***
За то время, сколько они уже выбирались на поляну с мишенями, им удалось немного преуспеть в утренних тренировках. Дворецкому, уже не приходилось убеждать Флека в том, что огнестрельное оружие нужно не только для нападения, его равносильно можно использовать и для защиты. Как и отпала надобность пугать Джокера ужасной «эпилепсией». Это слово вообще произвело фурор на шутника, приучив того держать руки при себе и обходиться без нанесения «себе» увечий во время урегулирования конфликтов. Изначальное нежелание Артура принимать в руки пистолет или отшвыривать его в кусты, когда шутник уже брал ситуацию в свою руку, выбешивала Джокера. Если болтливой соседке он не мог ничего сделать из-за боязни, что об его провинности узнает тогда ещё наниматель, то вот уж оторваться на Флеке он был ещё как горазд. Какой бы молниеносной не была реакция у Альфреда, травма ноги да и сам Джокер оказались шустрее. Шутник хватал Флека за волосы и новорил ударить о близрастущее дерево или хорошенько оттаскать по поляне, насильно засовывая пистолет ему в ладонь, заставляя сомкнуть пальцы на холодной рукояти под давлением оттянутых назад волос. «Да сколько можно его уговаривать! Это так не работает, он постоянно твердит о коридорах больницы и этом мёртвом ведущем! Если не выбить из него эту дурь силой, у нас нихрена не выйдет! Ни-хре-на!» — в порыве гнева орал Джокер. Шум ветра и отдалённость стрельбища от особняка давали ему полное право не сдерживаться, развязывали руки. Накануне неприятного собрания в холле шутник почувствовал полную безнаказанность, слишком резко высказывавшись о событиях на пристани. Разговор начинался спокойно. Артур всего лишь хотел немного выведать о прошлом Пенниуорта, что привело его в Готэм и связало с Уэйнами, выстроило не самые тёплые отношения с обществом. Флек припомнил ему общение с девушкой из медперсонала и всплывший в голове чужой фрагмент памяти с участием чайника и его бывшего коллеги по работе. Слово за словом беседа с рассказа о попытках Альфреда завязать личную жизнью и открыть охранное бюро свелась к обсуждению одного кровопролития за другим. Вот тогда Джокер и предположил, что в этом заложен определённый смысл. — Может, тебе это не нравится, но ты уж явно привык к такой жизни, ха? Чух-чух, поезд прибыл станцию мордобоя! Не забывайте свой багаж! — и ведь отчасти это было правдой. В бегстве от разрушений к нормальной жизни дворецкий неизбежно возвращался в мир, где единственным верным способом решить проблему насилия — это применить ответное насилие. Этот круговорот был подобен болоту, трясине, из которой Альфред не мог выкарабкаться и в неё же вполне мог втянуть минимум двух человек. Но не это сыграло против шутника. Он сделал осечку и проболтался, что на корабле с самого начала их было четверо. Вот тогда ему хорошо напомнили о вечере в сити холле, точнее, о сопротивлении на балкончике. Джокер вскрикнул от резкой боли, когда его вдруг дёрнули за волосы и опрокинули в куст дикорастущего шиповника. Хрипел от воткнувшихся в себя мелких игл, протяжно завывал, когда подоспевший к месту действий Альфред доставал его, барахтающегося в терниях веток, из кустов и, спрятав под плащом пальто, вёл в свою комнату, пока шутник трясся от парализовавшегося себя страха неожиданности. Впредь он следил за языком, а ещё носил тёмную водолазку, довольно плотную, чтобы выявить свежие порезы не предоставлялось возможным. Альфред помнил о времени ушедшей юности, когда растаскивал двух вцепившихся друг в друга мёртвой хваткой гончих на улице. Достаточно было дёрнуть за хвост одну или облить водой обеих, как их зубы отпускали чужую плоть, а само животное замирало в недоумение. Растаскивать двух людей, запертых в одной оболочке, оказалось почти нерешаемой задачей. Пару раз помогал захват со спины, хотя дворецкий и опасался не рассчитать силу и вообще сломать руку незадавшемуся комику и его сотоварищу с весьма необычным чувством юмора. Но долго так продолжаться не могло. «Человек просто падает и дрожит в судорогах, иногда у него изо рта валит пена. Он без сознания и абсолютно зависим от окружающих и их действий», — достаточно красочно обрисовал Пенниуорт. Альфред особенно отметил то, что в группе риска находятся люди с повреждениями головы от падений или ударов о твёрдую поверхность, и что эта болезнь ещё и смертельна. Вскоре затишье со стороны Джокера принесло неожиданное плоды. Флек перестал шарахаться от пистолета и добровольно начал обучаться наравне с ним. «Иногда я представляю его вместо мишени. Как ту маску», — после попадания в красный центральный круг, признался Артур. Его, в отличие от Джокера, было не напугать эпилепсией. Проведя полжизни в «тёмных коридорах» сознания и белых в больнице, Флек не страшился снова потерять контроль над телом, ведь не только ему станет хуже в этот момент. От частой вражды с Джокером его останавливали другие более веские причины, преимущественно связанные с чувством вины и человеком, для поиска которого ему и требовалось переступить через себя. При первых попытках сделать выстрел, его сносило назад отдачей, потом, израсходовав не одну обойму, Артур стал увереннее держаться на ногах, но, в отличие от Джокера, по-прежнему был не настолько опытен, чтобы держать пистолет одной рукой, ему обязательно требовалось придерживать его.***
