***
Сразу из аэропорта они отправились в сторону Манхэттена, по адресу, который Голд указал водителю. Генри в своем возбуждении настоял на том, чтобы ему разрешили сесть впереди, чтобы он мог посмотреть на все, что было вокруг. А Эмма с Голдом сели сзади: в конце концов, она уже бывала в Нью-Йорке, а Румпель… Ему было не до достопримечательностей. Когда она села рядом с ним, взгляд ее зеленых глаз снова упал на его раненую руку, изучая ушибленные костяшки. — Все может пойти не так, как ты хочешь, — вдруг сказала она. Эмма не мастер слова, но она знала, что только так можно достучаться до Голда. Он молча, но выжидательно посмотрел на Эмму. — Я просто хочу, чтобы ты был готов к тому, что все пойдет не так, как ты надеешься… Голд колебался, возможно, пытаясь решить, как сформулировать свой вопрос, прежде чем собраться с духом и растерянно спросить: — И что мне делать? — Ничего… — сказала Эмма, покачав головой, с печалью смотря, как такой человек, как Голд, так переживал, боясь встречи с собственным ребенком. — Ты ничего не можешь сделать, кроме как принять возможность того, что все, вероятно, пойдет плохо. Ты можешь надеяться на лучшее, но… тебе нужно подготовиться к худшему. Но я буду рядом в любом случае, веришь? — Верю… — кивает он, принимая ее слова близко к сердцу. — Иногда все должно пойти плохо, прежде чем все станет хорошо. Так что не позволяй этому сломить тебя или расстроить. Это может занять некоторое время, но я действительно верю, что все в конце концов наладится… — Ты и вправду спасительница… — с едва заметной улыбкой сказал Голд. Эмма закатила свои зеленые глаза, но на ее губах тоже заиграла улыбка. Вдруг он протянул руку и погладил ее живот. «Кажется, этот жест успокаивает теперь не только меня…»***
Выйдя из такси, Эмма засунула руки в карманы, тщетно пытаясь согреть их. В Нью-Йорке в это время года было очень холодно. Все они застыли на краю тротуара, около многоквартирного жилого дома. Она чувствовала, как напряжение вновь стало нарастать в теле Голда, и бросила на него быстрый взгляд. Его челюсти были плотно сжаты, а в глазах застыла буря эмоций. Эмма беспокоилась за него. Она никогда раньше не видела его таким, и это действительно сбивало ее с толку. Что случилось с тем уверенным в себе вкрадчивым деловым человеком, которого она встретила, когда впервые приехала в Сторибрук? Она нахмурилась, обдумывая эти перемены. — Это что, не тот адрес? — спросила Эмма, смотря на Голда, который немного растерянно оглядывался вокруг. — Да нет… тот, — ответил он, закинув голову и осматривая здание. — Ну, тогда пойдем, — сказала Эмма, подошла к входной двери, около которой был щиток с именами жильцов, и нажала на звонок, где не было фамилии. Но тут ее внимание привлек грохот наверху. Кто-то убегал. И судя по всему, из квартиры, которую они искали. Лицо этого человека скрывал капюшон, но по фигуре она определенно могла сказать, что это мужчина. Он знал, что они приближаются, и теперь убегал. В этот момент она почувствовала такой прилив гнева на сына Голда. Она не позволит этому случиться. Эмма резко развернулась и побежала за ним, крича через плечо Голду, чтобы он присмотрел за Генри. Мужчина спрыгнул с пожарной лестницы и быстро побежал по тротуару. Но Эмме не впервой догонять всяких беглецов. Он пытался оторваться от нее в переулках, но она продолжала следовать за ним по пятам. Он свернул за угол, и она быстро повторила его действия. Когда Эмма обогнула угол, то услышала громкий шум и увидела, что ее беглец споткнулся о какой-то мусор. Он уже начал подниматься, но она воспользовалась возможностью и, схватив трубу, которую она успела заметить краем глаза, со всей силой бросила в него, попав ему прямо под коленку. Он взвыл и снова рухнул. Эмма тем временем подошла ближе и посмотрела на того, за кем бежала. Капюшон упал, и теперь она хорошо могла разглядеть его лицо. — Нет… Лучше бы она вообще не смотрела, лучше бы она никогда не приезжала в этот город… Все ее тело похолодело, и она знала, что это не имеет никакого отношения к погоде. Она говорила себе, что это невозможно, просто невозможно! Они пришли сюда, чтобы найти потерянного сына Румпельштильцхена, Бейлфаера. Но когда она смотрела в лицо мужчины перед ней, то она видела лишь Нила Кэссиди, ее первую любовь. Отца Генри. Она почувствовала привкус желчи в горле. Ведь Эмма, сама того не зная, уже несколько месяцев спала с отцом Нила, или Бея, плевать! Дедом собственного сына! Более того, она