Радость

Со дня особо оживлённых демонстраций прошло больше двух недель. Начало декабря выглядело скорее как затянувшийся ноябрь. Пожары бушевали в городе. Столько огня ещё не успела повидать Калифорния, где пламя катилось по лесам огненным катком в период засухи. В новостях показывали чудовищные кадры погромов на главных улицах и окраинах, по радио сообщали о количестве жертв разбоев за день. Их занижали. Действующий мэр Хилл откровенно не хотел вводить в Готэме чрезвычайное положение, поэтому статистика показывала стабильные цифры. Двое раненных, одно тело погибшего при обвале больницы. И так каждый день. Не больше и не меньше. Сорванные погромами выборы буквально даровали старому политику право просидеть у власти ещё срок, и эту возможность он никому не позволил бы отобрать у себя. Не важно, что половина города в огне, по улицам гоняют угнанные автомобили, полицейские перестреливаются с образовавшимися в хаосе преступными группировками, медучреждения забиты под завязку, и в них не хватает ни свободных мест, ни медикаментов для «двух раненных», а мирным жителям остаётся лишь молиться на скорейшее возвращение поездов и автобусов для побега из умирающего Готэма. Для Хилла это не имело значение, а вот то, что рвавшийся на его место Уэйн не заинтересовался в дальнейшем финансировании органов правопорядка, а вложил значительные суммы в фонды помощи всем пострадавшим и лишившимся крова во всеобщем хаосе очень встревожило действующего мэра. Он рассчитывал получить поддержку миллиардера, не чек, так хотя бы парочку ящиков продукции Enterprises для перевооружения полиции, выписывая ему по десятку писем в неделю, но получал отказ за отказом. А потом и с почтовыми отделениями приключилось ненастье. Сотрудники почты перестали выходить на работу, боясь угодить в руки преступникам. Хилл не мог заставить их вернуться под страхом смерти. То же касалось работников и других сфер услуг. Люди бросали всё и бежали из города. Готэм продолжал умирать. Чуть лучше дела обстояли в Уэйн мэнор. В первую неделю каждый посчитал своим негласным долгом наблюдать за единственным средством связи с внешним миром, в ожидании, когда же он зазвучит. Кроме телефона, стоящего на столе в кабинете Томаса, других ниточек взаимодействия с городом в особняке не нашлось. Провода у телефона на первом этаже были вырезаны настолько криво и своенравно, что при всём старании Уэйна и Пенниурта восстановить их не удалось. Смеющийся человек лишь насвистывал мотивы из фильма про Чаплина, лениво перекатываясь с пятки на носок. Он и не думал, что когда-нибудь треклятый телефон окажется так полезен. Тогда же с необходимостью воспользоваться телефоном в кабинете дала о себе знать уже старенькая история с выбитым окном. За то время, сколько Альфред пробыл в особняке после того, как оставил на Томаса двух его чад, он не успел убрать стекло. — Я взял его на слабо. Сказал, что духу не хватит швырнуть кирпич в окно папашкиного логова бухгалтерских отчётов, а он возьми да кинь, — встрял в разговор смеющийся человек, когда Пенниуорт уже был готов объясниться. Вопреки этому, на раме разбитого окна Томас разглядел лоскуток от знакомой себе бежевой водолазки. Брюс редко чередовал одежду, в его небольшом шкафу висело несколько вешалок с другими кофтами, джемперами, но на большинстве из них по-прежнему торчали из карманов несрезанные бирки. Уэйн подобрал лоскут и спрятал в карман пиджака, пока его собеседники переглянулись между собой. Только на миг зелёные глаза хищно сощурились, проследив, как клочок ткани таинственным образом исчез с рамы. — Постарайтесь больше не ломать окна. Близятся холода, нам не хватит стекла, чтобы починить все трещины, а с подачей отопления придётся ещё помотаться, — он сказал это без упрёка или сомнения, не глядя на разбитую явно не кирпичом раму окна. Стекло точно сломали снаружи. Кирпич бы оставил единичную дыру на окне, а то, что Томас видел перед собой выглядело как попытка проникновения с улицы. Об этом свидетельствовало и положение осколков в аккурат под рамой, а не на расстоянии, как было бы при бросании тяжёлого предмета. К тому же он подметил, что образовавшаяся дыра на окне была слишком мала, чтобы в неё мог протиснуться взрослый. — В гараже должны быть инструменты, чтобы починить это недоразумение. Альфред только качнул головой в сторону двери, как шутник проследовал за ним. Когда они вышли из кабинета и уже спускались вниз по длинной лестнице, Артур спросил у