***
Как только барьер рухнул, Нил отпустил руку отца и, схватив меч, который во время разговора он поставил у кровати, вскочил со стула, встав в оборонительную стойку перед кроватью. Эмма тут же последовала его примеру, встав за плечом Нила. — Прочь с дороги! — нетерпеливо рявкнула Кора и взмахнула рукой. Ее и Нила стал окутывать фиолетовый туман, увидев который Эмма чисто рефлекторно вытянула руку в сторону Коры и крикнула: — Нет! Вдруг словно невидимая волна энергии прокатилась по комнате, откинув удивленную ведьму в один из шкафов, от столкновения с которым по ломбарду разнесся громкий звон разбитого стекла. От удара Кора потеряла сознание, а кинжал выпал у нее из рук. Эмма в шоке посмотрела на свою ладонь и, быстро оглядевшись, поняла, что Нил исчез. Не теряя времени, она кинулась к бессознательной ведьме и схватила кинжал, что валялся рядом с ней. Раньше Эмма только слышала о нем, но лично она увидела его вблизи лишь сейчас. Это был волнообразный длинный кинжал с темной рукоятью, по лезвию которого змеилось черной вязью имя: Румпельштильцхен. — «Точнее только его часть, » — нахмурившись, подумала Эмма, увидев, что пара первых букв уже не хватало, и прямо на ее глазах исчезло еще несколько. Она на секунду зажмурилась, прекрасно понимая, почему буквы с лезвия столь стремительно исчезают, но ей отчаянно не хотелось в это верить. Нет, нет, нет… — Эмма… — прошелестел еле слышно за ее спиной уже почти неузнаваемый голос владельца артефакта, что она держала в руках. Открыв глаза, Эмма увидела, что от надписи, уже осталось лишь краткое: …цхен. Она резко обернулась и посмотрела на Голда, в чьем лице, казалось, не осталось не единой кровиночки, так бледен он был. Его грудь еле вздымалась, было видно, что каждый вздох давался ему с трудом, а его глаза… эти темные глаза, которые она так любила, сейчас были столь измученные и… смирившиеся со своей участью, что только от одного взгляда в них Эмме снова захотелось плакать. «Это несправедливо!» — всхлипывая подумала Эмма, быстро подойдя к Голду и обхватив его ледяную ладонь руками, прижалась к ней губами. — «Так нечестно…» Честно говоря, в этот момент она испытала чувство дежавю, словно вернувшись на четыре месяца назад в участок, где она сидела, баюкая тело умершего Грэма в своих руках. Тогда она тоже стенала про себя, что это несправедливо, что такой человек, как Грэм, умер таким молодым и как раз в тот момент, когда она решилась немного опустить те стены, что были вокруг ее сердца, открыться ему. Но если тогда ей и было больно, то сейчас она чувствовала, что вместе с сердцем Голда остановится и ее собственное.***
— Эмма… — снова едва слышно прошептал он. Голд чувствовал, что его жизнь ускользает, как последние песчинки в песочных часах, он уже был не в силах ничего делать, кроме как дышать, и то с каждым вдохом его легкие, словно все сильнее сдавливало тисками, не давая наполнить их драгоценным кислородом. Он уже почти ничего не мог разобрать перед собой, настолько размытым стало его зрение. Теплые ладошки Эммы и ее губы, что касались его руки, казалось, было последним, что его еще держало в мире живых. «Вот и пришел тебе конец, Темный, » — вяло думал Голд, из последних сил цепляясь за тепло Эммы. — «Последний раз… Все, чего я хочу, это взглянуть на нее в последний раз…» Но силы его окончательно покинули, его глаза, словно налившиеся свинцом, закрылись. Будто сквозь вату, он смог услышать, как Эмма позвала его по имени, но ответить ей он уже не смог. И перед тем, как окончательно провалится во тьму, он ощутил, как горячие и соленые на вкус губы касаются его собственных губ.***
