Ночь

      Гавриил приходит в бар «Драный Козёл», название которого говорит само за себя. Он читал, что выпивка здесь отменная, а контингент своеобразный, но не уверен до конца в своём желании. Гавриил не доверяет самому себе и, заказав виски, ищет свободный столик почти вслепую в сумраке помещения, насквозь пропахшего алкоголем, шумом и дряной музыкой. Он останавливается, на секунду вспоминая, что ищет здесь и зачем, взвешивает цену — короткая ночь с девицей, которую он забудет, ничего не стоит в таком месте.       — Так и будешь стоять столбом? — окликают его снизу сбоку, и Гавриил оборачивается на голос, не имеющий пола — только лёгкое возмущение. Человек за столиком похож и на мужчину, и на женщину, не понятно, сколько ему лет, и даже когда он называет своё имя легче не становится. — Вельзевул.       Человек улыбается и, видимо, это приглашение присесть. Вариантов всё равно не много.       — Гавриил, — представляется он в ответ, располагаясь напротив. Сейчас они познакомятся поближе, завяжется непринуждённая беседа и возможно они сойдутся на одном увлечении или общем знакомом. Очевидно предсказуемо и — почему бы нет? — Гавриил не уверен, рад ли он тому, что план может пойти прахом, или огорчён. Совесть гложет нутро. — Рад знакомству.       — Ну-ну, — хмыкает человек совершенно без интонации. Кажется, всё не так просто. — Ты выглядишь здесь не к месту в этом костюмчике и взглядом придурка с Даунинг-стрит.       Гавриил сдерживает раздражение.       — Вы ещё ничего не знаете обо мне, но уже хамите.       — Но я же видела, как ты зашёл и вёл себя — разве это не информация?       — Вы психолог?       Вельзевул улыбается.       Разговор действительно течёт сложнее, чем он предполагал. Чувствует себя на пороховой бочке рядом с этой — всё-таки — женщиной. Но общее действительно находится: она работает шефом в том ресторанчике, где коллеги Гавриила любят обедать и который страхуется в их фирме. Они меняют по два стакана выпивки, говорят о работе, странных привычках, отдыхе и возвращаются к тому, что Гавриил не выписывается в местечко для фриков. Он знает. Он не понимает, в чём люди находят здесь удовольствие и почему это так популярно.       — Врёшь, — замечает Вельзевул. — Не понимал бы, не пришёл бы.       Гавриил вздыхает.       — Я здесь с определённой целью, — соглашается, — с какой сюда ходит большинство, однако это… Эксперимент.       Он не хочет признаваться, что почти отчаялся. Что его съела тоскливая рутина брака — бесформенного, беспардонного, перемешанная с усталостью, почти вынужденной. Что он потерян и уязвим сомнениями. Поэтому Гавриил идёт в место, где нет ничего серьёзного, где правильное остаётся за дверями, и чуть повышая голос все говорят о свободе.       — Разрабатываешь очередную маркетинговую хрень?       — Нет. Ищу связь на одну ночь.       Он испытывает непреодолимое желание выпить, пока Вельзевул сдавленно гогочет.       — Мог позвонить в бордель, или попробовать быть более тактичным.       — Насколько я понял, тебя не заботит чувство такта.       — А как же все эти долгие словесные игры для таких пижонов, как ты? Вы же не ходите прямо.       — Я знаю, что есть определённые модели поведения в этом случае, но не силён в них, — тушуется Гавриил и допивает третий стакан, чувствуя себя бесполезно трезвым.       — Говоришь как инопланетянин.       — Я американец.       — Тогда всё понятно. По крайней мере ты сэкономил нам время.       Она сама вздыхает, и в её глазах Гавриилу видится знакомая усталость от жизни, пустых сплетен и бессмысленных поступков. Может быть, обручальное кольцо оттягивает и её карман.       — Ты рассчитывала на что-то другое?       Звучит слишком пошло и на грани с каким-то стереотипом. Но Вельзевул усмехается беззлобно.       — Я ничего не ждала. Я пришла напиться, но наткнулась на весёлый разговор и… Ты не против моей компании на ночь?       Теперь Гавриил смотрит на неё с удивлением. На его памяти такие договоры никогда не заключались так быстро, просто и спокойно. Друзья и коллеги рассказывали о долгих неудачных попытках, описывая так, что создавалось впечатление, будто они участвовали в Олимпийских играх. Они могли преувеличивать, но всё же вряд ли обходились лишь парой предложений.       — Не против.       Он представлял себе всё иначе. Представлял себе среднестатистическую красотку, которая будет очарована им, и лёгкий флирт. Наверное, ему стоило выбрать более презентабельное место, и сейчас ему бы не пришлось сомневаться, хочет ли он хотя бы поцеловать Вельзевул, что самозабвенно рассказывает крамольные истории о королевской семье, пока они идут к нему домой. Она совсем рядом, и Гавриил чувствует след алкоголя и древесного ароматизатора из бара, чувствует еле уловимый запах её горьковатых духов, больше похожий на запах шампуня или стирального порошка.       «Она удивительная», — думает он невольно, разглядывая её наряд, веющий роком, беспредельной улицей и безумием. Больше не сомневается, справедливо полагая, что важное — не во внешности, а внутри, что цепляет его, не пускает, переворачивая нутро вверх дном. Так похоже на любовь с первого взгляда — если бы не её почти садистская грубость, не его изначальный план. Не тень жены, нашёптывающая что-то совести на ухо из недельной командировки.       — Расслабься, — бросает Вельзевул, когда разговор заходит в тупик — они молча поднимаются на лифте. Смотрит прямо, даром что снизу вверх, и как будто бы лукаво, а потом тянется к нему, кладёт руки на щёки, заставляя склонится к ней — целует порывисто и крепко. Он отвечает почти машинально, удивлённый внезапностью — и настойчивой нежностью, опьяняющей сильнее выпитого виски.       Они отрываются друг от друга нехотя от писка лифта, дышат тяжело и смотрят мутным взглядом. Гавриил не верит в реальность происходящего, в сворачивающийся внизу живота жар, греющий грудь — как будто в первый неловкий раз.       Вельзевул дышит ему в спину, и он спешит скорее открыть дверь, думая, что не мог познакомиться в эту ночь ни с кем лучше. Гавриил притягивает её к себе, едва переступив порог, не включив свет, не заперев замок — ключи падают мимо кармана пальто.       — Значит, просто секс без обязательств? — говорит Вельзевул, стягивая одежду на ходу. Сталкиваются друг с другом губами, путаются в рукавах и спотыкаются об обувь, не расцепляют жадных, угловатых объятий.       — Верно. Но, пожалуйста, не думай об этом как об услуге. Я…       — Много болтаешь.       Но Гавриил пытается объяснить, что это просто выбор двух взрослых людей, как если бы коллеги решили выпить кофе, делясь новостями после отпуска — ко взаимному удовольствию. Вельзевул мешает ему поцелуями, снимаемым свитером и врезает их в стену, не зная, куда идти в темноте.       — Это твоя квартира, — напоминает, — веди.       Ему кажется, что у неё горят глаза настоящим огнём, что руки горячи до болезненного — и это странным образом заставляет вспомнить, что значит желать кого-то так сильно, что значит быть настолько близко. Впервые за долгое время он чувствует искренность в движениях: своих, её, чувствует, что они не лгут ни единым поцелуем, ни единым взглядом. В его руках оказывается ожившая мечта, рьяная и мягкая, и Гавриил растворяется в ней целиком и полностью.       Вельзевул как будто хочет что-то сказать вслух, но вместо этого стонет и жмурится, прижимается телом крепче — и момент растягивается в маленькую вечность. У них времени — лишь до утра, но Гавриил не собирается терять ни секунды — ни на сомнения, ни на сожаления. Он упивается Вельзевул, её нарочито пьяной улыбкой и румянцем, её отзывчивыми касаниями, что заставляют его мычать сдавленной ей в губы, прятать на её коже рвущиеся наружу чувства — как будто кроме них нет никого, как будто они принадлежат друг другу со всеми потрохами — всегда. Лишь на одну ночь.       Они не говорят после, но в ещё тяжёлых вздохах слышится неприкрытое удовлетворение. Кажется, Гавриил бормочет что-то и по давно забытой привычке обнимает Вельзевул; она так знакомо утыкается лбом в его грудь. Засыпая, он осознаёт лишь тепло её тела и мягкость кровати, и одинокая мысль мелькает в голове напоследок.       Как жаль, что не будет никаких обязательств — с ней.