Ночь

      Вельзевул ложится на живот, складывает руки на подушке и кладёт голову на них. На осоловелую улыбку Гавриила не смотрит: погружается в полудрёму, наслаждаясь редкими минутами спокойствия. Наслаждается тем, что Гавриил сейчас рядом, и им ни говорить, ни касаться друг друга не нужно, чтобы чувствовать любовь; что они не заняты работой и не происходит ничего, требующего их внимания; что в груди приятно ноет, тело расслабленное и тёплое. Ни одна мысль не тревожит Вельзевул сейчас. И широкая ладонь Гавриила на неприкрытой простынёй спине в очередной раз взрывает что-то внутри Вельзевул. Вот так просто и почти небрежно, лёгкими прикосновениями вдоль позвоночника, под лопатками — гладит, массирует, а у неё нутро переворачивается, сама Суть трепещет. Если бы Вельзевул была котом, она бы замурчала.       Она знает, что Гавриил ею любуется, и улыбается ему, приоткрывая глаза. Солнце светит мягко, лучи блестят в фиолетовых глазах Гавриила, отражаются ласковыми искорками в радужке и бесконечно нежной улыбкой. Он улыбается так — искренне — только ей.       — Вель, — окликает. Голос звучит тихо, будто неуверенно. — Могу я спросить?       Вельзевул открывает глаза полностью и выгибает бровь. Что-то случилось — не очень важное, но выбивающееся из покоя. Что-то, связанное с их оккультно-эфирным происхождением, что обязательно заставит Вельзевул хмуриться и тяжело вздыхать. На солнце, кажется, наплывает облако, а Гавриил убирает руку.       — Тебе нравится?       Он спрашивает серьёзно, и на несколько мгновений мозг у Вельзевул отключается: что? Потом она усмехается, выдыхает, мысленно качая головой.       — Любишь ты всё драматизировать… — тянет, рассматривая недоумённое лицо Гавриила. — Нравится, иначе я бы обязательно сказала.       Гавриил кивает — знает, что Вельзевул не из тех, кто стал бы притворяться. И ей с ним это совсем ни к чему. Он ложится на спину, складывает руки на груди в замок и смотрит в потолок задумчивым взглядом, напряжённым. Похоже, разговор только начался, и Вельзевул терпеливо ждёт его продолжения.       — И это лучше, чем было раньше?       Вельзевул снова выгибает брови: сегодня не было ничего нового, чтобы спрашивать.       — Именно этот раз — так же хорошо, как и все предыдущие, Гейб. О чём ты говоришь?       — Я спрашиваю не именно про этот раз, про все наши разы в сравнении с твоими предыдущими, — Гавриил бросает на неё быстрый тревожный взгляд. — Я лучше, чем другие?       Вельзевул всё же тяжело вздыхает. Утыкается лицом в руки, пряча взгляд. Ей отчего-то жутко неловко, почти стыдно в этом признаваться. Демон же, репутация и стереотипы, пусть и глупые, но работу и положение среди своры лизоблюдов никто не отменял. И разве не она подкалывала Гавриила при каждом удобном случае? За это совесть не гложет — у Вельзевул её нет, но слова встают в горле непроизносимым комком.       — Не было никаких «других», — бормочет в подушку неразборчиво. — Ты первый и единственный.       Гавриил поражённо выдыхает и молчит. Вельзевул хочется сжаться в комок и от этого же желания становится противно.       — Почему?       — Потому что у меня было слишком много всего, чтобы находить в этих выкрутасах удовольствие, — говорить, не смотря на Гавриила и не касаясь его, проще, легче, но слишком неудобно. Словно они снова выясняют отношения перед Паданием, после, обсуждают Армагеддон… Словно они чужие друг другу и говорят страшные вещи.       Вельзевул морщится, садится, умывая лицо руками, и смотрит на Гавриила, возвращая на лицо улыбку. Невольно вспоминаются их поцелуи и объятия: когда они были ангелами, когда она стала демоном и Гавриил держал её за руки, боясь снова отпустить, прикусывая губы. Вельзевул вспоминает, каким он был неуклюжим, какой уверенной приходилось быть ей: ведь нельзя выдать, как сильно она волнуется, как дрожит её Суть, словно она и не Лорд Ада, не вторая по могуществу после Люцифера.       У неё не было опыта, но было много знаний и много сил — достаточно, чтобы Гавриил не понял, что и для неё всё в новинку, чтобы чувствовать, что всё идёт правильно, и наслаждаться каждым мгновением.       Гавриил садится тоже, зачёсывая назад растрёпанные волосы. Лучше не становится, и Вельзевул взъерошивает их сильнее, унимая невесть откуда взявшуюся тревогу Гавриила.       — С тобой всё иначе. Секс же изначально для этого и был создан — для единения.       Последние слова тонут в смущении, по щекам Вельзевул растекается румянец, и она запрокидывает голову. Но собственных чувств уже не скрыть, и от Гавриила скрывать не очень хочется. Так, для порядка. Он притягивает её к себе за плечи, целует мягко в губы, обнимает крепко — чтобы не отпускать больше. Но Вельзевул никуда уходить никогда не собиралась, теперь Гавриил об этом знает.       — Будешь припоминать мне это? — смеётся в поцелуй.       Гавриил качает головой.       — Буду беречь твою тайну, — шепчет, отстраняясь. Он улыбается, выглядит таким самодовольным, что Вельзевул хочется поморщиться и пожалеть, что сказала. Но только целует Гавриила со всё нарастающим желанием, скользит языком по его нёбу.       Для него это — особенное, как первая звезда в руках, и будет он к этому относится столь же трепетно, пусть они и не люди, чтобы придавать значение невинности человеческих оболочек. Только Гавриил — ангел, они оба слишком долго играли в людей, и Вельзевул не собирается возражать этому чувству. Ей самой что-то бьёт в голову, сладко сводит мышцы, и кожа горит от прикосновений Гавриила. Любовь, наверное.