Как бы не пытался Томас убедить Артура в том, что всё будет в порядке, ничего ужасного не случится, город не погрузится в пучины Ада, а мир не остановится, если Флек вдруг рассмеётся или сделает что-то не то, он не мог ему поверить. Сомневался и держался позади него в огромном зале с панорамными окнами высотой в несколько метров, сверкающими от обилия драгоценных камней люстрами, бросающими блики на мрамор пола и длинные столы с обилием блюд на любой вкус, а также подносы в руках официантов с бокалами искристого шампанского и лёгкими закусками, озираясь на публику — в идеально отглаженных и накрахмаленных смокингах, лакированных до блеска туфлях у статных мужчин и дорогих дизайнерских платьях и туфлях по последнему писку высокой моды у женщин.
— Им довелось видеть новости. Они понимают, что ты не приспособлен к этому кругу, и не ожидают от тебя чего-то феноменального. Всё обойдётся, — в очередной раз устало заверил его Томас. После сцены в больнице он уже не чувствовал раздражения, недовольства или неприязни к Артуру и его крайней неуверенности в самом себе. Уэйн лишь хотел дождаться конца мероприятия и покинуть город, вернуться в мэнор, подальше от очага возгорания, Готэма. В подсознании понимал, что может быть люди из далёкого прошлого и не нагрянут для прямого конфликта, но попытаются иначе воздействовать на человека, который не оправдает их надежд и выйдет из игры за власть. Эти люди, несомненно, дадут о себе знать после сегодняшнего эфира. Марта опрометчиво поступила, что не скинула его с пирса. После такой новости она будет иметь полное право его придушить. Во что он ввязался и втянул их семью? Готэм будет в огне, в этом нет сомнения. Как бы они не преуспели сегодня, их действия так и не решат главной проблемы. При хорошем раскладе им удастся лишь минимизировать урон от огня и возможные человеческие жертвы. Но стоять против языков пламени — полное безумие. Когда этот вечер подойдёт к концу, они все покинут гибнущий город. В мэнор будет куда лучше переждать хаос, никто из их семьи не должен пострадать. — Всё будет хорошо. Ни в чём не сомневайся.
Было проще сказать, чем сделать. Флек кивал, но не чувствовал былого спокойствия. Люди, кто с любопытством, а кто со скепсисом смотрели в его сторону, пристально разглядывали, словно музейный экспонат, и перешёптывались. Так много внимания. Столько людей не удостоило его взглядов в «Пого». Он стал настоящей звездой этого вечера едва переступил порог двойной двери, распахнувшейся перед ним отточенным до совершенства движением руки швейцара. Как всегда и мечтал, но тогда почему на душе было так паршиво? Прощание у выхода из больницы омрачняло всё. Артур чувствовал себя виноватым, но не отказывался от своей позиции с выбором официального приёма. Если он хоть каплю сможет помочь, ведь для этого мероприятия Томас подобрал его в свой дом, позволил помогать людям в больнице и наконец почувствовать себя существующим, живым, значимым, всё было не напрасно, и он должен это подтвердить. Вот только….только большую часть своей жизни он остро нуждался в человеке, который бы мог о нём позаботиться, оказать помощь, поддержку, выслушать. Его собственная мать слабо в этом преуспела. Ослеплённая больной привязанностью к Томасу Уэйну, мыслями и словами о его неповторимости, она открыто не замечала, что не Уэйн пропадал на работе с утра до поздней ночи, чтобы заработать деньги и погасить счета, не Уэйн готовил для неё, пока она ещё была в состоянии себя обслуживать, однако при всём раскладе все лавры всё равно доставались флюиду миллиардера с рекламных баннеров. Глядя в заплаканные покрасневшие глаза Брюса, слыша его голос, в котором страх одиночества значительно преобладал над ненавистью, Артур будто смотрел в зеркало и видел детскую и, разве что, более бойкую версию самого себя. Он думал о том, что стал тем самым заботливым человеком из грёз для него и он же его оставил.
«Бедный малыш, так рьяно сражался за твоё благополучие и сам же получил от тебя смачный плевок в душу. А я ведь предупреждал его, что опасно высовываться ради других. Не послушал, вот и словил разбитое сердце. Бедный, бедный малыш, — наигранно печально пропел Другой, злорадствуя. — Хотя, благодаря тебе он знает, кто по-настоящему с ним и к кому он всегда может прийти за советом и поддержкой.»
