***
Марта
В раковине шумела вода. Её время от времени перебивал звон посуды и шипение пара, выскальзывающего из-под крышечки кастрюли на плите. Окно было немного приоткрыто, из-за работающей плиты и горячих труб на кухне стояла невыносимая духота, лишь проветривание и разрешало эту ситуацию. Марта приглядывала за бурлящей водой в ёмкости с томящимся мясом, в то время как Артур по её просьбе неторопливо нарезал овощи к нему. — У вас славно выходит, — отвлёкшись, подметила Уэйн и спросила, желая развязать разговор. — Кто научил? Лезвие ножа опустилось на очередную картофелину и задержалось на ней чуть дольше обычного. Правая рука задрожала на твёрдой деревянной рукоятке. — Меня назначили резчиком овощей, — сказал мужчина, не поднимая глаз. — Режь тоньше, вот так, — и нож снова ударил по разделочной доске. Ещё раз проверив уровень воды в кастрюле, Уэйн отошла от плиты и взяла с кухонной тумбы вторую доску и нож. — Не будете против, если я подсмотрю у вас эту технику нарезания? — с лёгкой улыбкой поинтересовалась она уже после того, как заняла место по правую руку собеседника, с которым ей едва доводилось пообщаться. — Теперь и не вспомнить, когда в последний раз я вообще здесь была. Городской темп жизни слишком быстрый, чтобы тратить время на готовку. — Конечно, — с едкой добротой отозвался шутник. — До этого вам, вероятно, готовила та прелестная девушка, что жила со мной в одном доме и на одном этаже. Марта посмотрела на него, ничуть не изменившись в лице, хотя не с первой секунды сообразила об обладательнице имени. Слова про квартиру и соседку освежили воспоминания, связанные с девушкой из банка. Софи — очередное имя, смешавшееся среди других имён, будто сотрудниц Enterprises или случайных продавщиц в магазине. И если первых Марта держала в голове из-за необходимости присутствия и работы в компании, то последних забывала, едва отведя взгляд от нагрудного именного бейджика. Вот и с Софи Дюмон выходило также. Уэйн вычеркнула её из памяти также быстро, как и вышагнула за порог из жизни матери-одиночки. — Я не просила её об этом. Ей нравилось чувствовать себя значимой в моих делах, а я всего лишь принимала её помощь, — спокойно ответила Марта, взявшись за нож и очищенную морковь. — Поверьте, внимание не единственное, чем я ей заплатила. Моя плата была куда выше всего того, что мисс Дюмон сделала для меня. «Она снова это делает. Ты слышишь?» — для части себя спросил Джокер, не ожидая ответа. Сейчас они оба позволяли друг другу вести разговор по одиночке. — Обнадёжить, навязать свои проблемы и бросить, — заключил шутник с нервной насмешкой. — Да, вам почти удалось сделать то же и со мной. Дважды. Но вы остановились. Марта продолжала без спешки шинковать зелень на разделочной доске, хотя и внимательно прислушивалась к говорящему. Сосредоточив внимание на готовке, она не упускала возможности изучить человека из аптеки, раз уж он откликнулся и снова показал своё лицо. — Ну, — стряхнув овощи в кастрюлю с кипящей водой, начала Уэйн. — Пока вы второй человек в моей жизни, который как оказался на моей персональной шахматной доске, так и покинул её. Джокер. Уж это имя Марта запомнила, несмотря на то, что в отличие от Дюмон, вообще едва перебросилась с ним парой слов и слегка припугнула запиской на салфеткой, чтобы тот поумерил аппетиты в толпе и вообще поменьше в ней показывался до той поры, пока бы не состоялся вечер в сити холле. — А с первым что? Он хоть не… — закашлявшись, проронил шутник. Марта кротко улыбнулась, когда Джокер уже опустил глаза. — Всё также за людей и идеи о помощи. Но первое кажется мне уже спорным после всего того, что нам пришлось лицезреть на улицах города. Вот уж куда способна завести гонка за гонорарами и популярностью. И ведь неизвестно, убрали ли того ведущего с дырой во лбу или его тело так и осталось лежать среди всеобщего хаоса. Но сейчас не об этом. Видите ли, я сама из Готэма, но обстоятельства отправили меня в университет весьма отдалённый от этих краёв. После учёбы я, разумеется, вернулась и оказалась абсолютной сиротой. С химическим предприятием отца, его фармбизнесом, недвижимостью в городе и его черте. Мне нужен был проводник, сопровождающий по дневному и ночному Готэму. Кто-нибудь колоритный, узнаваемый достаточно, чтобы я могла спокойно перемещаться по улицам в его тени, но в то же время было бы неплохо будь это некто