ждала от него ребенка! Она обняла правой рукой живот, словно пытаясь защитить дитя в своем чреве от той страшной правды, что на нее внезапно обрушилась. У нее закружилась голова, когда воспоминания о Ниле столкнулись с воспоминаниями о времени, которое она провела в объятиях Румпельштильцхена. Все их поцелуи, прикосновения… Так или иначе, она должна была это заподозрить. Она должна была знать… «Теперь понятно, почему порой поведение Генри мне так напоминало Голда, ведь, судя по всему, от него он это и унаследовал, да и глаза… Боже, у Генри же его глаза!..» — немного истерично подумала Эмма, закрыв левой рукой рот. — Эмма… — выдохнул Нил. В его голосе звучали одновременно беспокойство и ужас. Придвинувшись к ней, он легонько коснулся ее плеча. Этот простой физический контакт отрезвил Эмму, и она резко сделала шаг назад. Нил сделал то же самое, подняв руки в знак капитуляции. — Прости. Давно не виделись… Одиннадцать лет, если быть точным. Она была тогда так молода и отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то позаботился о ней… Откуда ей было знать, что этот человек окажется сыном Румпельштильцхена? Сыном человека, которого она теперь жаждала больше жизни? — Так ты его сын? — хрипло спросила Эмма. Может быть, есть шанс, что он не Бейлфайр… Но что-то ей говорило, что он именно им и был. Лицо Нила исказилось от смущения. — Что? О… о чем ты? — растерянно спросил Нил. Он засунул руки глубоко в карманы, готовый в любой момент сбежать. Она знала, как распознать того, кто хочет убежать. В конце концов, она делала это всю свою жизнь. — Ты сын Голда? — Кого?! — Румпельштильцхена! Ты — Бей, да? На этот раз он не прикидывался дурачком. В ту же минуту, как имя его отца слетело с ее губ, его глаза расширились в ужасе. Его лицо побледнело, и казалось, что он вот-вот упадет в обморок. — Он здесь? Нил выругался себе под нос и пнул ногой камешек, упавший на тротуар. Это было все, что ей нужно, чтобы понять. Он был Бейлфайером. — Эй! А ты думаешь, что я здесь делаю?! — Так это мой отец послал тебя за мной?! — со злостью воскликнул он. Его вспышка злости пробудила в Эмме просто бездну гнева и обиды, которые гноились в ней все эти одиннадцать лет. — Если кто и имеет право злиться здесь, так это я! Ты изначально знал, кто я и откуда! Ты знал! Ты знал! — Слушай! Похоже, нам с тобой предстоит многое наверстать. Дальше по улице есть бар. Ты можешь продолжать орать на меня по дороге туда. Нил повернулся и зашагал вниз по улице. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, идет ли она за ним. «Сволочизм, я так понимаю, у них в крови! Надеюсь, мои дети не унаследуют этого!»***
Голд посмотрел вниз по улице в том направлении, куда убежала Эмма. Он почувствовал легкую панику, когда она исчезла из его поля зрения, но он верил, что она поймает его сына. Ему не терпелось узнать, как тот выглядит после столь долгого времени… — Не волнуйтесь, мама поймает его, — сказал Генри, жуя хот-дог. — Ну, мой сын уже давно в бегах. И у меня такое чувство, что он теперь в этом мастер. Генри посмотрел на него и, пожав плечами, сказал: — По крайней мере, мы нашли его. Да? Голд немного подумал и решил, что Генри прав. — Да, нашли… — кивнул он, прежде чем снова повернуться в ту сторону, где он в последний раз видел Эмму. Он чувствовал себя таким беспомощным! Голд очень хотел снова увидеть сына, но он не хотел это делать ценой жизни другого своего ребенка. Он не простит себе, если в погоне за Беем с Эммой или с малышкой что-то случится… — Ах да, — сказал Генри. — Спасибо… За хот-дог. — Всегда пожалуйста, — ответил Голд, слегка усмехнувшись, вспоминая, что это был уже третий или четвертый перекус юного Генри за последние пару часов. «Ненасытные растущие мальчишки…» — Кстати, и тебе спасибо. — За что же? — нахмурившись, спросил Генри. — Если бы ты в свое время не привез Эмму в Сторибрук, то… — ответил Голд, направляясь обратно к дому. — Этого всего бы не было. И это было правдой. Если бы Генри не хватило смелости улизнуть в Бостон, то проклятие никогда бы не рухнуло. А он… он никогда бы не испытал всех тех чувств, которые в нем вызывала эта невероятная женщина, что носила под сердцем его дочь. Голд указал на него пальцем и добавил: — Поверь, ты — очень особенный мальчик. А теперь давай-ка вернемся в здание, Генри. Я чувствую, что Эмма будет искать нас там, когда вернется. Они вернулись внутрь и сели на лавку, которая там стояла. Генри тем временем доел свой хот-дог, вдруг