Альфред по привычке натянул на руки перчатки и только потом перенял пистолет из рук шутника, затем отошёл на приличное расстояние в несколько метров. Джокер достал из кармана яблоко и поднёс ближе к груди, застыв в предвкушении. Трюки с оружием в исполнении дворецкого ему особенно нравились, захватывали внимание больше, чем химические формулы в новом учебнике с твёрдым переплётом. Пенниуорт прищурился, сделав вид, будто целится точно в фрукт, который шутник, как бы не зная, расположил на уровне внутренних органов. Артур прикрыл глаза и задержал дыхание. Не то чтобы он не доверял профессионализму своего наставника по оружию, Пенниуорт славно загонял его утренними пробежками и показом базовых приёмов самообороны с уворотами от ударов и перестраиванием их на самого нападавшего, прежде чем позволил пострелять. Движения Альфреда можно было пересчитать по пальцам одной руки. Совершая минимум усилий, не напрягая тем самым больную ногу и другие заживающие раны, он не выматывался сам, но доводил своего оппонента до полуобморочного состояния. Однако сейчас на том расстоянии, с которого он собирался выстрелить, пуля должна была пройти сквозь яблоко и пролететь ещё немного. Иными словами, быть продырявленным в грудь Флек не хотел. Их спонтанные исчезновения не замечали, они всегда возвращались и начинали убирать двор, часто почти в одно и то же время, отбивая вопросы, для чего им потребовалось рано показаться на улице ещё и в плохую погоду, да и одежда скрывала последствия утренних прогулок, но уж кусочек железа в его теле уж точно не оставили бы без внимания. Альфред отставил одну ногу назад, присмотрелся получше. Сердце в груди пропустило громкий удар, лёгкие сжались в тисках рёбер, он шумно выдохнул и спустил курок, вздёрнув рукой вверх. Боль тонким остриём иглы пронзила кромку уха Артура. Кровь выступила и заструилась вниз, закапав с мочки на плечо. От неожиданности Джокер разжал пальцы. Он не сдвинулся с места, не пошевелился, но яблоко свалилось с его рук и прокатилось по сухой траве. Дворецкий и впрямь сбил его, не задев выстрелом. — Нам стоит закончить на сегодня, найдём тебе пластырь, — убрав пистолет в карман, сообщил Пенниуорт и едва сделал шаг, как Артур сам бросился к нему и крепко обнял, спрятав лицо у него на груди. — Скажи, что тебе это не нравится, что ты перестанешь так делать, когда всё закончится, — прошептал он и вскинул голову вверх, не разжимая объятий. Пенниуорт смолчал и отвёл взгляд, хотя поднял одну из рук, чтобы придержать сорвавшегося на мольбу Флека. Пока он стоял, не проронив ни слова, в его голове промелькнуло то воспоминание с прошлого утра. Вагон метро и девушка. Ему не стоило говорить, что только избиение и спасло её. Да, он был твёрдо уверен, что это единственный выход, но свои убеждения обязан был держать при себе и не транслировать. Зачем он вообще всё это устроил? Едва не набросился на уличного торговца, избил придурков в метро и, кажется, одному устроил сотрясение с треснувшим стеклом в вагоне, потом сорвался и угрожал тому мужчине, заявившемуся к Артуру. Прямо при Брюсе. — Ал, — тихо позвал Артур. Зелёные глаза наполнились страхом. Он часто моргал. Одно насилие порождает другое. Порочный круг, где жертва ждёт отмщения у своего обидчика, а близкие того горазды навалять внезапно объявившемуся блюстителю порядка или того хуже — самопровозглашённому Зорро. Не такой жизни Пенниуорт хотел бы для детей Уэйна. — Мы только найдём его и больше ни оружия, ни кипятка, ни сломанных костей, обещаю. Они того не стоят, — огладив рукой спутанные каштановые волосы, заключил дворецкий и приметил лёгкий непроизвольный оскал на искривлённой улыбке собеседника. — А ваше время стоит того, чтобы тратить его с большей пользой, чем гонять хулиганов по закоулкам и обижаться на дерзость всяких идиотов. С ними можно разобраться быстрее, без долгих сборов и жизни ради мести за давние обиды. Дурная улыбка соскользнула с лица напротив, а глаза, в которых заиграл ядовитый азарт, спокойно прикрылись. — Только нашему герою без маски это будет трудно истолковать. Он помешался на всей этой дряни про честный суд. Есть люди, которых исправит только могила, есть всегда, — хмыкнув, проговорил Джокер. — Если он тоже начнёт затирать про мораль, ты снова запугаешь меня эпилепсией? Потому что я точно попытаюсь придушить его, если он снова окажется на крыше или в грязном закоулке. Ну а наш дурашка-фантазёр станет мешать мне, и новой травмы головы не миновать. Альфред фыркнул и потрепал его по сухим волосам вместо ответа. — Ты не хочешь состричь их на пару сантиметров? Мешаются, наверно, — подметил Пенниуорт. Артур кротко и чуть смущённо улыбнулся, а Джокер надул щёки и тряхнул головой. Не разрывая объятий, заявил: — Короткие постоянно будут лезть в лицо!