Ночь

      Вельзевул не считает групповую терапию хорошей идей, равно как и нахождение в психушке. Хотя все кругом, кроме пациентов, её таковой не называют. Здесь, конечно, не так мрачно, как у неё в комнате, да и врачи улыбаются — это вроде должно способствовать выздоровлению, нормализации состояния, но Вельзевул в принципе не понимает, для чего это. Она смутно помнит время, когда ей было нормально. Она не помнит, чтобы это было в «сознательном» возрасте. Ей было нормально лет до двенадцати. Тогда она была сопливой девчонкой, приходящей в восторг от огромного ведра сладкого поп-корна, предназначенного только ей.       Сейчас ей почти двадцать, и она не может понять, чем сладкое отличается от солёного, поэтому выбирает алкоголь. Сначала он до тошноты обжигает горло, потом можно напиться до бессознательности. Как жаль, что рано или поздно приходится возвращаться — Вельзевул это не нравится.       И она не возвращается из своих мыслей к обсуждению чего-то там, к назойливым вопросам психотерапевта и ответам прочих. Первые три сеанса она не говорит ничего и ничего не слышит, плавает в растрёпанных воспоминаниях, оставленных передозировкой ЛСД. Потом от скуки она начинает вникать в происходящее. Всё ещё молчит, но внимательно наблюдает. Сеансы посещают шесть человек, включая её саму: одна девчонка с ОКР, парень и ещё одна с затяжной депрессией, как и у Вельзевул, парень с биполяркой после попытки самоубийства — в его рассказы она вслушивается особенно внимательно, как и в рассказы парня с нарцисцизмом. Вельзевул не совсем понимает, что делает тут он, со своей тревожностью и гиперответственностью среди них, тех, кому жить осточертело.       Потом вникает — ему тоже. Как банально — просто устал от своего диагноза, но, чёрт, он, Гавриил, единственный, кто лёг сюда по собственной воле, единственный, кто воспринимает происходящее с энтузиазмом, доводящим Вельзевул почти до бешенства; кто и вправду верит, что может избавиться от ощущения собственной абсолютной никчёмности и бесполезности. К седьмому сеансу Вельзевул начинает говорить. Наверное, подействовали антидепрессанты. Вельзевул говорит и постепенно осознаёт, что говорит не всем, не психотерапевту, а именно раздражающему своей идеальностью Гавриилу. Смотрит прямо на него, и он смотрит в ответ, ничуть не теряясь от её настойчивого взгляда.       Потом психотерапевт, мисс Годнес, переходит к активным действием, решив, что все достаточно раскрепостились. Она подробно объясняет, как будет проходить упражнение, и, убедившись, что все будут чувствовать себя нормально, делит ребят на две группы. Слепые — должны нацепить на глаза повязки, чтобы ничего не видеть, и довериться поводырям — тем, кто будет вести их, следить, «знакомить с миром», давая трогать предметы, других людей. Вельзевул не видит в этом ничего страшного — ей всё равно.       — Пары я составлю самостоятельно для чистоты результата, — говорит мисс Годнес, раздавая повязки. — И помните, всё должно проходить в абсолютной тишине! В вашем распоряжении терраса и внутренний двор. Будьте аккуратны.       Сначала Вельзевул оказывается в группе поводырей, и её подопечным становится девчонка с депрессией, Дагон. Она дёрганная, вцепляется в руку Вельзевул почти до боли и с трудом куда-то идёт, едва-едва переставляя тощие ноги, сжимает ладонь в кулак, когда Вельзевул подносит её руку к чему-то, а поняв, что то, что она трогает — живое, так и вовсе едва не отпрыгивает. Вельзевул не решается повести Дагон во дворик, опасаясь, как бы она не навернулась со ступенек, и просто наматывает с ней круги вокруг мисс Годнес. Терапевта это не слишком радует, но она ничего не говорит. Вельзевул мельком наблюдает за Гавриилом, оказавшимся слепым. Он напряжён до невозможности, потеряв контроль, и пытается сделать всё сам — сам тянется к предметам, сам прощупывает дорогу, вертит головой, хоть ничего и не видит, чем изрядно напрягает своего поводыря, парня с биполяркой.       