Джокера, почему тот солгал. Хотел защитить Брюса? С чего вдруг не воспользовался возможностью кольнуть Уэйна побольнее? Раньше Джокера это не особо останавливало. «Формально, если тебя раскусили, то враньё враньём уже не считается. Да и ты действительно думаешь, будто он его отругает и запрёт в комнате, когда он вернётся? Ну и бестолочь, — в грубой манере ответил ему Джокер. — Нихрена он ему не сделает. Разве что перекроит внешние стены так, чтобы они были прямые-прямые без единого выступа и повесит решётки на окна. Тут как в Аркхэме.» «Ты хочешь сказать, что это место — какой-то сумасшедший дом?» — мигом отозвался Флек. «В котором пока ты паинька тебя не пичкают таблетками и не обкалывают всякой дрянью, завязывая в морские узлы смирительной рубашки, — проязвил Джокер и сник. — Я хочу спокойствия, дурья голова. А его невозможно получить без безопасности. Видишь же, что в городе творится, не хватало ещё здесь всем рехнуться и перегрызть друг другу глотки.» Может, такая философия не особо прельщала Артуру, но в этот редкий случай он был согласен с Джокером. Паника в особняке ни к чему. Они и так на нервах. Подумать только, один человек стал причиной их мирного сосуществования под одной крышей. За обеденным столом никто так и не притронулся к еде. Жаркое и салат остались без внимания собравшихся. Марта весь вечер смотрела в сторону входной двери, подперев щёку одной рукой. Ночью после выпуска новостей совсем отпадало желание спать, а сейчас при приглушённом свете ламп женщина почти дремала сидя. Томас больше рассматривал причудливые отражения предметов на лезвии небольшого ножа, сжимая в свободной руке под столом лоскут светлой ткани, снятый с рамы разбитого окна. Артур периодически поглядывал на обоих Уэйнов, не зная чем себя занять в их присутствии. Есть действительно не хотелось, а сидеть и открыто смотреть на Томаса и Марту Флек не мог, чувствовал себя совсем неловко и теребил бинты повязок на обгоревших ладонях. Последний раз ему их меняли вечером прошлого дня. Тогда он не так дёргался, как в первые перевязки, однако в очередной раз словил напротив себя тяжёлых вздох хирурга и тут же замер, терпя неприятные ощущения. В первые перевязки ладони ещё нестерпимо болели, а образовавшиеся пузыри от ожогов на них каждый раз норовили лопнуть при поднятии чего-либо или обычного движения рукой. Артур дёргался при попадании на обожжённую кожу перекиси и заживляющей мази, для наложения повязки ему и вовсе требовалось до десяти минут, чтобы прийти в себя после болезненной перекиси. Бинты прилипали к только-только переставшей страдать от лопнувших пузырей коже, ещё не успели запачкаться, но из них уже торчали нитки. В отличие от других обитателей особняка, Пенниуорт предпочёл и вовсе не раскладывать на себя столовые приборы и посуду, и всю трапезу бродил по кухне, делая вид, что уж больно все ящички запылились, а вилки и ложки стоило бы помыть раза два. В общем и целом, нашёл себе занятие, чтобы не отдаляться от собравшихся, но и не составлять им компанию. — На главных воротах сегодня днём потрескалась краска, — наконец решил разбавить изрядно затянувшуюся паузу Томас. — Разве? Я заметил неполадки уже утром, — поправил его Альфред, показавшись из кухни и уперевшись рукой на спинку одного из стульев. Ему было всё также сложно сохранять равновесие после полученных ран. — Она осыпалась ещё ночью во время дождя, — переведя взгляд со входных дверей обратно в сторону обеденного стола сообщила Марта, зевнув в ладонь. — Это произошло до ливня. Краска старая, сама отпала, — фыркнул Джокер и ткнул вилкой в кусок мяса, оживляя зависшего Флека. В комнате воцарилось молчание, а затем все снова предпочли разойтись по разным частям особняка. Марта отправилась в оранжерею, где в основном проводила время по прибытии. Никто не наведывался в теплицу, там она могла остаться исключительно наедине с собой и предаться воспоминаниям о днях, когда у неё не было ни минуты свободного времени, чтобы спокойно полить растения или дочитать книгу в тишине без надобности убирать лейки повыше или забирать волосы на затылке, чтобы у юного помощника по саду не возникло желания ненароком дёрнуть за них после беготни между клумб. Альфред продолжил стирать пыль с толком не высохших полок. Чтобы не думать о боли и чем-то отвлекать себя во время внезапных ночных пробуждений, возвращающих его из-под обломков больницы обратно в стены мэнора, дворецкий наводил уборку на этажах по несколько раз