повернулся к нему и, ободряюще улыбнувшись, сказал: — Вы знаете… Я ее простил. Эмму… За то, что она бросила меня. Тогда она считала, что так будет лучше для меня. Ваш сын тоже это поймет… Голд посмотрел на Генри, надеясь, что тот хотя бы на малую толику окажется прав. Но и Эмма тоже была права, как бы ему ни хотелось верить, что сын захочет с ним хотя бы минуту поговорить, он должен трезво смотреть на вещи и принять тот факт, что его Бей, скорее всего, более не питает по отношению к нему каких-либо теплых чувств и, наверное, даже ненавидит его… Тут что-то теплое легло на его руку, что сжала край лавки, на которой он сидел. Он посмотрел вниз и увидел там маленькую ручку Генри. — Все как-нибудь устроится, — с надеждой сказал Генри. — В конце концов, у вас всегда будет Эмма с малышкой… Голд немного удивленно смотрел на этого не по годам развитого, храброго и чистого сердцем мальчика. Если быть честным, за всеми теми событиями, что произошли за последнее время, он совсем не задумывался, как юный Генри, досконально знающий книгу сказок, в которой без прикрас описаны жизни почти всех жителей Сторибрука, включая его, Румпельштильцхена, жизнь, воспринял новость о том, что его настоящая мать скоро родит еще одного ребенка, его ребенка. — И как ты к этому относишься, юноша? — неожиданно спросил Голд, желая узнать, как Генри воспринял то, что Эмма беременна от Темного, то есть от него. — К чему? К тому, что вы встречаетесь с моей мамой? Или к тому, что вы отец моей сестры? — с прищуром спросил Генри. Голд усмехнулся и покачал головой. «Хитрый малыш…» — И к тому, и к другому. Генри пожал плечами и ответил: — По правде говоря, то, что я о вас читал в своей книге… — Пугало тебя? — печально спросил Голд. — Нет, — без колебаний ответил ребенок, решительно смотря ему в глаза. — Я всегда знал, что написанное там — правда, но это отнюдь не значит, что все там — это непреложная истина, ведь истории написаны от разных лиц, а у всех разные мнения и взгляды на происходящее. Я уверен, что у вас были свои мотивы, и то, как вы переживаете, ожидая встречи с сыном, и то, как вы ведете себя с моей мамой, в очередной раз показывает, что вы не то бессердечное чудовище, которым вас выставляли в большинстве сказок. У вас есть сердце, только вас, как мне кажется, часто предавали и причиняли боль, и именно поэтому прятаться под маской бесчувственности вам легче, — довольно мудро для одиннадцатилетнего ребенка сказал Генри. — Поэтому нет, я вас не боюсь. Я просто хочу, чтобы мама была счастлива, а у моей сестры был папа, которого нет у меня… Поэтому просто не обижайте их… Сказать, что Голд был тронут этими искренними словами, это значит не сказать ничего. Он всегда восхищался умом этого мальчика и его твердой верой, которая не дрогнула даже тогда, когда ему больше никто не верил. «Прирожденный боец, как и его настоящая мать». С тех пор как он сблизился с Эммой, его не раз посещали мысли о том, как воспримет это ее сын и какие отношения у них будут друг с другом. Ведь он и вправду полюбил Эмму, как, наверно, ни одну женщину в своей жизни не любил. И если быть честным, он был бы не прочь назвать Генри своим сыном. Он никогда раньше не говорил об этом мальчику, но он гордился им. После того, как к нему вернулись его истинные воспоминания, он даже сожалел, что поспособствовал тому, чтобы Генри стал сыном Реджины. Если бы он знал тогда, он бы сам усыновил Генри и вырастил. Возможно, после того, как он уладит все с Беем, он сделает следующий шаг в своих отношениях с Эммой. Он любил ее и знал, что она любит его, хотя и не признает этого вслух, пока, у них будет ребенок, и она приняла его таким, каков он есть. К тому же его трехсотлетний поиск наконец окончен, и каков бы ни был его итог, после этого он хотел исполнить свою давнишнюю мечту, которую он давно считал несбыточной и забытой, ту, которую он лелеял глубоко-глубоко в своем потрепанном сердце, еще с тех времен, когда он был просто ребенком. Ребенком, который ходил следом за своим отцом по тавернам и сидел ночи напролет, забившись в угол, дрожа от страха и одиночества, пока тот пил и играл в азартные игры, не понимая, в чем он так провинился, ведь он просто хотел, чтобы отец его любил. Но для того Румпельштильцхен всегда был лишь обузой, от которой позднее он без зазрения совести избавился. Возможно, именно поэтому он всегда так быстро и глубоко привязывался к людям, надеясь, что его вновь не бросят. Но Эмма была не такая, она