— Румпель?.. — тихо позвала Эмма. Рука, которую она отчаянно сжимала в ладонях неестественно расслабилась, а тихие хрипы, что разносились по комнате, смолкли. — Нет… Румпель! Вновь позвала она и положила руку ему на грудь в надежде ощутить биение сердца или ощутить его вдохи, но нет. Грудь под ее ладонь оставалась тихой и неподвижной. Слезы начали душить Эмму, стискивали грудь железными цепями, не давая перевести дух. Как она теперь будет без него?.. Ее не волновала ни Кора, которая в любой момент может очнуться, ни что-либо еще. Голд был мертв… — Ты же обещал… — не заметила, как начала бормотать, она между всхлипами, уткнувшись ему в грудь. — Обещал… Как и я обещала, что однажды скажу тебе, что я… — … люблю тебя… — с трудом подняв тяжелую голову, прошептала Эмма, заканчивая вслух свою мысль. Она протянула руку и убрала волосы с его лица. — Слышишь? Я люблю тебя. После чего, склонившись над ним, Эмма обхватила ладонью его щеку и поцеловала, зажмурив веки, из-за чего она не заметила едва заметно радужной ряби, что разнеслась от них, как только она коснулась его губ.***
Мэри Маргарет, которая крепко сжимала в руке бьющееся сердце, и Дэвид, задыхаясь от бега ворвались в полуразрушенный ломбард и тут же кинулись в заднюю комнату. Войдя туда, они увидели недалеко от входа в комнату лежащую без сознания Кору в окружение осколков стекла из разбитого шкафа, что был прямо за ней. Громкие всхлипы тут же привлекли внимание Мэри Маргарет, и она с чувством нарастающего ужаса посмотрела в сторону кровати, где увидела свою девочку, рыдающую навзрыд, уткнувшуюся лбом в плечо бледного и неподвижного Голда. — «Что я наделала…» — прижав руку ко рту, подумала Мэри Маргарет, чувствуя, как ее собственные глаза наполняются слезами при виде страданий дочери. — Эмма… — тихо прошептала она и хотела подойти к дочери, чтобы обнять ее, как тут раздался голос пришедшей в себя и поднявшейся с пола Коры. — Надо же, какие искренние слезы… Эмма затихла, подняла на нее горящий взор зеленых глаз, из которых все еще текли молчаливые слезы, и встала. — Но знаешь, что я тебе скажу? Любовь — это жуткий недостаток… — и сказав это, Кора наколдовала у себя в руке огненный шар и кинула его в сторону замершей Эммы. — Нет! — все что успели крикнуть Мэри Маргарет и Дэвид, с ужасом наблюдая, не способные что-либо сделать, как в сторону их дочери несется шар, который не оставлял шансов на ее выживание. Внезапно буквально в сантиметре от Эммы возник барьер, влетев в который огненный шар испарился, как будто его и не было. Эмма открыла глаза, которые успела закрыть, не желая наблюдать за несущейся к ней гибелью, и краем глаза заметила рядом со своим плечом вытянутую руку со знакомым перстнем на пальце и быстро метнула взгляд на кинжал, который она все еще сжимала в руках. По его лезвию вновь вилась вязь необычного, но ставшего столь дорогим ей именем. Медленно она начала поворачивать голову, скользя взглядом сначала по руке, плечу, и, наконец, ее зеленые глаза встретились с парой темно-карих, что с любовью смотрели на нее. — Живой… — со всхлипом выдохнула Эмма, смотря на Голда, который стоял у нее за спиной. Голд усмехнулся и, положив руки ей на плечи, довольно сказал Эмме на ухо: — Еще как… — Не может быть… Яд Крюка должен был…! — сердито воскликнула было Кора, но вдруг запнулась, прижала руку к груди, и повернула голову в сторону Дэвида и Мэри Маргарет. Последняя, увидев, как огненный шар летит сторону ее дочери, рефлекторно сжала кулаки, забыв, что в одной из рук у нее было сердце Коры, и теперь сама с ужасом и неверием в то, что она сделала, смотрела на свою руку, в которой осталась лишь горсть пепла. И даже стук упавшего тела Коры не отвлек ее от того