проблемный или с проблемами. Таких людей и одиночек проще всего перехватывать да и, как показал мой личный опыт, в их компании уж точно не будет времени для скуки. И мне так свезло, что в то время проходил благотворительный вечер, где я и стала свидетельницей громкого конфликта в одной из уважаемых и старых семей города. Нашла проводника. Правда, спустя время наши взаимоотношения вынудили меня пойти на ряд уступков. Меня не просили меняться, сама захотела. Возможно, вы меня поддержите, если я скажу, что порой подобное желание действовать наперекор своей натуре и быть чуть лучше возникает при встрече с определёнными людьми. Так вот, сейчас я всего лишь убедилась в том, что вы получше многих в городе. Послушайте, я не питаю к вам личной неприязни. Осечки случаются с каждым, не спорю, но одно, когда от них лучше отречься совсем, другое — когда они ведут к переменам. Вы не выбирали себе родителей или такую жизнь, эти два аспекта вообще сущая рулетка без победителей, но вы же сделали выбор, чтобы её изменить и зажить по-новому? А я это очень ценю. Как и то, что могу причислить вас к семье. «Очередная уловка? Но как…я приглашаю тебя к себе, чтобы больше контролировать? Как-то это не вяжется», — закончив с нарезкой, Джокер стряхнул всё в кастрюлю и отложил доску в раковину, после левой рукой забросил туда и нож. — Вы точно не нарцисс, — помотав головой, заключил шутник, — но вы что-то другое. Он вжался спиной в барную стойку, когда ощутил, как рука в перчатке коснулась его щеки. — Укусить могу, но терпимо, из семейных ещё никто не жаловался, — слабо похлопав его по щеке, подвела Марта. — Артур наверняка знает, и вас, возможно, просветит. У меня только одна мораль — что бы я не делала, я делаю это для моей семьи. Другие люди для меня лишь временное явление. Да, то, что я делаю, несомненно, может приносить пользу окружающим. Вы в праве разделять мою позицию или пропустить её мимо себя, но иметь в виду, что она останется неизменной. Джокер приложил руку к воротнику кофты и немного оттянул его, чтобы глотнуть воздуха. То время, пока он слушал Уэйн, ощущая увиденный ещё в стенах квартирки «взгляд навылет», лёгкие саднило от нехватки воздуха, он слушал и не мог дышать, чтобы не выдать волнения. — И кем мне вас именовать? — сделав ещё несколько прерывистых глотков воздуха из окна, наконец спросил шутник. Марта, уже снова сосредоточившаяся сугубо на приготовлении жаркоя, всё же ответила: — Как хотите. Я всего лишь Марта Уэйн из аптеки. — Ваш неугомонный блюститель порядка говорил, что вам не нравится именоваться «мамой». Но это замечание едва ли оказало влияние на Уэйн. Настолько отдалённое, что напоминало о себе в лучшем случае десяток лет назад, померкло. Неприятное слово как его отголосок осталось, однако более ничего не тревожило женщину. — У меня был не самый приятный опыт в детстве. Предпочитаю, когда меня зовут по имени или просто зовут. Оставалось лишь не ошибиться с вопросом. — Что вы натворили? — недолго думая, поинтересовался шутник. Но и здесь Марта была уже на шаг впереди, выдав вместо грустной гримасы звонкую насмешку. — Скажу сразу, мне не потребовалось ничего того, что бы совсем избавило меня от моей матери. Я всего лишь сделала небольшую шалость в канун Рождества, — также беззлобно смеясь, поведала Марта. — Она отдала меня на воспитание няне и гувернантке. Однако это не мешало ей занимать роль руководителя какого-то женского собрания светских домохозяек. В общем-то, эта делегация собиралась у нас в доме несколько раз на неделе и вовсю обсуждала вопросы воспитания, образования, и при этом дети тех дам, как и я, находились на полном обеспечении нанятых людей. Периодически моя мать всё же вспоминала обо мне, когда грезила сдать меня в консерваторию. Учила играть на пианино и впадала в истерику, когда я отказывалась, ещё больше её злило разве что то, что я не очень бережно относилась к одежде. Рвала её на прогулке или могла испачкаться. Что об отце, с ним мне больше повезло, он у меня был славный, хоть домой являлся редко, человек науки, что с него взять. Итак, в тот день моя мама жутко взбесилась и едва не отправила меня на тот свет, замахнувшись на меня ножом, когда я заявилась домой на это рождественское мероприятие, куда были приглашены её знакомые, знакомые отца и ещё с десяток достаточно влиятельных людей в кругах города, в рваных