, особенно мужчинами, наедине. Тот день был полным провалом: она уронила коробку, и Гавриил пришёл на странный звук. Он был шокирован уже одним её видом, а она ещё и добавила, ни на каплю не покраснев: — Вам лучше присесть. Мистер Фелл очень долго копается. Может быть, он потом смеялся над ней с друзьями, хоть то и было неприлично, но что за дело столь богатым людям до таких тонкостей? Вельзевул уж тем более не было никакого дела. Но Гавриил потом стал наведываться в лавку всё чаще, и мистер Фелл представил ему Вельзевул как свою воспитанницу, лишь немного погрешив против правды. Вельзевул не позволяла Гавриилу сопровождать её на прогулках по городу, да и сама выходила не часто и лишь по необходимости, но они не избежали как будто бы случайных встреч. Позже, на чердаке, который мистер Кроули использовал как небольшую оранжерею, она, уже мало о чём заботясь, принимала Гавриила, когда дома никого не было. Они проводили время за беседами, и Вельзевул рассказала, что в детстве отец учил её играть на скрипке, и она ещё помнила ноты; никто не стеснялся громко смеяться и остроумничать. Потом она его поцеловала. В уголок губ и лишь единожды, и это не изменило их отношений. Впрочем, больше они об этом не говорили и повторить не пытались. Вельзевул не сердилась за то, что он не договаривал, не сердилась, что так резко оборвал знакомство, и не сожалела. Она знала точно, что счастье не вечно. Это просто время, и оно у них было: несколько месяцев для них двоих играла одна и та же музыка.Я сижу и не знаю, что делать, ощущениями пьяна я. Я слушаю музыку ветра и музыку странного сна Начинаю наружу рваться, нарастают звуки опять, но Дрожит мой голос и пальцы не способны всё передать.
От горько-сладких воспоминаний Вельзевул отвлёк стук в дверь. Снаружи висела табличка «Закрыто», но, кажется, кто-то был недостаточно зорок. Девушка вздохнула и перелистнула страницы в самое начало книги, надеясь всё же почитать сегодня, но голос незадачливого посетителя не дал этого сделать. — Мистер Фэлл? Это Гавриил, — кричал он. — Мне нужно кое-то передать… Гавриил постучал ещё несколько раз, потом затих, наверное, дожидаясь ответа. Иногда мистер Фелл вешал табличку, даже если находился дома или непосредственно в лавке, но пребывал в скверном настроении. Такое случалось редко, но всё же случалось, и тогда его друзьям приходилось горланить на пороге. Вельзевул, замерев, как натянутая струна, уже понадеялась, что Гавриил уйдёт, но он постучал снова и снова крикнул, на этот раз немного тише. — Вельзевул? Если ты там, открой, прошу тебя. Пожалуйста, — добавил он спустя долгие пару минут, пока Вельзевул тщетно пыталась справиться с гудящими мыслями в своей голове. Она встала и, на негнущихся ногах подойдя к двери, отперла её, потупив взгляд. — Здравствуй, — смущённо улыбнулся Гавриил и коротко, неловко поклонился, откидывая взмокшую чёлку со лба. — Пустишь? Девушка, также неловко кивнув, сделала шаг назад, пропуская Гавриила в магазинчик. Он был сам на себя не похож — встрёпанный, всклоченный, с не уложенными волосами, со смятым фраком и без шляпы. Он прошёл внутрь, совершенно неуклюже пытаясь спрятать за спиной что-то большое, продолговатое и деревянное. — Неужели сбежал с собственной свадьбы, чтобы поздороваться? — попыталась съязвить Вельзевул, скрывая своё волнение. — Да, но не совсем. Я сбежал, потому что больше не могу лгать, — объяснил Гавриил, неловко топчась на месте; взгляд его падал куда угодно, но только не на Вельзевул. — И чтобы отдать тебе вот это. Это подарок… на именины… Он