***
Эмма проснулась с улыбкой на лице и ощущением мягких губ, прижимающимся к ее шее. Вчера она так и не вернулась домой, а решила остаться с Голдом. Он устроил ей небольшую экскурсию по дому, который она наконец поподробнее смогла осмотреть, правда, когда очередь дошла до спальни, весь осмотр и кончился. И не то чтобы она об этом сожалела. Тем временем кончики теплых пальцев начали ласкать внутреннюю поверхность ее бедра, отчего она блаженно застонала и, вытянувшись во весь рост под простыней, свернулась калачиком в его объятиях. — И тебе доброе утро, — сказала она, целуя его обнаженную грудь и покрепче обняв. — Утро? Между прочим уже почти десять, соня, — с улыбкой сказал он. Он откинул голову назад, на подушку, когда ее рот приблизился к его шее. Как только он перевернул ее на спину, чтобы перехватить инициативу, зазвонил ее сотовый телефон. Он опустил голову ей на плечо и разочарованно зарычал, отказываясь отпускать ее бедра. — И зачем ты его поставила на зарядку? Эмма тихо засмеялась и сказала: — Потому что мы живем в Сторибруке, где каждый день что-нибудь случается. Она неохотно встала, и подошла к тумбочке, где лежал уже заряженный телефон, чувствуя обжигающий взгляд Румпельштильцхена на своем нагом теле. — Алло? — Эмма! Где ты? Я с ума уже сошла от беспокойства! — тут же воскликнула в трубку Мэри Маргарет. Эмма закатила глаза. — Я же оставила сообщение, к тому же я все еще зла на вас. — Эмма… — Что? Вы даже поговорить со мной не удосужились, и все решили за меня! — громко сказала Эмма, чувствуя, как в ней вновь стала нарастать злость. Голд тихо подошел к ней сзади и обнял, нежно целуя ее шею. Она тихо вздохнула и откинула голову ему на плечо, продолжая говорить с матерью. — Я не хочу начинать опять этот разговор, я потом перезвоню. И положив трубку, развернулась к Голду, обняв его за шею, поцеловала, желая на миг просто забыться. С трудом все же оторвавшись, от манящих уст, он прищурился, и хрипловато спросил: — Как бы мне не хотелось продолжить, узнать, отчего ты так сердишься, мне хотелось бы больше. Эмма несчастно застонала и уткнулась лбом в его плечо. Если честно, ее разрывали противоречия. С одной стороны, она, вроде как, обещала, что будет держать в секрете тот факт, что Антон сумел вырастить неподалеку от Сторибрука целое поле волшебных бобов, но с другой — она не хотела ему лгать. Господи! Как же ей хотелось просто провести хотя бы один день, ничего не делая и не о чем не заботясь… — Принцесса?.. Эмма поморщилась от очередного напоминания о Заколдованном лесе и ее статусе там. — Не называй меня так. — Хммм… Не увиливай, душа моя… — подняв бровь, сказал Голд. Его сильные широкие руки скользнули вверх по ее спине, отчего Эмма вздрогнула и, встретившись с ним взглядом, едва слышно прошептала: — Они хотят вернуться в Заколдованный лес. Его руки на миг замерли, прежде чем вновь начать гладить ее спину. — И как же твои родители вознамерились это сделать? Все пути между мирами закрыты, — с интересом спросил он. Эмма закусила губу и на секунду замялась. Говорить, не говорить… Наконец, она вздохнула и быстро выпалила: — Унихестьбобы. — Что? — У них есть бобы, — медленно повторила Эмма. — Бобы? Волшебные бобы? — переспросил Голд, не уверенный, что он правильно расслышал. Эмма только робко кивнула. — Тааак… — протянул он, усадил ее на кровать и, выразительно подняв палец, уточняющие спросил: — Во-первых, откуда у твоих родителей волшебные бобы, которых в природе больше не существует? — Это допрос? — захныкала Эмма, сложила руки на груди, правда, почти сразу поморщилась и убрала их. В последнее время любое прикосновение к груди отдавалось болью, поэтому она старалась избегать касаний к ней. — Нет, — смягчился