Ночь

      С Вельзевул было спокойно. Гавриил не знал, как объяснить это, чем оправдать и что с этим делать — и нужно ли что-то вообще? С Вельзевул он чувствовал себя хорошо, чувствовал себя лучше, хотя к этому ничто не располагало — по указанным Отцом правилам. Только следовать некоторым из них уже совсем не хотелось. Хотелось просто быть рядом, когда всю Суть переполняла тихая нежность, которую даже в молитве на Небесах он никогда не ощущал.       Они сидели у обрыва, закончив дела, и просто молчали. Это стало их маленькой традицией, и время за созерцанием открывавшихся видов растягивалось с каждым разом. С каждым разом Гавриил всё больше сомневался, когда приходила пора уйти — и что нужно было сказать или сделать на прощание; всё больше ему хотелось остаться и заполнить всё более напряжённую между ними тишину и пространство. Хотелось быть ближе. Сегодня Вельзевул была особенно задумчивой, отчего внутри у Гавриила сделалось колко-тревожно и какие-то совсем уж странные мысли лезли в голову, притупляя всякие доводы разума. Если бы он плохо знал демона, если бы плохо знал как устроен мир, подумал бы, что она его искусила — давно и совершенно непонятно зачем. Но с пугающей ясностью Гавриил знал — вопрос он решил задать сам, следуя лишь за своим желанием.       — Могу я положить голову к тебе на колени? — спросил он тихо, чуть склоняя голову, чтобы посмотреть Вельзевул в глаза. И только увидев её изумление понял, как глупо прозвучали его слова, как нелепо выглядели среди прохлады горных уступов и чистого неба.       Вельзевул осмотрела его с ног до головы, пытаясь найти подвох. И хотела бы послать его куда подальше с такими просьбами: совершенно… так по-дурацки странно безобидными… — но не могла ничего сказать, теряясь в догадках. Человеческое сердце забилось оглушительно сильно от представшей перед глазами картины, и она только пробормотала что-то неразборчивое, соглашаясь, и отодвинулась подальше от края, давая Гавриилу возможность устроиться удобно.       Это действительно было странно. Ощущать запах и тепло друг друга так близко, так сильно. Гавриил не сдержался, вдыхая глубже и прикрывая глаза — ещё и боясь взглянуть на Вельзевул. Суть щемило почти болезненно, отдавая куда-то за грудину. Вельзевул отставила руки за спину, не зная куда их деть. Обнять Гавриила или зарыться в его волосы было бы уже слишком. И пока он лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди, она могла рассматривать его безпрепятственно: различать чуть напряжённый изгиб тонких губ и трепещущие на вдохе крылья носа, контур лица и короткостриженные волосы — раньше они были длинными, до лопаток; вспоминать, как изменилось его лицо с последнего раза, когда она могла смотреть на него вблизи так долго, гадала, о чём думает он сейчас и не могла ухватиться ни за одну мысль. Хотелось спросить так много, но любой вопрос казался слишком громким, слишком сложным. Слишком смелым для них двоих, застрявших в противоположных мирах.       И ведь он попросил — не просто так. Об этом враги не просят, делая перерыв в сражении; об этом не просят равнодушные, вдруг обретая чувства. Вельзевул хотелось быть смелой. Хотелось узнать всё сразу, не растягивая более взгляды, не играя роль глупой влюблённой девчонки. Она осторожно коснулась подушечками пальцев лба Гавриила, забывая как дышать. Он замер тоже, прерывисто вздохнув, и тогда она провела ладонью по щеке, костяшками пальцев — лаская; совсем не по-демонически; разгладила складку у рта большим пальцем и быстро скользнула к плечу, неловко приобнимая. Пальцами другой руки зарылась в волосы, потеряв контроль. Осталось только склониться, чтобы едва-едва коснуться губами губ, как Гавриил открыл глаза. Смотрел в её пронзительно удивлённо, не понимая, что Вельзевул творит.       Возможно, ещё не поздно было бы отступить, — но слишком больно; слишком непонятно, как расстаться теперь, и как вести себя при встрече в следующий раз; как быть с ним дальше суровой и неприкасаемой, не рассказав правды.       Одними губами Вельзевул прошептала:       — Я люблю тебя, — но в голосе не было звука, и слова остались лишь смазанным движением. Сердце остановилось где-то в горле, скованное спазмом.       Гавриил протянул руку, неуклюже стараясь не разорвать полуобьятий, и провёл пальцами от виска до подбородка, очерчивая контур лица Вельзевул. Внутри стало до болезненного ужаса просторно, и тепло кололо под кожей.       — Я тоже тебя люблю, — сказал он хрипло и не смог сдержать улыбки.       Вельзевул улыбнулась в ответ, неловко всхлипывая от напряжения. Это не могло оказаться таким простым — и столь радостным в их жестоком мире.       Гавриил теперь не боялся смотреть на неё влюблённым взглядом, теряя связь с реальностью от осознания взаимности. Вельзевул чуть склонилась, приоткрывая рот, не имея сил удержать эмоции внутри, но опасения ещё были — ведь столько заморочек и сложных мыслей у ангелов… Столько препятствий у неё самой. Гавриил руку опустил резко, опираясь о землю, и приподнялся, дотягиваясь до Вельзевул, целуя её уверенно и положив свободную ладонь ей на щёку, прижимаясь ближе. Он целоваться не умел, отдавая ей инициативу и контроль, но чувствами делился сполна, растворяясь в объятиях и нежном движении губ.       — Я тебя люблю, — повторила она отчётливее, но ещё тихо, оторвавшись и впервые вдохнув за несколько минут. В голубых глазах сквозила горькая сладость от того, насколько невероятным было происходящее. Гавриил улыбался, прижимаясь своим лбом к её. Вельзевул обняла его крепко, принимая новую реальность, где не нужно было прятаться и думать, что сломалась дважды, где была покойная близость и счастье — всего лишь в глазах напротив и сильных руках. Где можно было выбирать и строить самим.       К чёрту все правила и предрассудки.