***
Тяжёлая дверь кабинета захлопнулась прямо у меня перед лицом, а потом я почувствовал, как морщинистая рука грубо поволокла меня в противоположную часть длинного коридора, вцепившись, подобно тому, как бульдог вгрызается в резиновую шину, в воротник свежевыглаженной рубашки, настолько белой, что ей вполне можно было бы ослепить кого-нибудь. Отец нанял Уолтера, когда я был куда младше, чем сейчас. Он приглядывал за домом: подстригал газоны, убирался в комнатах, готовил на кухне и занимался прочими дворецкими делами, пока не добрался до меня. И раз уж я упомянул о бульдоге, то да, Уолтер идеально вписался в образ этой вечно сердитой и привередливой собаки. Крупное, почти круглое лицо, отвисшие щеки, нависшие верхние веки, разве что слюни не текут по небритому подбородку. «Вы плохо стараетесь, я ожидал от вас большего. Мистер Уэйн, только взгляните в зеркало, неужели вы собрались так выйти к гостям? Не позорьте хотя бы семью. Кому, как не вам, должно быть понятно, что хорошо ещё не значит отлично. Вы должны не просто лучше стараться, а делать всё идеально.» — были его излюбленными фразами в персональном списке под кодовым названием «В моей жизни не было большего разочарования, чем вы, мистер Уэйн». Как бы я не пытался дозваться до отца, он лишь отмахивался от меня и говорил, что я преувеличиваю, а Уолтер — превосходный дворецкий. Говорил он это, разумеется, в промежутках между встречами с очень важными людьми или за пару секунд до того, как в спешке уехать в город. — Уолтер, ай, больно! — я вскрикнул и попробовал расстегнуть верхние пуговицы рубашки, норовившей придушить меня раньше персонального надзирателя. Дворецкий продолжал преспокойно волочить меня по полу, как будто я был очередным мешком с удобрениями для сада. — Мистер Уэйн, мало того, что вы взяли в привычку отвлекать вашего отца от работы, теперь вы и вовсе вознамерились похоронить бизнес вашей семьи? Признаться, я ожидал от вас гораздо большего, чем оскорбления в сторону наших гостей, — его голос пронзал, как игла на проигрывателе пластинок. Тыкался и шкрябал по обтянутому кожей диску, оставляя засечки и заставляя снова и снова прокручивать один и тот же момент песни. Брюки из школьной униформы, как некстати, цеплялись за неровные половицы, оставляя на них тонкие тянущиеся нитки. Возможно, в каком-нибудь лабиринте Минотавра из древнегреческих мифов это бы здорово помогло мне, но не сейчас, когда я опять был на грани получения дополнительного выговора за испорченную одежду. Я предпринял попытку приподняться, заскользив по полу носками чёрных туфель, сжимающих ноги в своих зловещих кожаных тисках. — Но это была всего лишь шутка! Я только спросил, где его линейка, если он лицемер? Н-но, можно мне хотя бы пару минут поговорить с отцом? Мы не виделись месяц и… — беспомощно барахтаясь, пытался попросить я, чувствуя, что ещё немного и непрошенные слёзы соскользнут с уголков глаз и потекут ниже к подбородку. Лицо Уолтера приобрело цвет только что снятого с ветки помидора и искривилось до безобразия, словно ссохшееся дерево, а губы начали нервно подёргиваться в обжигающем кислотой презрении. — И вы решили пуститься во все тяжкие в аккурат к его возвращению? — с надменной строгостью спросил он, уронив меня у края длинной лестницы. — Разбили фарфоровую вазу, полезли на дерево, а теперь ещё нагрубили хорошему человеку! Носитесь по дому, где ваши манеры? Значит так, юноша, сейчас вы оправитесь в школу, а вечером мы продолжим наш разговор! Когда же вы наконец повзрослеете…***
Школа. Мрачное сооружение в исключительно тёмных тонах, чтобы все уж точно знали, какими красками запестрит их будущая жизнь, окружённое высоким забором по периметру и множеством каменных изваяний известных исторических личностей внутри. Что ещё примечательно, все в ней были будто неживые, как те игрушки в спектакле. Иной раз не заметишь разницы и заговоришь с монументом какого-нибудь Джорджа Вашингтона. Одинаковая одежда, однообразные, как палитра красок самого заведения, разговоры, вгоняющие в тоску быстрее гонщиков «Формулы — 1». Трыньк-трыньк. Подёргивались белесные волоски ниток. Подходите поближе, для вас тоже