Голд, видя, как она поморщилась, обхватил ее бока и, наклонившись, прижался губами к ее ключице. — Просто мне любопытно. Эмма погладила его по волосам и, поцеловав в макушку, тихо сказала: — Может, ты слышал, что у нас в городе завелся великан? — Слышал. Такое трудно пропустить, — подняв голову, ответил он. И вправду, только глухой, наверное, не слышал о том, как по городу, пока они были в Нью-Йорке, бегал гигант в полный свой рост, только чудом никого не раздавив и не разнеся половину Сторибрука. — Ну, так вот. Он смог вырастить новые бобовые лозы, — негромко сказала Эмма. — Поняяятно, — протянул вновь он и подозрительно спросил: — Во-вторых, как давно ты про них знаешь? Эмма нахмурилась и, легонько шлепнув его, недовольно ответила: — Я сама только вчера узнала. Или ты что, думаешь, я от тебя держала это в секрете все это время? Она почувствовала, как в ней вспыхнула обида, и, резко встав, хотела начать собирать свою одежду, но Голд схватил ее за руку, усадил к себе на колени и успокаивающе сказал: — Не дуйся, милая. Я просто спросил. И, поцеловав в щеку все еще насупленную блондинку, вновь с любопытством спросил: — Ну, и скоро они дадут урожай? — Скоро, — хмуро сказала Эмма, демонстративно не смотря на него. Может, она и ведет себя по-детски, но ей плевать. Он обидел ее своим недоверием, и вообще у нее гормоны бушуют. Голд незаметно закатил глаза и, уложив свою капризную принцессу на кровать, навис над ней. — Ты, что, и вправду, обиделась? Единственным ответом ему были надутые губы и отведенный взгляд. — Капризуля моя, — со вздохом сказал Голд, поцеловав ее в подбородок, но услышав, как заурчал ее живот, тихо засмеялся и дразняще добавил: — Кажется, кто-то проголодался… — Все потому, что ты кормить меня не хочешь, — обвиняюще ткнув ему в грудь пальцем, сказала Эмма, хитро сверкая зелеными глазищами. Он только пораженно открыл рот, смотря на эту дерзкую женщину.***
Через час они, все же приняв душ, наконец спустились на кухню. — Да ты прям кладезь талантов… — с усмешкой сказала Эмма, сидя за стойкой в его рубашке с влажными после душа волосами и наблюдая, как Голд ловко готовит завтрак. Кончики его волос тоже были слегка влажными, только, в отличие от нее, он был одет. На нем были как всегда идеально выглаженные черные брюки и жилетка в тон. Рукава темно синей рубашки, в которой он был, были завернуты по локоть и расстегнуты на пару верхних пуговиц, что придавало ему довольно лихой вид. Она прям залюбовалась. — …и интриги плетешь, и заговоры строишь, а вот теперь оказывается, что и готовить умеешь, — продолжила она, катая в руках яблоко. Честно говоря, после того, как Эмма узнала историю ее семьи и этого фрукта, да и увидела это, как говорится, собственными глазами, она перестала есть и любить эти плоды. Да и сейчас она держала его в руках так, чисто, чтобы занять руки. Голд усмехнулся и, повернув к ней голову, сказал: — Я долго жил один. Пришлось научиться, не с голоду же умирать. Эмма печально вздохнула, встала с места и, подойдя к нему, обняла со спины, тихо на ухо прошептав: — Ну, теперь ты не один. — Знаю, и я не устаю за это благодарить судьбу, — благодарно сказал он, на миг положив ладонь на ее руки, которыми она обнимала его поперек живота. — А теперь садись обратно за стол, завтрак готов. Уже жуя четвертый, восхитительный на вкус блинчик, Эмма вдруг спросила: — Кстати, насчет талантов, ты и впрямь умеешь прясть из соломы золото? — Умею, — со смешком сказал Голд, видя, как ее зеленые глаза блестели от любопытства. — А что? Обычно этому таланту либо завидовали, либо его ненавидели, а когда Румпельштильцхен был еще человеком, до того, как стал Темным, его за умения прясть презирали и осмеивали, говоря, что это женское