на дню. Ему всё время нужно было чем-то себя занять. Если бы кто-то захотел прогуляться по особняку ночью, то наверняка бы встретил Пенниуорта с тряпкой в одной руке и шваброй в другой. Томас направился в кабинет. Письма больше не приходили, а потому, он либо набирал номера компании, узнавая у сотрудников ситуацию в городе, либо вынимал из кипы бумаг книгу в мягком переплёте. Старую, местами изорванную, но бережно подклеенную скотчем. Прежний владелец явно ей дорожил. «Алиса в Стране Чудес» сменялась «Алисой в Зазеркалье» на столе Уэйна, и он возвращался к чтению того, о чём прежде ему не хватало времени узнать. А Артура Джокер потащил на помощь дворецкому. Ему больше чем Флеку не хотелось оставаться наедине с собой и часами если не рассматривать стены в своей не-гостевой комнате на первом этаже, то смотреть выше, ожидая, когда же кто-нибудь спустится вниз по выступам и составит ему компанию на подоконнике. «Он мог сорваться и срывался однажды!» — после очередной подобной мысли вспылил Флек. «Он облазил дерево, которое раньше росло на месте площадки. Не убился же», — отрикошетил слова шутник. Артур больше не спорил с ним, только вытирал тарелки на кухне и помогал составлять их на полки. Несколько раз Пенниуорт рядом с ним резко замирал и начинал с трудом втягивать воздух. Закашливался и едва не отключался от резкой боли в груди. После очередного такого кратковременного приступа, Артур подвёл его за рукав кофты к стулу и с немного нервной улыбкой сказал, что оставшиеся тарелки уберёт сам, а после уборки без надобности в разрешении сопроводил Альфреда на второй этаж до его спальни, опасаясь, как бы тот не упал прямо на лестнице. Джокер даже удержался от шутки про пересчитывание телом ступенек. Не то время, не тот человек. Телефон за первую неделю так и не позвонил. В стенах особняка только рано утром и поздно вечером работал телевизор, кроме него ничего не издавало посторонних шумов. Никто не хотел пропустить звонок из департамента.

***

Вторая неделя прошла чуть живее первой. Альфред окончательно отошёл от дел с уборкой и готовкой в силу ухудшившегося самочувствия, и Уэйны забрали на себя его домашние хлопоты, разделив их между собой и обязав дворецкого без необходимости не вставать с постели и пить обезболивающие препараты. Пенниуорт рьяно сопротивлялся такому раскладу долгие четыре дня. Мысль о том, чтобы почувствовать себя ни на что не способным, будто тебя снова погребли под горящими плитами, выжигала его изнутри. Он твёрдо стоял на том, что его нынешнее состояние не повлияет на его продуктивность. Только вываливающиеся из трясущихся рук тарелки и одно неудачное падение в душе с разбитым зеркалом были куда убедительнее его в своих аргументах. В конце концов Томас сорвался и накричал на упрямца. Так громко, что Артур, предусмотрительно отправленный Уэйном на первый этаж подальше от назревающего конфликта, вздрогнул и подпрыгнул в кресле в гостиной, опасливо заозиравшись на лестницу. Он уже подумывал подняться обратно и вмешаться в перебранку, но с веранды прозвучал спокойный голос Марты: — Не волнуйтесь за них. В этой семье повышают голос лишь тогда, когда не могут иначе выразить свои беспокойства и страхи, — вскоре и сама женщина прошла в дом, укрывшись тонким пледом, и прикрыла входную дверь, чтобы не впускать внутрь холодные порывы морозного ветра, особо сильного после минувшего дождя. — Мне стоит к этому привыкнуть? — поинтересовался Флек, ещё невольно ёжась от криков наверху и звука захлопнувшейся двери. Подобное поведение со стороны окружающих отсылало его в страшные воспоминания о детстве, от которых он лишний раз предпочёл бы отгородиться. — Нет, не нужно. Такое случается, но редко, мы над этим работаем, — собрав спутавшиеся волосы в хвост и перевязав их шёлковой лентой, с тем же дружелюбием сказала Марта и прошла в кухню. — Я заварила чай, вы будете? В доме очень сыро да и ветер просачивается через трещины. Радиаторы, — когда Уэйн произнесла это слово, Артур непроизвольно сжался как от удара и прихватил рукой правое запястье, занывшее от эфемерной боли, а Джокер прикусил кончик языка до крови. Болезненное слово. Марта поправила себя. — Батареи заработают в ближайшие дни. До этого времени можно зажечь камин, но, полагаю, живой огонь вам также неприятен, как и мне, поэтому всё лучше согреться сбором душистых трав. Артур ещё раз взглянул в сторону лестницы, а затем отправился вслед за женщиной. В кухне приятно пахло мятой и