Артур мотнул головой, отгоняя от себя навязчивый голос.
— Мне нужно исчезнуть на пару минут. Кое-что обговорить с организаторами, пока у тебя есть время немного осмотреться. Они ничего тебе не сделают, не бойся, — заверил Уэйн, вскоре затерявшись в толпе других людей, продолжавших кидать заинтересованные взгляды на гостя вечера.
Артуру стало совсем не по себе. После ухода Томаса, он попытался ускользнуть из поле зрения публики, выйдя из зала на небольшой балкончик, где его уж точно никто бы не стал разглядывать как неведомого науке зверька, угодившего в лабораторию учёных.
Холодный ветер едва развивал спутанные волосы, скользил по кажущейся белой в свете фонариков и огней города коже. Артур поежился на морозе и замер. Кое-кто решил разбавить его уединение.
«Мы для них диковинка, нас вообще не должно было быть здесь, — заговорил Другой. — Им приглянулась обложка и трагичная история. Смотрите, какой-то неравнодушный снял ребёнка с крыши, наверно, всё ещё не так просрано, раз люди внизу не разложились на одно насилие и не разошлись сплошной желчью! О, нет, так его спас ещё и больной бедняжка, которого высмеяла крупная шишка в телике! — саркастично проговорил он. — С другой стороны, это забавно, не так ли?»
Артур сглотнул и оглянулся, убедившись в том, что поблизости никого нет. Не хватало ещё заработать репутацию сумасшедшего. Вряд ли тем людям было известно о других его недугах, помимо смеха.
— Тебе смешно? — нарочито серьёзно отозвался Флек вслух. — От их боли?
Голос в его голове ответил:
«Мне смешно оттого, что каждый получит то, что заслужил. Уэйн, эти живущие в какой-то своей параллельной реальности беззаботной жизни денежные мешки наверху и те придурки, возомнившие, что я — символ движения и борьбы за их дерьмовые жизни в алкоголе, мусоре, грабежах и наркоте. И даже ты. Ты ведь хотел внимания, оваций, прожектор, который бы светил на тебя столбом света? Попасть на телеэкраны… Подумаешь, какой-то Брюс Уэйн теперь расплачивается за твою хотелку, скуля в подушку и сгибаясь пополам от боли, зато ты теперь точно сияешь ярче звёзд.»
— Юморист, — с порицанием огласил Артур, облокотившись на каменное ограждение балкона.
«Вообще-то да, — со смешком выдал ему в ответ Радиоведущий его разума, замолчал, а затем вдруг снова развеселился. — Но Шутник звучит красивее, лучше только Джокер. Так и быть дозволю тебе обращаться ко мне по имени.»
— Что ты замышляешь? Хочешь сорвать мероприятие? Причинить вред Томасу? Тебе это нравится — калечить чужие жизни? — приложив голову на край ограждения спросил Флек, поморщившись от звона в висках. — Что бы ты не задумал, а этот вечер ничто не сорвёт, ясно тебе?! — слишком угрожающе для Джокера прыснул Артур и ударил рукой по ограждению, царапая костяшки до выступивших капель крови, передавая так послание Джокеру.
Джокер стих, притаился, не ожидав резкого сопротивления.
«Разве являть на свет правду значит калечить? Я не сделал ничего дурного, я не чудовище, каким ты меня мнишь. Всего лишь вижу мир под другим углом и не более.»
— И в ночь с пожарами ты тоже видел всё иначе?
«Взгляни на это не так прямо. Они помышляли не самыми законными делами, а я им помешал. Всё ещё плох? Да ладно тебе. Это не задушить подушкой больную суку у всех на виду, те ребята были вооружены по самое не хочу. Спроси у одного из них, не пушка ли торчит из трусов, и он ответил бы согласием. Да и моей выдержке можно только позавидовать. Заберись в осколки моих недавних воспоминаний, покрути их как трубку калейдоскопа и убедишься в том, что я действительно вполне приличный человек. Задумайся, — почти гипнотически рассуждал Джокер, прикинув, что так облегчит себе дурацкое сожительство с этим дотошным придурком. — Я один управился с тремя детьми разных возрастов и так и не убил приставучую стерву, жаждущую моего внимания и меня. А вот человек, к которому ты готов явиться по команде «к ноге!», так искалечил моё юное создание… Всмотрись в память. Похоже, что он был несчастлив и страдал со мной?»