как никто понимала его чувства, его желания: быть принятым, быть любимым, быть частью… семьи. Да, он всегда, еще будучи простым прядильщиком, хотел семью, большую, крепкую семью, он хотел детей, желая подарить им ту любовь, которой был лишен сам. Когда-то он думал, что близок к ее исполнению, — тогда, когда узнал, что у него будет сын, сын, ради которого он себя искалечил и сбежал с поля боя, не желая оставить его сиротой, едва тот родился… Когда он вернулся домой, превозмогая адскую боль в ноге, он думал, что Мила его поймет, но та только возненавидела его и вскоре бросила вместе с сыном, убежав с пиратом в закат. И вот спустя столетия после этого судьба подарила, когда он уже не ждал, еще один шанс. И он не хотел его упустить. Эмма… Чем больше проходило времени, тем легче ему было представить себе, как он будет засыпать каждую ночь рядом с ней, и как он будет просыпаться каждое утро рядом с ней, и как тот пустой и тихий дом в Сторибруке, в котором в последнее время он почти не жил, предпочитая ночевать в магазине, наполнится приятной суетой и детским смехом не только его дочери, но и юного Генри. — Спасибо… — хрипло сказал Голд, полностью обернувшись к мальчику. — Ты не представляешь, как много для меня значат твои слова… — и осторожно обхватив шею Генри, который, к его тайной радости, даже вздрогнул, он наклонился чуть ближе к нему и добавил: — А насчет твоей мамы… Я постараюсь, правда, постараюсь не обижать ее и твою… — тут он прищурился. — Сестру? Генри, насколько я помню, твоя мама еще не знает, кто у нее будет. — Но вы со мной согласны, верно? — хитро улыбнувшись, сказал мальчик. — Вы же можете видеть будущее и можете наверняка уже сейчас сказать маме, кто у вас будет. Голд улыбнулся в ответ этой маленькой хитрюшке. — Но не тебе? — подняв бровь, спросил он. Тот только шире улыбнулся. — Тогда я раскрою тебе секрет, мой юный друг, — заговорщицким шепотом сказал Голд, притворно огляделся, еще ниже наклонился к Генри, чьи глаза возбужденно заблестели, и сказал: — Ты прав. — Я с самого начала знал это! — засветившись от довольства в своей правоте, как рождественская елка, сказал Генри с улыбкой от уха да уха. Голд тихо засмеялся, на миг забыв, зачем он здесь. — Только маме не говори, пусть для нее это будет сюрпризом, хорошо? — подмигнув, сказал он, потрепав Генри по макушке. — Ладно, договорились, — все еще улыбаясь, кивнул тот. Голд опять посерьезнел, вспомнив, как пару минут назад глаза мальчика на миг наполнились грустью, когда он говорил о том, что хотел, чтобы у его сестры был отец, которого нет у него, явно тоскуя из-за этого факта, ведь у бедного мальчика не было ни кровного, ни приемного отца (Реджина как-то не очень озаботилась тем, чтобы у Генри была хоть какая-то, столь нужная растущему мальчику, мужская фигура в его жизни, кроме разве что его психиатра, но сверчок не в счет). Конечно, теперь у него был дед, но у того было столько забот, что уделять должное внимание внуку у него просто не всегда хватало времени. Принц еще с собственной дочерью-то толком не успел познакомиться. Так что… возможно, это его шанс наладить отношения со старшим братом своей будущей дочери и сыном любимой женщины? — Генри. Я видел, как ты рос, как будучи мистером Голдом, так и после того, как вспомнил свою истинную личность, и меня всегда радовало, насколько умным и не по годам развитым ребенком ты был и есть, а твоя вера в проклятие и в Эмму до самого конца достойна бесконечного восхищения, ведь, как я уже сказал, во многом благодаря именно тебе оно пало. Я знаю, что я, возможно, не лучший пример, с учетом того, как мы здесь оказались, да я и не хотел бы занимать место твоего отца, кем бы он ни был. Просто потому, что это в принципе невозможно сделать, какими бы отцы ни были плохими или хорошими, уж поверь. Но у нас с тобой есть две одинаково дорогие нам женщины, хотя одна из них еще пока не родилась. И… и я хотел бы, если ты не против, хотя бы стать тебе… другом? Правда, я не очень умею с кем-то дружить, но… Но тут неожиданно Генри шмыгнул носом. — Генри? — обеспокоенно спросил Голд, понимая, что, кажется, своими словами умудрился расстроить ребенка, и положил руку на плечо мальчика. — Я научу, — быстро вытерев глаза, сказал растроганный его речью Генри. Голд вопросительно поднял бровь. — Дружить. Я вас научу, — успокоившись, уточнил мальчик. Голд усмехнулся и протянул ему руку. — Я буду только рад. Генри слегка усмехнулся в ответ и пожал ему руку.