наконец протянул руку вперёд, показывая футляр для скрипки. Вельзевул спрятала руки за спиной. — Я не могу его принять. — Можешь, — возразил Гавриил, подходя ближе. — Возьми, пожалуйста. — У меня всё равно нет инструмента, и никогда не хватит денег, чтобы купить его, — буркнула она, всё равно не беря подарок в руки. — Ты открой. Вельзевул тихо вздохнула. Футляр был из тёмного дерева, с ручкой на крышке. Он оказался куда тяжелее, чем должен был, и Вельзевул поставила его на ближайшую тумбу, чтобы открыть. Внутри лежала скрипка. У девушки перехватило дыхание от тихого восторга. Она рассматривала инструмент, осторожно касаясь пальцами натянутых струн; гладкость отполированного и покрытого лаком дерева сейчас завораживала, как и любая новая вещь, ещё не тронутая временем. И более того — осознание, что это принадлежит ей. Она не решалась посмотреть на Гавриила, наблюдающего за ней. Прочистив горло, она попыталась казаться беспечной. — Так о чём и кому ты лгал? — спросила, внутренне радуясь, что голос звучал ровно. — Всем, — Гавриил шумно втянул воздух носом, напрягся, а потом выдохнул. — В первую очередь я лгал себе, ведь я рассчитывал, что смогу забыть тебя. Очевидно, что мы не подходим друг другу из-за нашего положения, и я очень долго убеждал себя, что это уважительная причина, чтобы отказаться от чувств, что я испытываю к тебе. Но это не так. И я лгал всему своему окружению, что буду счастлив с Мишель, что я уважаю выбор родителей, что я достойный наследник… — внезапно он усмехнулся. — Наверняка отец лишит меня наследства за такую выходку, но я сумею обеспечить нам безбедную жизнь. Вельзевул вздрогнула и обернулась, забыв как дышать. — Что ты такое говоришь? — прошептала она, не чувствуя языка, и во рту пересохло. В глазах Гавриила мелькнуло замешательство. — Я говорю, что чувствую к тебе… Я люблю тебя, Вельзевул. И я думал… надеялся, что мои чувства взаимны. Я хотел сделать тебе предложение, — о взял её ладонь в свою и накрыл холодные тонкие пальцы второй рукой, чуть сжимая. — Ты станешь моей женой, Вельзевул Хилл? У неё хватило сил только на слабый кивок. Страх так стремительно сменился облегчением, а теперь и радостью, что бедное сердце не выдерживало, билось о рёбра, точно хотело выпрыгнуть из груди, чтобы поведать о своих чувствах, потому что слов Вельзевул не могла подобрать никаких. Она порывисто обняла Гавриила, крепко прижимаясь к его груди и пряча своё смятение. — Если только ты станешь моим мужем, — попыталась пошутить, и из горла вырвался нервный смешок. — Непременно. Гавриил сильнее сжал её в объятиях, целуя в макушку. Они стояли так долго, наслаждаясь близостью друг друга, которая более не смущала их, а дарила тепло и спокойствие. — Ты сыграешь? — спросил Гавриил, чуть отстраняясь. Он заправил выбившиеся из косы пряди Вельзевул за ухо, нежно погладив по щеке и заглядывая в глаза, и девушка широко улыбнулась, кивнув. — Только поднимемся наверх. Она осторожно вынула скрипку из футляра и взяла смычок, крепившейся со внутренней стороны крышки, и лёгким шагом направилась к лестнице; Гавриил, улыбаясь, следовал за ней, качая головой.Гитара звенела так громко, что не было слышно крика, Ведь боль от последней капли всегда поёт очень тихо. Давили на слабые ноты и нежно играли со скрипкой, И я боюсь, что не скрыть мне дурацкой странной улыбки.
Вельзевул, закрыв глаза, играла о своей любви, о том, для чего не смогла найти слов, и казалось, что пел не только инструмент в её руках, но и она вся, чуть фальшивя, от опьяняющих разум чувств и ощущений.