Артур слушал его и шептал себе под нос: «Это уловка, его игра, его правила, не смей вступать в неё. Он опасен».
Джокер подбирал слова, выбивал симпатию доводами близкими лишь ему по своему содержанию, будто ставил свой спектакль, в который намеревался затащить Флека, а тот не хотел, не вёлся на провокации, раздражая шутника, но пока терпимо.
Артуру было не за что ухватиться, чтобы вырваться из сетей Джокера. Он не мог вообразить, что бы усмирило его, заставило угомониться. Минутку… а если ответ по-прежнему был на поверхности? В урывках воспоминаний Джокер часто использовал сам себя в собственных манипуляциях. Что если в этом и скрывался ключ к его поражению?
— Выкинешь подобное тому, что сделал с кабинетом Томаса или в Хэллоуин, я обеспечу нам неоплачиваемый отпуск в Аркхэме, — пригрозил Флек и моментально ощутил сильную боль во лбу, заставившую его опуститься на колени.
«ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ! СЛЫШИШЬ, НИЧТОЖНОЕ ТЫ СОЗДАНИЕ?! ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ СНОВА ЗАКРЫТЬ НАС ГДЕ-НИБУДЬ В БЛЯДСКОЙ МОРОЗИЛКЕ, И Я ИЗБАВЛЮСЬ ОТ ТЕБЯ, А ЗАТЕМ И ОТ ВСЕХ НИХ! ТЫ НАС НЕ РАЗДЕЛИШЬ, НИКТО НЕ РАЗДЕЛИТ!» — голос шутника дрогнул. Он проиграл ЕМУ?!
Джокер замолчал. Слова шли явно не в его пользу. Артур почувствовал себя спокойнее, упёрся одной рукой в плитку пола и попытался подняться, заскользив по холодным однотонным кускам мрамора, теряя равновесие. Перед его лицом на полу скользнула тень, а затем чьи-то руки сзади поддержали его и помогли ему выпрямиться.
— Здесь довольно прохладно, не находите?
Артур обернулся на голос, выдав лучистую улыбку от неожиданной, но приятной встречи. Джокер застыл в ужасе, отшатнувшись.
В этот раз на женщине не оказалось белого костюма или уличной куртки, их место заняло приталенное платье почти в пол. Прежде всегда забранные назад волосы свисали на плечи тонкими прядками. На губах, едва растянувшихся в ответной улыбке, блестела алая помада, особенно выделяя их на светлом лице.
Она не ждала ответа, осторожно потянув Флека за рукав пиджака, уводя его и вновь оказавшегося как на ладони Джокера за собой обратно в помещение.
— Скажу по секрету, мне тоже не особо нравится присутствовать на этом маскараде, но формальности требуют от нас того. Не переживайте, надолго этот ужас не затянется. Вы лишь скажите пару слов в их сторону и на камеру, и мы сможем уйти, — Марта говорила размеренно, ни грамма нервозности во взгляде и волнения в голосе, внушительное спокойствие, которое она транслировала Артуру.
А Джокер нервничал, тяжело дыша, как если бы его лёгкие снова наполнились едким никотиновым дымом. Недоумевал, с чего вдруг Флек расслабился, но шёл, как и он, не противясь. С этой женщиной он не мог шутить также, как с её мужем. Она первая втянула шутника в свою постановку, и он точно не знал, какую роль ему прописали в сценарии. Слишком хорошая, чтобы быть плохой, это заставляло его лишний раз напрягаться в преддверии угрозы и едва ли не трястись от страха.
Его прелестная в своей сумасбродности соседка раскололась, когда Джокер почти поцеловал её, зажав у холодной стены в кафетерии. Созналась, что частенько говорила о нём с «его» ночной проводницей по трущобам, а ещё, что испугалась, когда он возвращался в многоквартирный дом с тяжёлой сумкой и в гриме, а на следующий день вышла новостная газета со статьёй об убийстве в метро.
Всё это время он находился под колпаком. Связан так, что петля плотно затянулась на шее. Не убивала, но и не давала жить нормально.
