***
Но уже подъехав к участку, Эмма не сразу вошла внутрь, а остановилась в холле и, прикусив губу, прислонилась на секунду к стене возле стенда. Положив левую руку на живот, она посмотрела на сонограмму, которую держала в правой руке. После того, как доктор Коллинз вручила ей изображения ультразвука, она так и не выпустила ее из рук. Это было доказательством того, что внутри нее растет ребенок. Она еще раз посмотрела на снимок УЗИ, а потом наконец засунула его в карман куртки и вошла в комнату, где находились камеры предварительного заключения. — Доброе утро, — сухо и бесстрастно произнесла она, посмотрев на Голда, который уже проснулся и развалился на койке у стены, сложив руки на груди и закинув ногу на ногу. — Скорее уж, добрый день, — ехидно заметил Голд, посмотрев на нее. — Кажется, вы любите поспать подольше, шериф? — Нет, у меня были другие дела, — закатив глаза, сказала Эмма, вешая на вешалку свою куртку, и, больше не сказав ни слова, стала распаковывать любезно сделанный сердобольной Мэри Маргарет обед, который та ей вручила перед тем, как Эмма умчалась в больницу. — Пастрами, — объявила она, откусывая кусочек от бутерброда. — Хочешь половину? За мной должок, я помню. Копченая пастрами, и считай, мы в расчете, — игриво сказала Эмма. — Про ваш должок я помню, не сомневайтесь, — тихо сказал он, прежде чем посмотреть на нее, и продолжил: — И когда придет время, я попрошу у вас нечто большее, чем недоеденный сэндвич. Эмма слегка усмехнулась на его холодный тон, на самом деле, она почти приветствовала его. Ведь тогда ей будет легче злиться на него, потому что в данный момент она действительно хотела злиться на него. Потому что заботиться о других людях или даже любить их — это было то, в чем она никогда, никогда не была хороша. А вот злиться… Да, это ей удавалось намного лучше. Тут она услышала голос мадам мэра. — Шериф Свон, у вас полчаса на общение с Генри, — без предисловий объявила она, положив руки на плечи мальчика. — Купите ему мороженое. — Чтобы я оставила вас наедине с задержанным? — спросила Эмма. Она не была дурой и сразу поняла, что если бы Голд не был за решеткой и мадам мэр не хотела бы что-то от него получить, пока он был там, она бы не позволила ей провести время с Генри. — У вас двадцать девять минут, — смотря в упор на Голда, сказала Реджина. Закатив глаза, Эмма было хотела что-то ей возразить, но ее прервал голос Генри, который сияющими глазами смотрел на нее. — Привет, Эмма, — восторженно сказал Генри, его мордаха буквально светилась от радости. Эмма, не сдержав улыбки, поздоровалась с ним. — И мне рожок захватите, — сказал Голд, подняв бровь. — Так и быть, — поджав губы, сказала Эмма, хватая куртку с вешалки, и, улыбнувшись Генри, добавила: — Идем.***
Его длинные, тонкие пальцы благоговейно пробежались по краям надколотой чайной чашки, радуясь, что она снова в его руках. В этом мире было очень мало вещей, которыми он действительно дорожил, и этот хрупкий кусок фарфора был одной из них. Голд сидел в своей тюремной камере, наблюдая, как Реджина расхаживает по кабинету шерифа, с тревогой ожидая возвращения своего сына. Он не мог дождаться, когда она уже наконец уйдет после их недавней беседы, в ходе которой Реджина заставила его признать, что он все вспомнил. К счастью, ему не пришлось долго ждать, так как в коридоре раздался смех Эммы и Генри, которые вошли, о чем-то продолжая перешептываться. — Наконец-то, шериф, кажется, я сказала тридцать минут, а не тридцать восемь, — проворчала Реджина, выходя из кабинета. Несмотря на то, как сильно Эмму бесила эта невыносимая женщина, она все же встретилась взглядом с Реджиной и сказала: — Спасибо, что позволили мне увидеть Генри… — и, переведя взгляд с нее на Голда, добавила: — По какой бы то ни было причине. — Не привыкайте к этому… — жестоко улыбнулась Реджина. — Пойдем, Генри, — резко сказала она, проходя мимо нее. Генри в последний раз улыбнулся Эмме, которая, взъерошив его темные волосы, улыбнулась ему в ответ, и, попрощавшись, побежал за своей приемной матерью. — Увидимся, малыш… — прошептала она, глядя ему вслед. Голд изучал ее из своей камеры, наблюдая, как выражение лица Эммы меняется от счастья к тоске, а потом к печали и, наконец, к смирению. — Вы в порядке, мисс Свон? — довольно участливо спросил Голд. За эту ночь его гнев и ярость поутихли, и его чувства по отношению к Эмме Свон снова вышли на первый план. Поэтому вид ее страданий из-за вынужденной разлуки с сыном не мог оставить его равнодушным. Ведь несмотря на недавние события, всколыхнувшие его старые воспоминания о Белль, они все же уже были его прошлым, которое, как бы он ни хотел, не мог изменить, а эта очаровательная блондинка была если не его будущим, то довольно постоянным настоящим. Это не закончится ничем хорошим ни для одного из них, в этом он был абсолютно уверен. И все же какая-то часть его шептала, чтобы он попробовал. Потому что было в ней что-то такое… Он чувствовал, что Эмма могла бы понять его, могла бы быть более снисходительной к тем вещам, которые он делал и будет делать, если бы она знала причину. Если кто-то и мог понять, как далеко родитель может зайти ради своего ребенка, то это она. — Да, я в порядке, — резко сказала она. Голд только скептически посмотрел на нее в ответ. — Я в порядке, и вообще это не твое дело, — с нажимом сказала Эмма и, не произнеся больше ни слова, ушла в свой кабинет, мысленно вопрошая, сколько ей еще его здесь терпеть.