Когда мисс Годнес объявляет, что пора возвращаться, Вельзевул просто подводит Дагон к ней, а Гавриил заметно успокаивается и вполне уверенно идёт обратно к террасе, чуть не вырываясь из рук Хастура, из-за чего спотыкается и падает на ступени. Хастур дёргается, чтобы помочь ему встать, но Гавриил помощи не принимает и Хастуру в руки больше не даётся, поднимается сам, пытаясь отдышаться и останавливается у колонны, прижимаясь к ней спиной.       — Снимайте маски, ребята. Вы большие молодцы, — говорит мисс Годнес, оглядывая всех и улыбаясь. — Гавриил, с тобой всё в порядке? Можешь продолжать?       — Да, — кивает Гавриил и подходит ближе, отдавая повязку мисс Годнес. Вельзевул замечает, что руки у него дрожат. Теперь все меняются ролями; Вельзевул будет слепой и, натягивая повязку на глаза, она понимает, что совершенно к этому не готова: оказаться в чужих руках, в руках, о которых ничего не знает, которые могут её не удержать. Вельзевул не боится боли, но только когда она к ней готова; Вельзевул не любит неожиданностей, не любит ненужных прикосновений, но понимает это слишком поздно. Но всё не настолько страшно, чтобы прерывать упражнение.       Она пытается предположить, кто будет её поводырём. Точно не Дагон и не Хастур — это хорошо, не Мишель — уже хуже, ведь она выглядит как тот, кто не уронит. Потом чья-то рука опускается на талию, и Вельзевул тут же инстинктивно накрывает её своей левой, удерживая от ненужных движений, а вторая осторожно берёт за запястье правой. Поводырь оказывается на порядок выше Вельзевул, и пахнет от него хвоей с ментолом. Она уже слышала этот запах, слышала, когда… сталкивалась с Гавриилом. Осознание того, что именно он её поводырь, заставляет Вельзевул расслабиться; это иррационально, но она уже не боится куда-то идти и с большой охотой трогает всё, к чему Гавриил протягивает её руку. Вторую она всё ещё держит поверх его, несильно сжимая. Кто-то трогает Вельзевул за волосы и за плечи, и она напрягается, невольно вжимаясь в Гавриила, и он уводит её в сторону.       Потом Гавриил внезапно останавливается, обходит Вельзевул и становится спереди, берёт её за обе руки и опускается куда-то вниз, и больше не двигается. Лестница, доходит до Вельзевул, и она стоит к ней лицом; осторожно опускает ногу, подгибая колени, и спешит нащупать носком ботинка вторую ступеньку, потом опускается на полную стопу, подставляя правую ногу. Не споткнуться, не споткнуться… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь — сердце колотится где-то в горле и висках от напряжения, а ступени кончились, и какое-то время Гавриил никуда не идёт, давая Вельзевул успокоится. Она нервно улыбается не то от восторга, что умудрилась не навернуться, не то от близости Гавриила. Он большой и тёплый и точно не уронит. В какой-то момент Вельзевул прижимает правую руку ближе к телу, и Гавриил берёт её за ладонь, как делают в танце, и они просто бродят по дорожкам дворика, больше не натыкаясь на других. И Вельзевул ловит себя на мысли, что наслаждается происходящим, возможностью снять с себя ответственность и довериться кому-то… приятному; впервые наслаждается чем-то на сеансах групповой терапии; впервые искренне и без оговорок наслаждается вообще чем-то.       И ей даже жаль слышать окрик мисс Годнес, призывающий всех вернуться. Жаль, когда Гавриил отпускает её, жаль снимать повязку и возвращаться к яркости мира, его гулу и холоду. Все рассаживаются на свои места, и мисс Годнес, ещё раз удостоверившись, что все нормально себя чувствуют, задаёт кучу вопросов: какую роль исполнять было проще? почему? чувствовали ли вы, доверяет ли вам ваш слепой? доверяли ли вы своему поводырю? пытались ли проявить инициативу в роли слепого? каковы ощущения в целом? что вы вынесли из этого упражнения?       