пряностями. Аромат смешивался с другим, похожим на цитрусовый с нотками чего-то ещё. Запах лёгкий, свежий, не резкий, приятный. То был свежий имбирь и кардамон. Флек в своей жизни украдкой видел лишь маринованный, без запаха, поэтому не смог понять, что же такое издаёт настолько необычный запах. О такой специи как кардамон он и вовсе не знал. Цена за восточную приправу была весьма высока, чтобы её могли себе позволить обычные горожане. Уэйн вскоре попросила его помочь расставить чашки, Флек не хотел ей отказывать и принялся перенимать из её рук составляющее очередного сервиза и размещать на столе, сдерживаясь, чтобы не оглянуться на лестницу и нестихающие крики. Джокер напрягся от малоприятной себе компании. Несмотря на гамму успокаивающих ароматов и приятный чуть острый вкус настоящего чая, а не белиберды в одноразовом пакетике, шутник держался настороже. В его адрес ещё не предпринималось никаких активных действий, способных навредить, но он упорно ожидал их. Болтливая соседка, о дальнейшей судьбе которой в агонии города он и понятия не имел, салфетка в мусорном бачке, возможно, случай на крыше и неизвестно, что ещё, достаточно веское, чтобы с ним захотели поквитаться, раз выпала чудесная возможность сделать это поодаль от посторонних глаз. Сжимал тонкие пальцы на хрупком фарфоре так, что тот должен был треснуть от давления с минуты на минуты. Телефон всё не звонил. А где-то на втором этаже Альфред прекратил поток возмущений и смиренно ждал, пока ему выдадут очередную порцию лекарств, спросят о самочувствии и поменяют бинты. — Я не должен быть здесь. Что если те люди… Я могу их найти, я найду их и разберусь с ними и... — Молчать! — одного грозного взгляда и простого слова хватило, чтобы усмирить вымотавшегося дворецкого. — Не смей себя обвинять и убиваться поэтому. И влезать в это не думай, ещё немного и трещины могут превратиться в переломы. Знай, в одиночку мне тебя уже не спасти, а до города долго добираться, да и было бы куда. Ты не будешь предпринимать необдуманные решения, не полезешь один в это пекло, не посмеешь винить себя и говорить, что из-за тебя всё приняло печальный оборот. И мне нет необходимости сливать бензин в машине, прятать ключ зажигания и обвешивать центральные ворота десятками замков, а прилегающий к ним забор украшать колючей проволокой, ведь ты не сорвёшься в бега. Лечись и больше ни слова о вине. Это не просьба, а приказ. Будь добр, выполняй его. И Пенниуорт постепенно, но смирялся с мыслью, что ему не дадут вырваться на поиски. Ни Уэйн, ни собственное тело, изувеченное людьми в деловых костюмах, устроивших обрушение больницы. Но вот если не только у него есть желание и стремление прорваться к ним… Самым оживлённым событием второй недели стоило считать 21 ноября*. Этот день начинался, как и все предыдущие. Утренние новости о беспорядках, рассматривание столовых приборов и общего интерьера зала, прилегающего к кухне, тяжёлый кашель со второго этажа. После отстранения себя от домашних обязанностей Альфред вообще перестал спускаться вниз и почти не выходил из комнаты, коротая часы в полной изоляции с редкими визитами Томаса для передачи ему очередного блистера таблеток и смены повязок. В остальное время дверь его спальни предусмотрительно была заперта изнутри. — Может, вам не составит труда отнести ему тосты и чай? К нам он не особо радушен, — предложила Марта, стрельнув глазами на поднос, стоящий на краю стола. — Да уж, хоть сразу разбивай окна, — согласился Томас, мотнув головой. — Я попробую! — оживился Артур и подпрыгнул на месте, пошатнув стол. Чай пролился на белую скатерть, но Флек этого уже не заметил, резво схватившись за поднос. Он исчез за высокой колонной наверху, когда Марта горько произнесла: — Теперь Пенниуорт точно не сможет ему отказать. Он ведь так похож на него, правда? Тоже донимает эту английскую злюку, а та и не возражает. — Да, — грустно заметил Томас и улыбнулся куда-то в сторону входной двери. — Будет совсем неудивительно, если он разобьёт фарфор, желая сыграть с Пенниуортом в мяч в стенах дома. И пусть вверх по лестнице вбегал Флек, старшие Уэйны разглядели в его тени отблески кое-кого более младшего, чем Артур. От старых воспоминаний веяло какой-то тёплой тоской, но от них взгляды Томаса и Марты снова пересеклись в направлении кабинета. Телефон не звонил. Это удручало и одновременно беспокоило взрослых. Та неизвестность, в которой исчез их сын, и из которой его никто не мог вытащить.