транса, в который она впала поняв, что она убила человека. Тут в комнату вбежала Реджина и, увидев мать, лежащую на полу, кинулась к уже мертвой Коре. — Мама! Нет… Упав на колени Реджина, подняла тело матери и стала со слезами на глазах баюкать ее тело. — Мама… Шокированный происходящим Дэвид встряхнул головой и, посмотрев на дочь, которая сама с неменьшим шоком смотрела на Реджину и Кору, встретился взглядом с Голдом, который, приобняв Эмму, удивительно понимающе глянул на него в ответ. Он показал глазами сначала на его жену, а потом едва заметно кивнул в сторону двери, как бы говоря, чтобы он ее увел, пока Реджина не накинулась на них. Еще раз глянув на дочь и надеясь, что Голд, который явно больше не умирал, не даст его дочь в обиду, повел все еще смотрящую пустыми глазами на свою руку Мэри Маргарет в сторону выхода. Румпельштильцхен, проводив взглядом чету Прекрасных, перевел взгляд на Эмму. Когда темнота завладела его сознанием, он думал, что это конец. Пока вдруг он не почувствовал, как жизненная сила и небывалый приток магии не наполнил его тело. Распахнув глаза, он без труда смог сделать вдох и недоуменно моргнул, не чувствуя и намека на яд в своих жилах, что не так давно убивал его. Но прежде чем Румпельштильцхен смог понять, как именно он вернулся, краем глаза он увидел стоящую возле кровати Эмму и летящий в нее огненный шар. С легкостью и быстротой, которая была ему свойственна лишь в молодости да в те времена, когда он был Темным в Зачарованном Лесу, Голд вскочил с кровати и выставил перед Эммой магический щит. Ох, сколько облегчения, радости, а главное любви было в том изумрудном взоре, направленном на него, когда Эмма повернула голову. И тогда он понял, как именно он исцелился, вспомнив, как за мгновение до того, как его поглотила тьма, он ощутил, прикосновение губ к своим губам. Теперь ему было ясно, что дело тут было не в свече, которой Белоснежка явно не воспользовалась, хотя все же раздавила сердце, к его удивлению. Но судя по тому ступору, в который та впала, увидев в своих руках прах оставшийся от сердца Коры, она сделала это не специально. Поцелуй Истинной Любви… Он много читал об этом, много слышал, видел его действие и даже на миг, как он думал, ощутил это, когда его поцеловала давным-давно Белль, но… Но теперь он понимал, что это было ничто по сравнению с тем, что он ощутил сейчас. Этот приток магии, сил, а главное любви был просто невероятен, Румпельштильцхен в жизни такого не испытывал. — …это все ваши чары! — прервал поток его мыслей срывающийся голос Реджины. Он посмотрел на Злую королеву, что сейчас больше походила на маленькую испуганную девочку, держащую в своих объятиях тело матери. К его радости, увидев труп Коры, он ничего не ощутил и, прижав к себе все еще молчавшую Эмму, сказал: — Нет, не мои. Он ничего не мог сделать, даже если бы захотел, яд так сильно разъедал его тело, что его магия не вернулась, как у Эммы, когда они вернулись в Сторибрук. Она выгорала, пока он умирал, точно так же, как исчезали буквы его имени на кинжале. Голд понял, что Реджина, кажется, то ли не заметила, то ли от шока еще не поняла, что это Белоснежка раздавила сердце ее матери. А как поймет, возненавидит еще больше… Окинув взглядом, полным злости, его и Эмму, Реджина, покрепче прижав к себе мать, исчезла в фиолетовом облаке, оставляя их наедине. В ломбарде повисло молчание. Тут Эмма резко обернулась и, обняв его за шею, дрожащим голосом сказала: — Не смей так больше делать… Слышишь? Я… — Тшшш, — обняв ее в ответ, прошептал он ей в ухо, поглаживая золотистую гриву. — Все в порядке… — и оторвавшись ровно на столько, чтобы взглянуть ей в лицо, он, обхватив