ремесло. Но сейчас… Неверное, еще никто в жизни не смотрел на него из-за умения прясть с таким восхищением, как сейчас смотрела Эмма. — Покажешь? — нетерпеливо спросила она. — Ты сначала дожуй, — с улыбкой сказал Голд, откусывая кусочек от своего омлета. Эмма, чье любопытство не знало предела, быстро доела, запив все одним большим глотком чая, который она, честно говоря, не очень-то любила, но так как кофеин ей теперь нельзя, приходилось обходиться малым. — Я все, — довольно воскликнула она и, сложив перед собой руки, выжидательно уставилась на него. — Может хоть оденешься? — закатив глаза, спросил он. Эмма только широко улыбнулась и отрицательно покачала головой. Вот проказница!.. Все же накинув на ее плечи плед, он отвел Эмму в подвал. — Ууу, так вот он какой, страшный и темный подвал великого и ужасного Темного, — преувеличенно напугано прошептала она, спустившись по лестнице и начав с любопытством оглядываться. — Ну, ты и дите, — качая головой, весело сказал Голд, шедший за ней следом. — Что за внезапная заинтересованность? — Хочу хоть на мгновение отвлечься от своей сумасшедшей жизни… — …и посмотреть на другую, не вписывающуюся в этот мир, сумасшедшую вещь? — закончил за нее Голд, включая свет. Тусклое сияние ламп осветило небольшое помещение, напоминающее заднюю комнату его ломбарда. Здесь тоже было много полок с разными старинными на вид безделушками, рабочий стол, на котором стояли разные склянки, баночки и прочие лабораторные приспособления. Но внимание Эммы почти сразу привлекла прялка, стоящая неподалеку. Она медленно подошла и едва заметно коснулась древнего на вид колеса. — Сколько же ей лет? — тихо спросила Эмма, продолжая, словно зачарованная, смотреть на прялку. — Ох, поверь мне, милая, очень-очень много… — сказал он, встав рядом с ней и затуманенным взглядом окинув своего старого спутника. Эта прялка существовала почти столько же, сколько и он. Она была одной из немногих вещей, которая сохранилась от его той, другой жизни. Жизни, где он был лишь простым прядильщиком, который часами сидел за этой прялкой и прял пряжу, стирая в кровь пальцы, чтобы прокормить своего сына. Игриво толкнув его плечом, Эмма с улыбкой спросила: — Почти как тебе? Кстати, сколько тебе точно лет? Это был один из тех вопросов, который должен был быть рано или поздно задан. Нетрудно было догадаться, откуда у Генри такое ненасытное любопытство. — Это довольно грубо, — проворчал он, приобняв ее сзади. — И вообще неприлично спрашивать Темного о его возрасте. Эмма угрожающе вывернулась из его рук. Это только заставило его только сильнее прижать ее к своей груди. Бежать ей было некуда, хотя она почти не сопротивлялась. Если бы она действительно хотела быть свободной, никто бы ее не остановил. — Что, мне начать угадывать? — хрипловато спросила Эмма. — Боюсь, у тебя гадание займет целую вечность, — со вздохом сказал он, смотря в сверкающие огнем глаза. Он зарылся лицом в ее волосы, его губы прижались к ее уху, и он тихо прошептал: — Больше трехсот. Это было похоже не на шепот, а на выстрел—Эмма резко развернулась, чтобы полностью увидеть его лицо, а по ее телу пробежала дрожь шока. Ее рот открылся, когда она уставилась на Румпельштильцхена. — Я встречаюсь с человеком, который старше меня в десять раз, — пробормотала она скорее для себя, чем для него. Бессмертие было таким непостоянным понятием. Он ждал, что по ее прекрасному лицу пробежит тень отвращение. Но вместо этого она лишь улыбнулась. — Ну, мне всегда нравились мужчины постарше. Он с облегчением засмеялся и, сев на скамейку перед прялкой, приглашающе протянул ей руку. — Иди сюда. — Я? — растерянно спросила Эмма, все еще немного обескураженная знанием, что человеку перед ней перевалило