Вельзевул внимательно слушает ответы Гавриила, чёткие и структурированные. Ему было проще в роди поводыря, потому что не любит терять контроль; он своему поводырю не доверял совсем и всё пытался сделать сам; он думает, что его слепой ему доверял. Он попытается стать более открытым для других людей и снизить градус ответственности, будет делать релаксационные упражнения, чтобы меньше беспокоится по поводу контроля…       Вельзевул коротко улыбается его дотошности. И, поймав его взгляд, говорит, что доверяла своему поводырю. Потом что-то неуловимо меняется. Свободное время Вельзевул проводит с Гавриилом — в тишине, что-то читая или рисуя, или переговариваясь шёпотом; они узнают друг о друге больше; они становятся в пару на групповой терапии, а на личной Вельзевул рассказывает мисс Годнес о чувствах к Гавриилу. Она не знает, что возвращает её из небытия: таблетки, терапии или Гавриил, но жизнь постепенно налаживается, возвращается к давно утерянной планке нормально, а в иные моменты и вовсе переступает её. И возвращение уже не кажется Вельзевул чем-то плохим, ведь можно возвращаться к Гавриилу, к интересным беседам и к чаю с молоком; возвращаясь, можно больше не терять.       Следующие несколько месяцев кажутся лучшими за последние несколько лет. Не так сложно строить близкие отношения в стенах психдиспансера с кучей проблем и не самыми ужасными диагнозами. Они оба стараются, но не говорят о происходящем. Гавриил называет их отношения крепкой дружбой и улыбается; Вельзевул не противоречит, не до конца понимая, что именно чувствует. Из осознанного: привязанность и тихое счастье — ей хватает за глаза.       Мисс Годнес бесконечно довольна группой. Говорит о прогрессе и выздоровлении, о том, что все они многого достигли. Вельзевул нравится верить ей, пусть все слова делит пополам; она всё ещё не воодушевлена методами работы, но больше они не кажутся идиотскими: ровно до того момента, пока мисс Годнес не предлагает пройти упражнение на доверие. Хастур хмыкает и говорит, что готов грохнуться на пол прямо так.       — С высоты двух столов?       Хастур фыркает и закатывает глаза. Вельзевул напрягается и ловит взгляд Гавриила. Мисс Годнес продолжает объяснение: они поставят столы друг на друга, и ловить будет не один человек, а несколько, положат маты. Она говорит, что все готовы, и только у Вельзевул по спине ползут мурашки. Она боится высоты, и это была не та тема, которую они обсуждали с мисс Годнес лично; детскую травму — да, но не фобию.       Первым падает Хастур, и Мишель с Дагон ворчат, что он слишком много ест, последняя косится на Гавриила. У Вельзевул подкашиваются ноги. Потом с тихим визгом падает Мишель, после неё — Дагон и её накрывает истерика. Пока мисс Годнес её успокаивает, Гавриил отводит Вельзевул в сторону, берёт её за руки.       — Ты в порядке?       Вельзевул отводит взгляд, хочет сказать, что да, в норме, но Гавриилу врать не может. Она сжимает его пальцы.       — Я боюсь высоты, — шепчет, — а Годнес об этом не знает. Или знает, и это не играет роли.       — Может, тебе лучше отказаться от упражнения? — Гавриил склоняется к Вельзевул ближе. — Всё будет нормально.       — Нет, я не… — она собирается с силами. — Не думаю, что стоит. Возможно, это, — кивает на столы, — мне необходимо.       Вельзевул нервно улыбается. Гавриил гладит её плечи, успокаивая. Он знает, что её переубеждать бесполезно.       — Я поймаю тебя, — говорит тихо, но твёрдо. Вельзевул ему верит, но легче от этого не становится.       Она забирается на столы; под ней всего лишь два метра с нескольким, маты и люди, которым она уже научилась доверять. Вельзевул сжимает руки в кулаки, чтобы унять дрожь, вдыхает глубоко и выдыхает. Она не слышит ободряющих слов мисс Годнес, она смотрит только на Гавриила, и тот кивает, улыбаясь. Вельзевул поворачивается к плывущему краю под ногами спиной и, сложив руки на груди, откидывается назад.       Она не жмурится, крик стынет в глотке, не вырывается сквозь плотно сомкнутые губы; пропахший лекарствами и хлоркой воздух превращается в ледяную вечность, а в следующую секунду в лопатки и поясницу упираются руки. Вакуум в голове наполняется тихим шёпотом сквозь гомон других голосов:       — Поймал, — и большая рука сжимает её онемевшую ладонь.       Вельзевул ставят на ноги, но она тут же оказывается прижатой к груди Гавриила. И хорошо, иначе бы точно свалилась куда-нибудь под землю. Она никак не может восстановить дыхание, слышит сердце в ушах и чувствует его на корне языка.       — Всё хорошо, всё хорошо, — продолжает шептать Гавриил, поглаживая её по спине. Всё хорошо — отпечатывается на внутренней стороне век, и Вельзевул кивает, сглатывая остаточный страх.