Ночь

      Вельзевул сидит на пуфике посреди комнаты и считает суставы на пальцах. Удивительно, что все могут ответить точное количество самих пальцев, не задумываясь, но придётся посчитать, чтобы сказать то же самое про суставы и фаланги. Двадцать восемь или тридцать? Она не сильна в анатомии, и не знает, что делать с большим пальцем.       Эти мысли вполне успешно отвлекают её от так называемой «моральной подготовки» к «самому важному шагу в её жизни». Ответить, сколько фаланг пальцев и суставов в кисти кажется ей гораздо более простым, чем станет она женой или нет. Хотя в принципе уже согласилась.       На дворе двадцать первый век. Поэтому она может позволить нежно-голубое платье с узором из бисера цвета индиго и фиолетового — в тон нитям, которыми был расшит костюм Гавриила, и его галстуку. И много чего ещё… в том числе и не становится перед алтарём и даже не идти в ЗАГС; можно спокойно наслаждаться обычной жизнью… Но Вельзевул сидит в каком-то из номеров отеля в Италии, в котором они решили устроить свадьбу, и не понимает, что делает здесь в таком виде — без пяти минут замужняя женщина по расписанию, а церемонию ещё даже не начали.       Обычно это женихи сбегают, трусят перед ответственностью, пьют накануне и выкуривает три пачки сигарет перед тем, как выйти и встретить невесту. Обычно это они размышляют, зачем тратили время на выбор кольца, зачем искали самый романтичный и оригинальный способ сделать предложение — и делали, рискуя всё испортить. Вельзевул ничего такого не делала, не собиралась и, честно, малодушно позволяла себе надеется, что не сделает и Гавриил, несмотря на все их разговоры об отношении к браку, о его социальной роли, значимости… И вопреки им…       Когда между Вельзевул и Гавриилом случались размолвки, она всегда следовала одной из чётких стратегий — в зависимости от условий. Или искали что-то среднее, или выбирал тот, кто точно знал, чего хочет, или кому просто было нужнее. Вельзевул было плевать, каков статус их отношений с юридической точки зрения, Гавриилу — нет, поэтому вместо объяснений на простой вопрос «Зачем?», она попыталась изобразить на лице радость и ответила «Да».       Сейчас она приходит к выводу, что суставов всё же тридцать — для ровного счёта и чтобы не обижать и без того противопоставленный большой палец — и руки её трясутся.       Она ведь и без того не собиралась когда-то расставаться с Гавриилом, не представляла, что их отношения закончатся, и совсем не собиралась встречаться с кем-то параллельно, так почему свидетельство о браке и кольца на пальцах кажутся золотой тюрьмой? Будет ли уместно сейчас сбежать, а завтра с утра целовать его, как ни в чём не бывало? Сбегать из-под венца всегда казалось Вельзевул большой глупостью, ведь было столько времени, чтобы передумать и не тратить деньги на сорванную церемонию, не заставлять стольких людей тащиться, чтобы посмотреть на драматическое шоу и увезти свои подарки домой, так и не отведав торта. Она думает сейчас и об этом, раз уж с пальцами вопрос решён, хотя считала себя не настолько заботливой.       Хочется вытащить все эти украшения из волос, стащить платье, которое она больше никогда не наденет, отдать букет девушке на ресепшене и вернутся домой — где почти всегда царит полумрак, где есть гнездо из одеял и нет никого, кроме неё и Гавриила.       Она думала, что участь показывать свои чувства перед толпой родственников и не самых близких коллег, будет не настолько гнетуще-раздражающей. Ведь ей не впервой отыгрывать роль и устраивать цирк. Она думала, что обещание всегда быть рядом, если она действительно этого хочет, не должно быть таким неисполнимым.       Осторожный стук в дверь прерывает спутанные размышления.       — Вель?       Это голос Гавриила. Напряжение, возникшее из-за возможности поговорить с кем-то из друзей или, не приведи Господь, с мамой, рассеивается мгновенно. Но душу скручивает в иной узел.       — Заходи, — бросает она тихое, смиряясь.       Вельзевул сидит спиной к двери и не собирается оборачиваться, но беспокойство Гавриила она чувствует кожей.       — Ты в порядке? — он садится перед ней на корточки и заглядывает в глаза. Берёт за руки. — Конечно же нет. Что случилось, Вель? Ты…       У него не хватает информации, чтобы сделать предположение. Он знает её слишком хорошо, знает, что она не сомневается, что не делает поспешных выводов. Что не боится. Что она не настолько глупа, чтобы впадать в предсвадебную истерику.       — Я не знаю.       Она прикусывает щеку и сжимает пальцы Гавриила. У него тоже тридцать суставов. А на ногах… О, наверное, всё же двадцать восемь… Нет, это только на ногах. Вельзевул вздыхает и больше не может терпеть:       — Зачем мы всё это делаем?       — Мы делаем это, потому что это правильно!       Про себя она уже говорит: «Да, но…», и сама же додумывает ответ из своих чувств и слов Гавриила, сказанных много раньше. Тушуется, и сквозь лёгкий макияж проступает румянец ни то стыда, ни то смущения.       — Что тебя тревожит? — допытывается Гавриил, не понимая её состояния. Она молчит, он смотрит внимательно, пытаясь прочитать всё по опущенным уголкам рта и растёртым пальцам, по льдистой радужке глаз. — Я знаю, что ты не привыкла к пышным церемониям и не любишь традиции семейного института. Но мы пришли к компромиссу, учли все наши пожелания: мы не венчаемся в церкви, но церемонию проводит моя сестра; мы пригласили лишь тех, кого хорошо знаем…       Он продолжает перечислять почти каждую мелочь, по поводу которой их мнения расходились и пришлось договариваться. И это занимает, Вельзевул уверена, больше времени, чем Гавриил рассчитывал. Всё это — не то, на что рассчитывали они оба.       — …и я не могу понять, что тебя так беспокоит, Вель, кроме того, что ты, на самом деле, не хочешь выйти за меня или не считаешь это правильным поступком.       Теперь тревога прокрадывается в его взгляд. Всегда уверенный в себе, даже если совершенно не знает, что делает, — и уверенный в том, что на самом деле знает, уверенный в успехе… Вельзевул вдыхает и выдыхает, слыша, как шуршит от её лёгких движений юбка.       — Я всю жизнь говорила, что никогда не выйду замуж. Такое чувство, будто я предаю себя или сдаюсь врагу.       — Я враг? — на его лице отражается удивление и как будто испуг. — Почему ты не говорила этого раньше?       — Ты не враг… ты просто… просто переворачиваешь всё вверх ногами. Но я хочу быть с тобой.       Может, ей нужно было больше времени, чтобы свыкнуться с мыслью о их браке. Она просто не хотела его ранить.       Вельзевул улыбается горько, и Гавриил повторяет её улыбку, очерчивает контур её лица и целует в уголок губ.       — Я всегда думал, что это то, что ты делаешь с моей жизнью. Помнишь, сколько мы ссорились в самом начале наших отношений? — теперь он улыбается искренне светло. — Я почти ненавидел тебя, и когда мы в первый раз обсуждали понятие о браке, я молился, чтобы ты не подумала, будто я хочу сделать тебе предложение.       Вельзевул смеётся:       — Ты не рассказывал этого.       — Это было бы грубо. Но ты, полагаю, думала также? — она только кивает. — Пойдём. Вместе перевернём наши жизни и сделаем одну на двоих.       Он встаёт и протягивает ей руку, продолжая улыбаться. Надеется, что смог развеять её тревожные мысли; возвращает положенный на тумбочку свадебный букет из белых и голубых лилий, и, наверное, это походит на сцену из какой-то мелодрамы. Потому что она вкладывает свою ладонь в его и забирает букет, потому что на сердце действительно становится легче — на несколько минут — пока они не подходят к оранжерее, где должна проводится церемония, где сидят взволнованные ожиданием гости, где сейчас заиграет музыка, где Мишель будет произносить речь, а потом они сами — свадебные клятвы. Где навсегда изменится что-то неуловимо важное и больше не будет простой дороги назад или в сторону…       Тошнотворное чувство заставляет Вельзевул остановится перед самой дверью. Ей не легче. Она не может совсем забыть о том, насколько похожи кольца и кандалы, о том, насколько ей не нравится предопределённость.       — Вель? — Гавриил поворачивается к ней лицом, привлекая внимание. Его голос почти строг, и это отрезвляет странным образом. Она же уже не девочка, и он — не мальчик. — Я люблю тебя. Это — доказательство моей — нашей любви. Наш большой праздник, разве нет? В конце концов, мы сможем развестись.       Эта мысль кажется ужасной, и Вельзевул крепче сжимает его руку, улыбаясь почти через силу.       — Даже думать об этом не смей, — и он смеётся коротко. Конечно же нет. А сейчас она должна его отпустить — на маленькую вечность, как в ритуальном танце. — Ты вроде должен появится с другой стороны?       — Нет. Пойдём туда вместе. Ведь… ведь мы решили это всё вместе, на равных.       Эту часть они не обсуждали. Только то, что «провожать» Вельзевул никто не будет. Но Гавриил… Она обнимает его порывисто и крепко, грозя испортить его бутоньерку и свой уже истрёпанный букет. Их поделённая на двоих жизнь началась гораздо раньше, чем с ещё не произнесённых слов «объявляю вас мужем и женой», так пусть же и на этой церемонии они встретятся не прямо у цветочной арки, заменяющей алтарь.       — Я забыл сказать, что ты очень красива в этом платье, — шепчет Гавриил, прижимая её ближе и гладя по спине и волосам, обходя украшения.       — У тебя впереди весь вечер.       И вся жизнь.