найдётся надёжная опора! Карьера в компании родителей или собственный бизнес? Ваше первое и последнее желание будет учтено! Я выскочил из машины ещё до того, как она окончательно остановилась, и рысью побежал на занятия, даже не попрощавшись с подвозившим меня Альфредом. По правде говоря, я вообще старался избегать его в последнее время. Сначала Уолтер цыкнул на меня, чтобы я оставил «мистера Пенниуорта» в покое, а затем и мои друзья совершенно потеряли дар речи, когда я на эмоциях рассказал им, что мы вместе играли в мяч. Разве что не стал добавлять о площадке, в качестве которой выступил холл мэнор, иначе точно пришлось бы устроить марафонский забег в соседнее крыло за медсестрой. Оооо Сильвер бы непременно грохнулась в обморок, узнав об участи нашей фарфоровой фанатки. А ведь как смачно та разлетелась на кусочки! Бабах! Хрусть, хрусть! Вот это я понимаю дух истинного болельщика! Ах да, друзья. Когда настало время перерыва, я спустился в кафетерий по винтовой лестнице и нашёл себе дивное местечко за дальним столиком, отлично подходящим для того, чтобы ненадолго пропасть из виду и почеркать что-нибудь в тетрадке между уроками. Не прошло и нескольких минут, как рядом замаячили две фигуры, заняв место возле меня. Сильвер Сент-Клауд — живая версия куклы Барби с льдистыми, как океан Антарктиды, синими глазами, тягой к журналам об истории моды, а также далеко не ангельскому задиранию всех, чьи родители зарабатывали меньше её семьи, и Томми Эллиот — рыжеволосый парень с лёгким голливудским оскалом, больше похожий на звезду подросткового сериала о школе, чем на настоящего школьника, любящий в жизни только три вещи: славу, внимание и свои раритетные карточки с бейсболистами. Наверно, с таким раскладом он спал и видел, как станет самым крутым бейсболистом, и его располагающее к себе лицо тоже появится на коллекционной карточке? Как бы не так! Томми грезил о медицине с тех пор, как случайно наткнулся на статью о моём отце в газете и его трудах в области хирургии. После этого он загорелся желанием в будущем прославиться таким образом и начал всюду брать с собой тяжёлую книжку по строению человека, иногда чередуя её с толстенным медицинским справочником, больше похожим внутри на словарь иностранных слов. Думаю, несложно догадаться, благодаря кому и как мы познакомились. Золотое, в прямом смысле, правило Готэма гласит — богатые семьи держатся вместе, как стайка птиц, расселившаяся на одном огромном дереве. — Что грустишь, Уэйн? Алгебра — твой Отелло, а ты её Дездемона? — не отрываясь от чтения своей книжки, спросил Томми, плюхнувшись на диванчик напротив меня. Точно, алгебра! Как я мог забыть, что она сегодня! — Удушье ведь достаточно веская причина, чтобы не возвращаться домой? С обречённым вздохом я положил голову на скрещенные руки, мысленно коря себя за такой бездумный подход к важным делам. Блестяще, мистер Уэйн, ещё один доллар в копилку неприятностей! И ведь это только начало дня! Сильвер лишь вяло махнула рукой, разглядывая зал кафетерия в поисках очередной жертвы. — Сейчас решим проблему, — бодро даже не сказала, а заявила она, с орлиным прицелом вглядываясь в пустые лица других учеников. — О! А вот и наш любимец енотов ииии алгебры! Оставив учебники на краю стола, Сильвер уверенно двинулась в сторону моего давнего знакомого Романа Сайониса. Почему давнего? Мы перестали общаться с того момента, когда в моей жизни окончательно закрепились новые, «правильные» друзья. Теперь только изредка переглядывались друг с другом. Да и родители Романа всё реже бывали у нас. Сильвер остановилась у его столика и, взмахнув волосами, как это делают модели в рекламе шампуня, выдала свою фирменную улыбку, говорящую заместо неё «если ты мне не поможешь, я всем разболтаю твою самую страшную тайну». В которую её посвятил уже я, хотя и обещал унести кошмарную историю про нападение стаи диких енотов с собой в могилу. Смысл даже не в самом нападении, а в том, что его родители велели ему под строжайшим запретом никому не рассказывать об этом случае, но мне он проболтался после одного запоминающегося пенного шоу во внутреннем дворике школы. К слову, с него и начиналась