ее щеки, и выразительно подняв бровь, с улыбкой добавил: — Благодаря тебе. Эмма растеряно моргнула, и спросила: — Мне? — как вдруг ее глаза расширились, и едва слышно она прошептала: — Поцелуй … Улыбка Голда стала еще шире, и с озорным огоньком в глазах он спросил: — Ну? Теперь-то я могу услышать эти слова вслух? Она усмехнулась, залюбовавшись весёлыми искорками в его темных глазах, и тихо, выделяя каждый слог, сказала: — Я люблю тебя. Вот и все. Больше никаких укрытий за стенами, никаких секретов… Эмма убрала руки с его шеи и, отведя в стороны ворот уже и так почти наполовину расстегнутой рубашки, подушечками пальцев коснулась того места, где не так давно была смертельная рана, из-за которой она его едва не потеряла, а теперь была лишь чистая немного смуглая кожа без намека даже на шрам… Эмма прикрыла глаза и положила ему ладонь на обнаженную грудь, желая ощутить биение его сердца. Наконец услышать эти слова из уст Эммы было словно бальзам на его израненное сердце. Она меня любит!.. Голд и так это знал, а поцелуй, который его вернул с грани смерти, только еще больше уверил его в этом, но сказанные вслух слова окончательно его уверили в том, что эта женщина его и что она никогда его не оставит. На него снизошло небывалое умиротворение, а в груди, к которой сейчас прикасалась своими пальчиками Эмма, поднялась такая волна любви и нежности к ней, что, не удержавшись, он наклонился и поцеловал ее. — И я люблю тебя, — прошептал он в ответ, оторвавшись от губ Эммы. Он никогда не устанет этого ей говорить. Тут Голд поднял палец в воздух, подавая сигнал, что ему в голову пришла новая мысль. — Ах, да. Пока я не забыл… есть кое-что еще, что я хотел сделать. К удивлению Эммы Румпельштильцхен медленно опустился перед ней на колени, после чего закатал ее свитер, почти под самую грудь, и обеими руками погладил ее живот, а затем он целомудренно поцеловал его. — Привет, моя малышка, — прошептал он их еще не родившемуся ребенку. На что Эмма ласково улыбнулась. — Это твой папа… Прости, что я вас с мамой так напугал… Я постараюсь так больше не делать, моя хорошая… — и он снова поцеловал ее в живот. Его дети — это его слабость, и так было всегда. Он любит их и готов перевернуть ради них мир, как он уже сделал ради Бейя, и как он, не задумываясь, сделает ради своей принцессы. Вдруг Эмма, которая гладила волосы на его затылке, пока Голд разговаривал с их дочкой, ощутила легкий трепет в животе, от которого у нее перехватило дыхание. Сначала она подумала, что ей показалось, но тут она вновь ощутила едва ощутимое… движение. Однажды она уже чувствовала это, примерно лет одиннадцать назад, сидя на койке в тюрьме общего режима. Тогда, когда она была беременна Генри. Малыш зашевелился… — Эмма?.. — подняв на нее глаза, вопросительно спросил Голд и поднялся на ноги. От звука его голоса в животе Эммы вновь затрепетала их дочурка. «Кажется, кто-то будет папиной девочкой…» — с влажным смешком подумала Эмма. — Скажи, что-нибудь еще! — в приказном тоне сказала она ему. Голд удивленно поднял бровь. — И что же я должен…? Эмма схватила его руку, что все еще лежала на ее боку, и передвинула её туда, где вновь ощутила движение. — Чувствуешь? — с улыбкой тихо спросила она. — О, — выдохнул еле слышно он. Голд пораженно застыл и, как зачарованный, уставился на свою ладонь, лежащую на ее животе, под которой он ощутил едва заметный, как крылья бабочек, трепет под кожей Эммы. — Моя девочка… Ребенок снова зашевелился. Отчего Эмма засмеялась и сказала: — Это уж точно, она определенно твоя девочка… Они переглянулись и еще несколько минут стояли в благоговейном молчании, желая продлить этот чудесный момент.