Шутник не боялся дурных людей. С ними он уже общался при помощи лома и револьвера. А вот человек с кристально чистой репутацией и поддержкой окружающих, несмотря на все свои махинации будто с директором школы или соседкой, которая буквально боготворила её и винила себя в том, что та ушла, совершенно не думая о том, что её откровенно использовали и выкинули за ненадобностью, вгонял его в панический ужас.
Впервые ему захотелось скрыться за спиной Уэйна, только бы оказаться на безопасном расстоянии от неё. Пусть лучше тот продолжает задалбывать его своей болтовнёй и сказочками про несправедливую реальность, чем эта миссис втянет его во что-нибудь или по-другому выбьет почву из-под ног, прознав обо всех его играх с её ребёнком. А она вполне может это сделать и в который раз не запачкать руки.
***
Когда они ещё ехали в машине такси по оживлённым улицам Даймонда, Томас посвящал Артура во все подробности предстоящего события. Говорил, не отвлекаясь на приевшиеся себе виды высотных зданий и вычурных витрин магазинов, что Артуру придётся выступить с небольшой незаготовленной речью. Флек от этого, естественно, опешил. Что если он скажет не то и не так? Их план заключался в том, что как такового плана в принципе не было? Артур был в ужасе от такой перспективы, Уэйн же твёрдо стоял на своём — расскажи, что было на крыше, дай этому оценку, ответь ведущему, о котором, как выяснилось из их беседы, Флек и услышал то впервые, побледнев до цвета мела, что не относилось к Джокеру, включившемуся в новости куда быстрее него.
— И ничего не бойся, ты будешь не один, — напоследок добавил Томас, прежде чем они вышли из машины.
Теперь Артур стоял на небольшом выступе в центре зала, похожим на что-то вроде сцены для речи. Томас представил его элите города, заняв позицию неравнодушного сопровождающего в исключительно миротворческих целях, никак не связанных с выборами, и передал слово, спустившись к толпе. Артур только и успевал, что рассматривать обступившую себя публику. Терялся и не знал с чего начать, как произвести впечатление, держал одну руку поближе ко рту, готовясь зажать его, если начнёт снова неистово хохотать, разнервничавшись.
Джокер, всё наблюдающий за его тщетными метаниями, нашёл выход из ситуации и сел на краю сцены, чтобы люди вокруг не выглядели так угрожающе подле него.
Публика сникла, с ещё большим негодованием уставившись на гостя вечера.
— Вы тоже можете сесть, так будет удобнее говорить, — не подумав, предложил Артур.
Боже, что он несёт? Сесть на пол? Кошмар, он только начал, как всё уже пошло не так! Томасу не стоило на него полагаться, он уже провалился.
И тогда произошло нечто, чего никто не мог ожидать. Уэйн взял со стола миниатюрную ложечку для сахара и постучал по тонкому стеклу стакана, привлекая всеобщее внимание.
— Все это слышали?
«Кто бы мог подумать, что наши шутки зайдут настолько далеко», — довольно проурчал Джокер, когда Томас своим примером подбадривал людей расположиться на полу, как того попросил Флек.
— Это будет любопытно, хоть какое-то разнообразие, не находишь? — расправляя складки на белой ткани платья, произнесла Марта, перед тем как опуститься к холодному мрамору, заняв место поближе к импровизированной сцене.
Томас не ответил ей, лишь прошёлся глазами по публике, засуетившейся в поисках места поуютнее. Никто не стал оспаривать его слова. Уэйны больше, чем любая другая влиятельная семья, пользовалась уважением в Готэме, к ним прислушивались и редко кто хотел бы перечить.
Длинные платья, идеально выглаженные костюмы волочились по каменным плитам. Люди склонились перед ним…ними. Джокер трепетал от восторга и власти в своих руках, однако дозволял Артуру командовать парадом, довольствуясь впечатлившей себя картинкой с богатеями. Он и впрямь не прогадал с установлением связей. Когда-нибудь их шутки непременно выйдут на новую ступень. Только пусть его родственная душа подрастёт малость, некоторый юмор пока всё ещё ему не по возрасту.
— Я здесь не для политики или агитации, — сходу огласил Артур.
«Только пару минут, потом всё закончится», — вдох-выдох. Последний раз взглянув в сторону камеры, где мигал красный огонёк, оповещая о прямом включении, Флек заговорил.