наша мимолётная дружба. Мне удалось повеселить одинокого и очень грустного тихоню. Эх, жаль, всё прервал директор. Когда Сильвер уже победно шагала к нам, помахивая тетрадным трофеем на манер веера, я увидел испепеляющий взгляд за её спиной, адресованный точно мне. В кафетерии стало довольно жарковато. Рука сама потянулась к воротнику рубашки, расстегнув несколько пуговиц. Может быть, в будущем мы обязательно рассчитаемся за старые обиды, а пока, меня волнует кое-что похуже. — Сильвер, Томми, вы когда-нибудь задумывались над тем, что слишком мало времени проводите с родными? Сильвер гортанно усмехнулась и посмотрела на меня, как на несмышлёного пятилетку. Полагаю, будет не лишним упомянуть пунктик по поводу возраста. Он часто играл немаловажную роль в общении, ведь я оказался младшим в нашем спонтанно возникшем трио. Сильвер опережала меня на год, но, несмотря на это, мы учились в одном классе, ведь когда она должна была отправиться на учёбу, её родители загорелись неимоверным желанием отправиться колесить по Европе, прихватив её с собой. Томми и вовсе оказался старше меня на два года, благодаря чему периодически был не прочь поучить жизни, а, учитывая его новые отношения со своим словарём иностранных слов, жизнь зачастую бурлила внутри, а не снаружи. — Брюс, наши родители — занятые люди, творцы будущего, в котором нам ещё предстоит жить, — рассматривая своё отражение в карманном зеркальце с эмблемой Chanel, ответила Сильвер. — Мы едва можем сказать друг другу два слова. Вроде бы и живём в одном доме, но этот дом разбит на два абсолютно разных мира. Я думаю, это неправильно. Почему вообще так происходит? Томми ухмыльнулся, оторвавшись от увлекательного разглядывания картинок в своей книжке. — Забавный ты, Уэйн! О, — оживился Томми и сузил глаза, явно затевая припомнить мне первый год обучения. Это был один из его излюбленных приёмов, когда он намеревался оперативно сменить тему разговора в свою пользу, — а помнишь, как ты засыпал стиральный порошок в фонтан и сорвал занятия? Играть с прислугой в игры для дураков из трущоб и связываться со всякими проходимцами, вроде той новенькой Элис — вот, что неправильно и позорно! Вместо того, чтобы тратить время на ерунду, мог бы заняться табелем успеваемости. К слову, веская причина для мёртвой тишины. — Заткнись, Томми! — вытянувшись через столик, Сильвер отвесила ему звонкий подзатыльник, а затем как ни в чём не бывало уселась на место, поправила причёску, а только после взяла меня за руку. — Брюс, мы это к тому, что нужно не болтаться с кем попало, тем более, если их семьи лично подвозят их и забирают, ох, финансовые проблемы на лицо! А ещё так шалить, особенно, когда из-за этого ты совершенно забываешь о домашних заданиях и притворяешься, будто тебя нет на уроке. Будь серьёзнее. Мы друзья и хотим показать тебе, как лучше. Ты ведь не дуешься? — напоследок спросила она, миловидно захлопав глазками-жемчужинками. При всём желании я не смог бы обижаться. Они вписывались в негласные рамки «нормальных детей богатых родителей». Не доставляют неудобств, не создают шума, одежда всегда идеально чистая и без единой мятой линии, с оценками полный порядок, из игр исключительно те, что помещаются на шахматную доску, знают наперёд кем будут работать. Своего рода спасительная соломинка в тот мир, до которого я, мягко говоря, не дотягивал.***
В то время, как прозвенел звонок, я уже сидел в классе и рассматривал в окне, как по усыпанной золотистыми листьями дорожке на аллее важно прогуливаются старшеклассники, задирая голову так высоко, что с лёгкостью могли уткнуться лицом в серые облака и случайно проткнуть их, вызвать дождь. Дождь. Только от одного упоминания повеяло запахом живительной влаги и свежей травы, жаль, что уже осень, и эта трава давно потускнела и стала совсем сухой. Привычная тишина заполнила собой кабинет. Кто-то лишь изредка шелестел бумагой и делал заметки. Редкий шёпот ветерком пролетал по рядам. БАБАХ! Дверь класса с грохотом впечаталась в стену, сотрясая доску и малочисленные картины. — Чудненький денёк, правда детишки? — слишком радостно для этого места донеслось с первых парт. Я