Ночь

      Дожидаться своей очереди невыносимо тревожно. В голову лезет множество мыслей, и Вельзевул нервно перекладывает телефон из руки в руку, то включает, то выключает, отслеживая время, но не запоминая цифры. Она не уверена в принятом решении, а посоветоваться может только с одним человеком. Точнее, только к его совету она прислушается, но скажет ли он что-нибудь?       Вельзевул вскакивает со своего места и отходит в другой конец коридора, по-дальше от кабинета врача, по пути набирая номер. Внутри всё замирает, опускается в низ живота, стягивается в тугой узел опасений; сердце лихорадочно бьётся не в такт долгим гудкам.       — Вельзевул? — слышит она, когда Гавриил наконец отвечает.       — Можешь сделать мне одолжение? — выпаливает без приветствий и обиняков, на секунду зажмурившись.       Гавриил усмехается, откидывается на спинку кресла, откладывая ручку.       — То есть я больше не эгоцентричный петух и мудак? — язвит. — Спустя два месяца агрессивного молчания ты хочешь, чтобы я что-то сделал для тебя?       Вельзевул уже думает, что это была плохая идея — позвонить ему. Правда, просто отвратительная, но… никого другого она слышать не могла и не хотела.       — Пожалуйста, Гавриил! — цедит она в телефон, чудом не срываясь на ругательства. — Можешь до конца разговора, пожалуйста — я прошу: пожалуйста! — забыть, что мы люто ненавидим друг друга и просто выслушать?       Гавриил напрягается; голос у Вельзевул подрагивает, и что-то стискивает грудь мужчины, заставляя сосредоточиться и отложить в сторону шпильки и обиды.       — Что случилось? — спрашивает он серьёзно, начиная беспокоиться. Вельзевул не из тех, кто названивает бывшим в пьяном угаре ради прикола, а ведь она трезва.       — Мне кажется, что я совершаю большую ошибку, — быстро шепчет, сжимая свободную руку в кулак. Уже от того, что она произнесла эти слова вслух, становится легче, и Вельзевул на периферии сознания замечает с удивлением, что говорить с Гавриилом привычно и спокойно.       Но она не может заставить себя объяснить дальше, и у Гавриила всё внутри с ног на голову переворачивается. Он всё ещё чувствует ответственность за Вельзевул, хоть она о защите и заботе никогда не просила. Теперь просит, этот звонок — просьба, теперь Гавриил понимает.       — Что за ошибка, Велли? — спрашивает тоже шёпотом, боясь спугнуть внезапное откровение.       — Я хочу сделать аборт, — выпаливает, разжимая побелевшие пальцы.       С минуту они дышат в трубку, не решаясь произнести ни слова. Вельзевул снова жалеет о звонке и хочет сбросить вызов, так ничего и не решив. Только дальше — шаг в неизвестность, пугающую и мрачную. А рядом с Гавриилом, пусть и через несколько километров по телефонной связи — светло и тепло. Поэтому она дожидается его реакции, внутренне уже размышляя над следующими словами.       Гавриилу осознание давит на сердце, обида затапливает его новой волной, и ему кажется, что ещё чуть-чуть и он перестанет что либо ощущать. Он думал, что с Вельзевул — это на всю жизнь; он думал, что она чувствует то же, что и он: большое и тёплое, горящее ровно и ярко; он хотел, чтобы это длилось вечность, хотя бы воспоминания на дне бокала. Она забыла его с кем-то другим, доверилась кому-то другому так скоро, так близко, а теперь…       — Так почему ты звонишь мне? — срывается с языка колючее. — С отцом ребёнка ты не в ладах?       Вельзевул свою обиду проглатывает. Ей слишком горько, чтобы отвечать такой же колкостью, чтобы думать о разногласиях теперь. Чувство вины прогрызает себе путь наружу, и она только прерывисто вздыхает; глаза щиплет, но они сухи.       — Если бы ты знал, насколько прав… — бормочет, собираясь с силами. — Это твой ребёнок, Гавриил. У меня не было никого после тебя.       Он забывает, как дышать. В голове мысли гудят как пчелиный рой, и Гавриил думает, что он варится в кипятке под крышкой, и кто-то стучит молотком по кастрюле. Он не знает, что сказать, не может ни за что ухватиться, чтобы подумать осмысленно, и только тяжело молчит, сжимая трубку так, словно желая, чтобы она треснула.       — Скажи, пожалуйста, хоть что-нибудь… — Вельзевул зарывается пальцами в волосы, прикладывая холодную ладонь ко лбу. Язык еле ворочается.       Гавриил судорожно вспоминает, о чём вообще шла речь в самом начале этого странного разговора.       — Почему ты думаешь, что это… — пытается подобрать правильные слова, правильно спросить, не задев её натянутых нервов. — Почему ты хотела… сделать аборт? — шумно выдыхает, ставя локоть на стол и упираясь головой о раскрытую ладонь.       Вельзевул над ответом почти не раздумывает — уже думала, много раз взвешивая все «за» и «против».       — Я думаю, что не готова к этому, — вздыхает. — Я едва окончила институт, стажа почти никакого и ты… — она осекается, прикусывая губу. — И я сама веду себя, как ребёнок, я не справлюсь…       — Вель, Вельзевул, успокойся, — Гавриил обрывает резче, чем хотел бы, пытаясь говорить уверенно и твёрдо, сам же почвы под ногами не ощущая. Выпрямляется, словно на совещании. — Ты не ребёнок, можешь мне поверить. Можешь спросить об этом у кого угодно, и все подтвердят мои слова. Это во-первых. Во-вторых, если ты захочешь, ты справишься. Ты сильная. Ты же… — он мнётся с секунду, — ты же хочешь этого ребёнка, верно?       Вельзевул, шумно втягивая воздух носом, кивает, забыв, что Гавриил её не видит.       — Да, — хрипит от волнения в трубку, но не решается сказать о своём самом главном страхе. Желании.       Гавриил о нём догадывается, поэтому спрашивает снова, уже не делая акцент на последнем слове:       — Почему ты позвонила мне?       — Потому что я всё ещё люблю тебя, — выдыхает и тут же ругается: её так раздражает, когда Гавриил выводит её на эмоции и вытягивает всё скрытое, чёртов манипулятор! Прямо сейчас она не злится по-настоящему на это.       Ему требуется ещё несколько десятков секунд, чтобы осознать всё услышанное. Он обдумывает мысли, как взбирается на лестницу: нужда в его заботе, беременность и отцовство, любовь, о которой, Гавриил уверен, Вельзевул говорила с наивысшей искренностью. И как вывод: у них есть ещё один шанс на счастье, на то вечное, крепкое и глубокое, о котором они мечтали долгими ночами, прижимаясь друг к другу.       — Я могу приехать? — неровно, на вдохе с кусочком надежды. Вельзевул только угукает в трубку вместо ответа, и Гавриил срывается с места. — Я тоже тебя люблю. Никогда не переставал.