за три сотни лет. — Ты видишь здесь кого-то еще, душа моя? — с сарказмом сказал Голд, все еще продолжая держать вытянутой руку. Эмма робко вложила свою руку в его ладонь. Он притянул блондинку к себе и усадил перед собой. После чего, он, положив ей на плечо подбородок, обхватил и, взяв в руки конец начатой им еще пару дней назад пряжи, вложил ей в руки. — Вот держи. И аккуратно тяни, при этом не спеша крути колесо, поняла? — тихо сказал Голд. — Поняла, но… — сглотнув, сказала Эмма. — Тшш, никаких «но», — строго сказал он. — Расслабься и тяни. — Ладно, — сказала Эмма и глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду, после чего, обхватив нить дрожащими руками, потянула. Первая попытка оказалась неудачной, и нить почти сразу порвалась. Как во второй и в третий раз. — Я не могу, — сердито буркнула Эмма, когда несчастная нить уже в четвертый раз порвалась в ее руках. — А ты думала, все так просто? — подняв бровь, сказал Голд, а потом ободряюще сжал ее плечи. — Давай еще раз попробуем. — Не получается. У меня руки больше под пистолет заточены, — продолжала бурчать блондинка, поведя плечами, отчего плед сполз с них, но все же взяла в руки нить и, закусив губу начала пробовать вновь. — Тише, — опаляя теплым дыханием ее ухо, прошептал он, придерживая ее запястья. — Не тяни так сильно, расслабь руки и медленно крути колесо… Слушая наставления, сказанные негромким, вкрадчивым голосом с этим неповторим акцентом, что всегда вызывал в ее теле дрожь, Эмма постепенно расслабилась и, откинувшись ему на плечо, просто наслаждалась теплом сидящего у нее за спиной мужчины. — …и, просто представь, как тогда, в ломбарде, когда ты создала барьер, как магия течет по твоим жилам, представь, что нить в твоих руках — это продолжение тебя… — едва слышно продолжал говорить он, зарывшись носом в ее волосы и целуя нежную кожу у нее за ухом. — …а теперь пожелай, чтобы она стала золотая, позволь своей магии течет прямо в нить… Эмма прикрыла глаза, пытаясь следовать его инструкциям, но все, чего она хотела, чтобы он не прекращал целовать ее и касаться… Голд поцеловал ее в плечо, с которого съехала рубашка, и с улыбкой довольно произнес: — Смотри… Она встрепенулась, стряхивая с себя дурман, открыла глаза и пораженно посмотрела на нить в своих руках. Она была… золотая. Эмма с восхищением поднесла нить поближе к глазам, любуясь отблесками света, что играли по поверхности драгоценного металла. А в том, что нить превратилась именно в металл, не было сомнений. Она потяжелела и на ощупь стала прохладной, но тем не менее нить оставалась гибкой. — Красота… — восторженно прошептала Эмма. В ее жизни золото в принципе было не той вещью, что часто присутствовала в ней. У нее, если честно, даже украшений золотых-то никогда не было, только серебряные, и то всего пара сережек и две цепи, что всегда висели у нее на шее, точнее теперь одна, так как одну из них, на которой висел брелок с лебедем, она отдала Нилу. А тут нить чистейшего золота, которую она сама смогла сделать… Несмотря на то, что она постепенно привыкла к магии вокруг нее, но колдовать самой для Эммы все еще было в новинку, и каждый раз это бесконечно ее поражало. — Да… — тихо согласился Голд, при этом даже несмотря на нить, а любуясь женщиной в его руках. — Красота… Эмма наконец оторвала взгляд от нити и посмотрела на него. Против воли ее щеки заалели от его взгляда, а внизу живота вспыхнул знакомый жар. — Поцелуй меня… — вдруг негромко попросила она. Голд с удовольствием тут же выполнил ее просьбу и, покрепче прижав к себе одной рукой блондинку, а другой махнул, отчего обоих окутал фиолетовый дым, перенося их в спальню, оставляя за собой пустой подвал и золотую нить, что со звоном упала на пол.