сглотнул, очень медленно отворачиваясь от окна. Голос показался мне до боли знакомым, но он точно не принадлежал нашему сварливому сэру Грегори, который вёл урок английской литературы. Этот тон был куда звонче, бодрее, и оттого лёгкий холодок пробежал по телу. — «Быть или не быть?» — спрашивает сын коварно умерщвленного отца у найденного на кладбище черепа. Что ответил череп, вы узнаете, приобретя книгу Ульяма Шекспира «Гамлет», — навеселе произнёс вошедший человек. Что-то острое блеснуло в его руке, и тут же скрылось в кармане длинного, багрового пиджака. — Увы, литература на сегодня отменяется. Мы займёмся рисованием! — торжественно заключил он, взмахнув руками так, как дирижёр оркестра взмахивает своей палочкой, знаменуя начало концерта. Картинка вмиг изменилась. Теперь меня окружали те же дети, но их руки оплетали настоящие нитки, крепко подвешенные к потолку, а на стенах проявлялись жуткие рисунки, написанные разноцветными мелками. ПОМОГИТЕ! БОЛЬНО! СТРАШНО! — Скучал по мне, Брюси? Даже когда так называемый преподаватель достал нож и махнул им перед милым лицом Сильвер, она не вздрогнула, не пошевелилась, лишь слабо пискнула про недвижимость отца в Даймонде. Удар! Кукольная голова рассыпалась осколками фарфора на полу, а вместо крови полилась парфюмерная вода с очень сладким запахом. БАБАХ! Прогремел новый взмах, и из шеи парня с другой парты посыпались драгоценные камни. «Все они не жили. У них даже не было лиц! Они неживые, это игрушки!» Нити намертво впились в собственные запястья и щиколотки, оплетая их до побеления кожи. — Ну же, мы немного поиграем, только и всего! Если бы не нынешние обстоятельства, вполне можно было вообразить, как он достаёт из кармана колоду карт, вот только очередная живая кукла разлетелась в пух и прах, разливаясь пропахшей бензином чёрной жижей! Шварк, шварк. Заскрипели половицы от трещин осколков. Те разбегались по полу густыми стайками прожорливых вонючих крыс. Нужно было выбираться. Я вспомнил своё восхождение по стене дома к кабинету отца и сильно дёрнул руками, срывая верёвки. Те рассыпались надо мной хрусталиками стекла, раскрашивая лицо мелкими струящимися царапинами. Его хватило, чтобы вслед высвободить ноги от пут. Грызунов под партой становилось всё больше. Они остервенело вгрызались в ноги не способных на сопротивление марионеток, но вырывали из них лишь куски зелёных банкнот, вызывая приступы заливистого смеха у моего некогда призрачного знакомого. — Если самый честный человек в городе тот ещё мерзавец, то какой же сам город? Когда я пригляделся к ним поближе, то разглядел не мерзкие крысиные мордашки, а лица настоящих людей, которых видел прежде. Женщина в жёлто-синем, усыпанном паетками платье. Человек с повязкой на глазу. Торговец хот-догами. — Прочь, оставь меня! — я в ужасе вскрикнул, живо запрыгнув на парту. Полчища крыс-людей наводнили класс, пищащими волнами обрушиваясь на стулья и расшатывая мебель. — Кыш! — в тот момент, когда одна особо здоровая особь почти вскарабкалась по стулу ко мне, я замахнулся на неё учебником, сбросив обратно на пол. Она, охрипши, пискнула в крысином ругательстве, но исчезла в гуще таких же непримечательных сородичей. Озлобленные и голодные крысы-люди продолжали напирать, однако пока мне удавалось их сдерживать, отбивая атаки. — Почему они не лезут к тебе? — так себе затейка спрашивать у потенциального убийцы подобное, но попытаться стоило. Очеловеченные грызуны к тому времени уже приноровились к ударам английской классики, и в новой решительной атаке вырвали её у меня, с аппетитом уплетая за обе щёки. — Ты ведь видел газету, когда шарился в моей квартире? Убивать богатых — новое движение. Между прочим, на пике популярности. Кто сейчас не хочет быть классным, а? — У меня ни цента в кармане! — Напомни-ка кто ты? Уэйн. А что есть у Уэйнов? Верно — бизнес, приносящий немалые деньги. Мне будет тебя не хватать, малыш. БАМС! Парта сильно пошатнулась. Не удержав равновесие, я сорвался с неё и с вырвавшимся из груди отчаянным воплем рухнул прямо в чёрный омут кровожадных созданий, требующих вендетты. Их оказалось так много, что они буквально впечатали меня в