Ночь

      Гавриил не любил усталость, когда человеческое тело тяжелело, становилось таким неудобным, тесным и напряжённым, что сдавливало саму Суть, и даже молитвы не спасали. Тогда он, закрывая глаза собственной принципиальности и жизненному кредо, пользовался человеческими способами, самыми безобидными, какие знал. Гавриил медитировал в горячей ванне, выпивал стакан тёплого молока и ложился спать, открыв окна. Он тщательно вырезал из себя удовольствие от этого процесса, напоминал, что все действия — не более, чем инструмент, но лёгкая улыбка всё равно проскальзывала на его лице из раза в раз при пробуждении.       Сегодня улыбки не было. Зато было ощущение, что перед тем, как закрыть глаза, его развоплотили, и теперь Гавриил находился вне времени и пространства, вне хронологии событий. Но память вернулась быстро и просто, стоило повернуть голову и увидеть спящую рядом Вельзевул.       Вельзевул.       Вчера они встретились на конспиративной квартире, обсуждали предстоящий Армагеддон, подписывали бумаги, перепроверяли всё в тысячный раз… и будто бы случайно обмолвились, как сильно устали от происходящего. Посмотрели друг на друга удивлённо, но с пониманием, и Вельзевул, усмехнувшись, предложила выпить за скорое окончание кошмара — почти в шутку. Конечно. Гавриил даже не стал заикаться об осквернении тела: уже проходил, и выслушивать от демона, какой он зануда, не хотелось. Они пили что-то жуткое, горячее и тягучее, и было совсем не понятно: Адский ли это скверный огонь или праведный Небесный? Они смеялись, жонглировали ехидствами и практиковались сначала в культурном мате, а потом в членораздельном изложении мыслей. К концу вечера Вельзевул глупо улыбалась, похрюкивала на вдохе от плоских шуток и через слово обещала разбить бутыль о голову Гавриила.       Гавриил был уверен, что пойло было всё же Адским и выжгло в нём то немногое цельное, что оставалось.       Вельзевул была наполнена жизнью и силой, горячей и неуёмной, толкающей её меж лопаток. Она давно переместилась Гавриилу под руку, облокачивалась о него спиной, распевая исковерканные старые молитвы на шумерском. Она пахла теплом и хаотичным движением звёзд, следовавших за какой-то высшей целью — прочной, незыблемой. Её собственной.       — Не охота возвращаться, — призналась она, вздыхая. Но всё же распрямилась и потянулась, приводя мысли в порядок. У Гавриила гулял в голове ветер и желание не чувствовать себя пустым и одиноким.       Он никогда не ощущал себя страннее, осознавая, что дело было не в том, как Вельзевул смотрела или выглядела — а в том, что она просто была такой, какая есть. Просто была. Мысль о том, что она возбуждала сама по себе, даже не прибегая к своим демонским тайнам, сносила голову. Вельзевул сносила голову. Гавриил смотрел на неё, не в силах услышать что-то кроме стука своего сердца, гула горячей крови в ушах; мог чувствовать только жжение под кожей, волну тяжелого жара в груди и паху — и как шов брюк болезненно врезался в напряженный член. Это было совершенно не правильно. Это было до сладкого греховно.       Вельзевул смотрела на него в упор, хмурясь, но губы кривились будто бы в улыбке. Она всё знала и, вставая, озвучила вслух:       — Ты хочешь меня, верно? Даже не скрываешь.       Она хотела сказать ещё много чего об ангельском лицемерии, похотливости, двойных стандартах и конкретно о том, какой Гавриил придурок. Но смолчала, подходя ближе, уселась ему на бёдра, прижимаясь тесно. Её руки легли на его плечи, не оставляя возможности сбежать, улизнуть, хотя Гавриил был достаточно силен, чтобы просто стащить Вельзевул с себя.       — Что же мы теперь будем делать, ангелок? — почти мурлыкнула ему на ухо, чувствуя, как внутри разливается возбуждение, завязывается горячей пульсацией меж ног.       — Ты об этом осведомлена лучше, — голос Гавриила звучал непривычно хрипло, и архангел прочистил горло.       — Неужели? — Вельзевул, скалясь, чуть отстранилась, заставляя Гавриила плотнее сжать зубы от давления. — А как же непорочность, — она скользнула руками ниже, — и угроза Падения, — взяла его руки в свои, — и ты же в курсе, что прелюбодеяние, — положила себе на бёдра, — смертный грех?       — В курсе, — выдохнул, замерев. Под пальцами искрился живой огонь. Вельзевул сверкнула глазами.       — Попроси об этом вслух, — приказала она, не оставляя путей к отступлению. — Если сворачиваешь на тёмную дорожку, то делай это полностью и с достоинством. Я не дам тебе воспользоваться мной.       Слова сочились липким раздражением, вспарывали кожу отвращением. Гавриил ткнулся носом Вельзевул в шею, вдохнул её прогорклый запах.       — Я хочу заняться с тобой любовью, — проговорил, останавливаясь после каждого слова. Но этого было мало: — Взаимной.       Стиснул талию Вельзевул в руках, пробираясь по позвоночнику. Истома предвкушения следовала за его касаниями и голосом, и Вельзевул прижалась ближе, двинула призывно бёдрами, чувствуя, что прелюдия подходит к концу.       — Я не занимаюсь любовью, — она усмехнулась, затирая смысл слова. — Я демон. Я трахаюсь и жестко.       Гавриил ей не поверил, выдохнув, поцеловал глубоко, неумело. Не поверил, потому что она улыбалась остро в поцелуй, вела его дальше; целовала, как пила, обжигая щёки ладонями, дышала тяжело и смотрела мутным взглядом.       Она сдалась быстро, расслабленная алкоголем, разомлённая от чего-то, что скрывала глубоко. Она отвечала на трепетные поцелуи и принимала нежность, она водила пальцами по коже, прижималась щекой и виском, дышала им, наполняла собой. Всё равно прикусывала кожу до крови, заставляя Гавриила вздрагивать с тяжёлым стоном и двинуться жёстче, но зализывала укусы мягко, оставляя тёплые следы. Он обнимал её крепко, чувствуя ничем не замутнённое, покойное счастье, не в такт участившемуся сердцебиению.       Сейчас ничем подобным не пахло. Только серым утром, предвкушением неловкости и вопросами без ответов, словами без смысла. Вельзевул перевернулась набок, закинула руку Гавриилу на грудь, как самое естественное движение. Гавриил руку убрал, но Вельзевул только обняла сильнее, придвигаясь ближе, уткнулась лбом в рёбра, горячая и доверчивая. Что она скажет, когда откроет глаза? Что скажет он?       Гавриил растёр лоб, провёл рукой по лицу, смывая неизвестность. Повернулся на бок, приобнимая Вельзевул, зарылся пальцами в волосы. Все эти вопросы совсем не важны, когда просто хочется быть рядом, просто касаться, просто говорить — о сложном и не очень — легко, просто наслаждаться временем и близостью.       — Решил, что теперь можно нежничать со мной, как с девчонкой? — буркнула Вельзевул, не открывая глаз, и нельзя было по тону определить: шутила она или говорила серьёзно. Гавриил поцеловал её в лоб, не позволяя напряжению сковать себя.       — Тело-то у тебя женское.       Она только усмехнулась, уткнулась носом ему в грудь, мазнула губами по коже. Шутила.       — Почему ты попросил меня о сексе? — спросила внезапно, так, словно уже знала ответ — прочла его по глазам ночью — или знала дольше, чем сам Гавриил.       — Потому что ты единственная, кому я доверяю. Кто не провоцирует, не подсиживает, не выслеживает, не осуждает и понимает, — он выдохнул, обнял Вельзевул крепче, выпуская из себя боль, что так давно тёрлась о Суть. Улыбнулся болезненно от ужасно прекрасной правды. Потому что он влюбился, и чувства требовали выхода, подтверждения своей реальности. — Почему ты согласилась?       Вельзевул повторила его улыбку, но оскалилась для острастки. Хоть он всё равно ничего не видел — только догадывался.       — Потому что ты мне доверяешь. Ну, и я тебе тоже, — она усмехнулась. — Но на самом деле из любопытства: никогда не трахалась с ангелом.       — Занималась любовью, — поправил, и она не стала возражать. Из всего случившегося и нет — это было лучшим выбором.