— Взгляните на тех, кто вас окружает. Что вы, что люди с плакатами внизу — все сейчас хотят сохранить себя и своих близких. Вы не слышите их, а они вас, но, уверяю, ценности у всех одни. Это общее и могло произойти с каждым. Люди внизу — обычные рабочие, потерявшие свои места, безработные, живущие на пособия, те, кому требуются социальные работники, а их сократили. Им нужна ваша помощь. Нынешний мэр или будущий, уже всё равно, один человек не может решить проблемы всех, кем бы он не являлся. Недовольства в любом случае обрушатся на того, кто попытается прибрать всю власть в одни руки. Я не голосую ни за кого и призываю вас в первую очередь подумать о судьбе города и его людях. Сделать первый шаг навстречу общему благополучию. Вы же можете профинансировать программы экологии или больницы. Окажите помощь менее защищённым гражданам, и они потянутся к вам. Не рассчитывайте на «героя» или «злодея», который решит исход забастовок, начните с себя. Позаботьтесь о других и получите ответную заботу. Пожары, полиция, преступность. Те, кто сейчас смотрит эфир, пытаются жить как могут, содержать свои семьи таким пусть противоречивым, но действенным путём. Попытайтесь их понять, представить себя на их месте. Это не то время, когда нужно враждовать друг с другом. Если все это поймут и начнут действовать, Готэм ещё можно будет спасти.
Закончив говорить, Артур выдохнул и прикрыл глаза на мгновение. В зале воцарилась тишина. Никто не шептался, изредка что-то пищало в конструкции камеры, разбавляя мёртвое молчание.
Вдруг кто-то из присутствующих поднялся и спросил:
— Вы призываете к миру и говорите весьма убедительно, представляя, как я понимаю, интересы обычных рабочих, — начал джентльмен в смокинге. — Но позвольте узнать, готовы ли вы в таком случае сделать первый шаг и простить оскорбившему вас телеведущему его слова?
«Ты уже наболтался», — прежде чем Артур опомнился, Джокер перехватил слово.
— Разумеется, — доброжелательно проговорил шутник больше на камеру, чем на задавшего вопрос. — У меня есть только одно условие. Пусть выйдет из своей студии, и мы, конечно, обговорим всё на улице. Уверен, так мы докажем сомневающимся, что не нужно бояться и следует тянуться друг к другу. Мирное соглашение в среде простых людей.
Дряблое лицо джентльмена озарила слабая улыбка. Морщины на лице разгладились, будто он перескочил из своих семидесяти лет обратно в сорок.
Элита воодушевилась от проникновенности речи. Некоторые дамы пустили слезу, растрогавшись. Публика готова была рукоплескать, но в этот раз заговорил Томас, пройдя ближе к сцене.
— Пока никто ещё не успел разойтись на этой торжественной ноте, я хотел бы сделать важное объявление, — камера всё ещё вела запись. — Я выхожу из предвыборной гонки. Последняя надежда города не один человек, а все его горожане, как только что было сказано. Полностью придерживаюсь этой позиции и буду призывать к тому же всех неравнодушных к судьбе Готэма и его жителей. Браво!
Зал гремел в восторженных овациях. А где-то за панорамными окнами в это время мчались на вызов пожарные машины. Крупное здание подверглось взрыву и вспыхнуло в считанные секунды, окатив волной огня машины на парковке. Очевидцы и вызвали бригаду пожарных.
***
О том, что что-то стряслось, Уэйнам стало известно лишь на выходе из сити холла. Во время томительного ожидания в такси зелёного сигнала светофора, мимо них промчались несколько скорых и ещё одна пожарная, разворошив поток машин в образовавшейся пробке.
Чувство лёгкости после вечера сменялось беспокойством у каждого. Они так торопились покинуть мероприятие, что Томас совсем позабыл воспользоваться телефоном и позвонить на стойку регистрации в больницу, чтобы узнать, как там обстоят дела.
Ночное небо окутывали плотные клубы чёрного дыма.
— Мать честная, — завороженно обронил водитель, затормозив у обочины, вместо того, чтобы заехать на парковку.
Больница горела алым пламенем. Огонь валил из разбитых окон. Пожарные заливали его водой, не решаясь войти внутрь к бушующей стихие.
Одна из дверей такси хлопнула.
Багровый пиджак оказался сброшен на полпути в полыхающее здание. Расталкивая пожарных и прикрывая лицо от едкого дыма, Джокер прорывался в самое пекло.