пол, принявшись мельтешить по рукам и ногам, запрыгивать на живот и оцарапывать лицо короткими, но острыми, как бритва, кривыми когтями. Сотни маленьких коготков впивались в одежду, нещадно разрывали её вместе с кожей, а единственное, что у меня выходило сделать, так это скрести пока ещё целыми ногтями по полу, чтобы не закричать от невыносимой боли, когда ещё десятки крыс-людей шныряли по моему лицу, так и норовя забраться в рот. От них ужасно разило уличным мусором, сыростью и почему-то выхлопными газами. Запах был настолько невыносимым, что глаза начинали слезиться, а живот сводило от тошноты. Одна почти лысая, со сползающей красной кожей крыса-человек карабкалась выше по моей шее, царапаясь и пыхтя в проклятиях. У неё было лицо мужчины, которого Альфред облил кипятком. Разряды болезненных судорог, вспышки перед глазами, иглы холодных мурашек. Крысы на животе с кровавым упоением стали разрывать кожу, со страстью, пробуя на вкус. Теперь я уже не мог сдержать истошного крика. Довольная этим облезлая крыса-человек заурчала и мигом прошмыгнула в рот, устремившись глубже в глотку. Жёсткая, сальная шерсть раздирала гортань. Короткие, грязные лапки проскальзывали по языку, царапая его кривыми когтями. Длинная нить хвоста хлыстом немилосердно билась о кончик носа. Я задыхался, она застряла, кто-нибудь вытащите её! А крысы-люди продолжали пиршество, наполняя маленькие рты густой кровью и посыпавшимися из открытых ран гильзами патронов, довольно урча и сыто причмокивая. Сознание быстро ускользало от меня. Крыса-человек во рту продолжала беспомощно барахтаться, погибая и намереваясь прихватить меня с собой. И вдруг музыка. Она разливалась по классу, как крохотный ручеёк в хвойной чаще леса во время наступления весны. Крысы-люди остановились. Воспользовавшись моментом, я вырвался из плена голодных существ и вскочил с пола, пытаясь выкашлять грызуна. Мохнатый толстяк вывалился в кучу своих сородичей, ухватив несколько свежевылитых пистолетных пуль. Светловолосая женщина в деловом брючном костюме, с алой помадой на губах только продолжала спокойно играть на крохотной дудочке, пока ручеёк не превратился в разрушительное цунами, погружая под воду всё вокруг.***
Я подскочил на месте, с дуру приложившись головой об оконное стекло, и тут же свалился с подоконника на пол, ошалело оглядываясь по сторонам. Клац-клац. Шурх-шурх. Скребли зубки и коготки. Сердце от таких звуков нещадно билось внутри загнанной в мышеловку крысой. Поддавшись минутной панике, я немедленно принялся стягивать с себя больничную одежду, глядя в настенное зеркало, ощупывая кожу живота, ног, рук. Ни порезов, ни царапин, ни вырванных кусков кожи, ничего. Но я чувствовал, как они продолжают бегать по мне! Их нет, но они есть! Я провёл кончики пальцев по руке, пытаясь обнаружить под кожей что-нибудь твёрдое, те самые патроны, но нет, с этим тоже пролёт. Только красное пятно на щеке. За этим занятием я упустил момент, когда дверь за моей спиной тихо приоткрылась. — Брюс, у меня отличные новости, тебе не придётся в ближайшие полтора часа дышать воздухом через форточку! Собирайся, мы отправляемся за….оу. Когда я обернулся, то увидел целую гамму эмоций на лице вошедшего в палату Артура. Радость сменялась недоумением, недоумение неловкостью, вспыхнувшей ярким румянцем на стерильно белых впалых щеках, неловкость нервной улыбкой, медленно переходящей в тот самый удушающий смех с выражением «ой, я, пожалуй, попозже зайду» или «мне выйти или выйти?», а может «не отвлекаю?». Как бы то ни было, он в ступоре продолжал пялиться на меня, и ведь я не мог ничего сказать, ещё отходя от кошмара. На языке вертелось что-то из разряда: «Хэй, это не то, чем кажется, просто меня только что пытались съесть заживо!» Мда, после такого Артуру как минимум потребовался бы ингалятор. К счастью людей в коридоре, да и моему, Артур опомнился первым и отвернулся, тактично закрыв всё это время распахнутую дверь, а после и лицо ладонью. — Так, куда мы отправляемся? — Погулять. Всё же 31 число. Эмм на улице немного холодно. Тебе бы не помешало... одеться. Во что-нибудь. Наш разговор выдался каким-то уж больно быстрым и смущающим.