***

Плотные шторы были плотно задёрнуты. В тусклом свете настольной лампы спальня дворецкого больше напоминала комнату из старого детектива эпохи 30-х годов. Фотокарточки, раскиданные на письменном столе из тёмного дерева, одежда, аккуратно вывешенная в шкафу, британский флаг, прибитый к стенке. Всё выглядело таким правильным, что Артуру пришлось крепче сжать поднос, ведь Джокер непременно захотел устроить в комнате небольшой кавардак. Его удручал такой щепетильный подход к порядку, ярко выраженная педантичность. А ещё эти закрытые окна. В сумерках спальни он едва не упал, споткнувшись на низком порожке и ругнувшись. Пенниуорт не сразу поднялся и открыл дверь. Какое-то время Артур упрашивал его пустить себя, отсылаясь то на остывающие тосты, то на желание разбавить чужое одиночество. Альфред отворил щеколду после более вразумительных слов Джокера: — Если ты сейчас не оторвёшь свою британскую задницу от кровати, я подожгу эту чёртову дверь, и ты снова окажешься в коридоре больницы. Соскучился по нему, а? Бьюсь об заклад, ты каждую ночь там торчишь. То у тебя и горит свет в третьем часу. Альфред прошёл от двери и прилёг обратно на край кровати, прикрывшись влажным от пота одеялом. Под карими глазами уже обрисовались тёмные полосы, лицо немного вытянулось и было почти такого же болезненно белого цвета, как свежевыстиранная простыня. Пенниуорт брезгливо поморщил нос при виде еды, скривился от её запаха, что лицо приобрело землистый оттенок, однако у него забурлило в животе. Несколько дней он питался одной водой и спал в одной и той же уличной одежде — тёмно-синей водолазке и брюках со сбитыми линиями стрелок, всё забывая сменить её, что прежде никогда ему было несвойственно. На этот раз угрозы Джокера затолкать еду в дворецкого насильно или ввести искусственно через трубочку катетера произвели меньший успех, чем предложение Артура разбить завтрак на пополам. Пенниуорт немного оживился и, кажется, пожевал один тост, перед тем как снова прилёг на кровать. Артур просидел с ним лишние полтора часа. В полной тишине, прерываемой заунылым дуновением ветра снаружи. — Хочешь — заходи вечером или оставайся на ночь, место тебе…вам устроим, — перед его уходом предложил Альфред. — Найдёшь себе более полезное занятие, чем в три часа рассматривать, где в доме ещё не погас свет. — Я приду, — пообещал ему Артур и удалился за дверь с пустой посудой на подносе и счастливой улыбкой на ожившем будто от долгого сна лице. «А если нет, то он сам навестит нас», — дополнил Джокер, хмыкнув про себя.

***

У подножия лестницы их ожидала насыщенная бумажная вывеска с нарисованными на ней воздушными шарами и всплесками серпантина. «С праздником!» — складывались буквы на вывеске в слова. Артур ещё долго вглядывался в цветную ленту и выпечку в руках миссис Уэйн, украшенную найденными в кухонных ящиках небольшими свечами с яркими голубыми, красными и зелёными полосами вдоль по белым стержням, недоумённо хлопал глазами, пока у него не спросили про верность цифр в документах на его имя. — Никогда бы не подумал, что его нужно праздновать, — изумился Флек, когда ему наконец объяснили повод для небольшого торжества. — Жаль, что близких людей не позовёшь, это ведь тоже нужно в этой мишуре? — скучающе протянул Джокер и отстранился, вновь взглянув в сторону центральных ворот, а затем кабинета на втором этаже. Однако предложенную ему вещь прямоугольной формы в подарочной упаковке принял и молча полукивнул, как бы благодаря. Артур не просил его об этом. Джокер поступил так, как сам того хотел, как чувствовал, что так ему нужно отреагировать. Вечером того же дня он в охапку с подушкой, одеялом и двумя книгами по искусству юмора и углублённому курсу химии стоял на пороге спальни дворецкого, в ожидании когда же его впустят. Простояв так двадцать минут с затёкшими от тяжёлых книг и постельных принадлежностей руками, он подумывал вернуться на первый этаж, но перед этим толкнул обычно запертую дверь. Та распахнулась. В комнате не было никого. Альфред обнаружился бродящим под распахнутыми настежь окнами спальни в той же водолазке, брюках, а ещё в белом шарфе, волочащимся по сухой листве.