джинсах и мятой испачканной в соусе кофте, прошла сразу в зал, здороваясь с гостями, и села за пианино, чтобы хорошенько постучать по всем клавишам сразу. Родители потом долго скандалили, как и я долго пробыла в дневном стационаре под капельницами. Зато, когда этот больничный закончился, отец стал брать меня с собой на работу, мы проводили больше времени вдвоём. А моя мать какое-то время лежала в психиатрической клинике. Её лицо украшало газеты с кричащими заголовками о неврозе и попытке убить свою двенадцатилетнюю дочь, ну это пресса уж явно приукрасила, чтобы подзаработать на скандале, затем её лишили места в этой организации светских домохозяек, отец отвернулся от неё, чтобы её дурная слава не коснулась его, меня и его бизнеса, и в глазах города она стала влачить своё существование ни как дама с верхушки, заботящаяся о детях и жертвующая деньги сиротским приютам, а скорее как сумасбродная пациентка лечебницы. Однако больше я о ней не вспоминала. Отец не заставлял с ней общаться, но и не хвалил меня за моё видение мира. Ссориться я не хотела, так что жили мы мирно. Я слушалась его, он учил меня жизни, водил по своей компании и в шутку говорил, что после него она полностью перейдёт ко мне. А потом произошла авария. Тогда я как раз уехала на учёбу и не застала того печального события. Водитель другой машины напился и вылетел из-за поворота на встречную полосу. Его спасли, а мой отец умер, об этом я узнала не сразу, только когда вернулась домой. Ах да, похоже, самое время накрыть на стол. Её голос звучал спокойно, размеренно, будто её спросили, как прошёл день, и она решила поделиться забавной историей похода в магазин или аптеку. Ничего в жестах, интонации или мимике не выдавало эмоций или намёка на них, разве что на секунду, когда Уэйн заговорила о судьбе матери, на её лице мелькнула светлая улыбка, глаза в этот момент сияли каким-то особым спокойствием и близкой к радости умиротворённостью, но это прошло, и она с тем же миролюбивым тоном, с каким встряла в разговор в аптеке или отмахивалась от излишней заботы Софи, закончила свою историю. — Что? — только и слетело с побелевших губ шутника. — Достать посуду и расставить её, — как ни в чём не бывало дополнила себя Марта. — И да. Привлекать внимание поджогом магазина куда лучше, чем поступать, подобно мне, но, знайте, я это не одобряю, поэтому, когда в следующий раз захотите устроить фейерверк, просто сделайте это в более удобном для того месте без проблем с полицией. Посуда ждёт!***
Сервировка
Отправившись на улицу, чтобы позвать работающих в теплице домочадцев к столу, Марта совершенно пропустила мимо себя момент с сервировкой. Обычно ею занимался Пенниуорт и в очень редких случаях мог напутать со столовыми приборами, каких в кухонных ящиках было довольно немало. Но тогда Альфред ещё находился на улице и роль разобраться со множеством похожих друг на друга вилок выпала Флеку. «Они точно отличаются. Приглядись получше», — только мог посоветовать Джокер, что и сам не особо проникся идеей о разделении столовых приборов на определённые блюда. Однако рекордное количество почти идентичных вилок и более-менее разнящихся по размерам ложек указывали именно на это. Артур на момент оставил открытым выдвижной ящик и прошёл на веранду дома, понадеявшись быстро спросить у Марты, что и как следовало бы положить. Но претерпел неудачу, ведь она как раз выходила из теплицы в сопровождении несущего старые доски дворецкого. Флек моментально шагнул обратно в коридор, скрывшись из виду. — Будет забавно, если мы все здесь переругаемся из-за этого, ха? — тихо, только между ними двумя усмехнулся шутник. — О, нет, если я воткну вилку для рыбы в мясо, на улице пойдёт снег, и начнётся какая-нибудь природная аномалия! Артур на это поёжился, снова посмотрев на разнообразие столовых приборов в кухонном ящике. Прежде он и не предполагал, что их может быть так много. — Как с раздачей лекарств. Ничего страшного не произойдёт, — проигнорировав ещё одну слабую насмешку в свой адрес, он всё же взял из ящика подходящее количество вилок и тонких ножей к ним, пусть и не обратив внимания, что их лезвия не были с зазубренными, а вышли изящными без единого зубчика. А затем разложил их возле тарелок, полагаясь только на удачу. Она действительно оказалась бы не лишней. Все за столом как-то переглядывались между собой. Никто не говорил, но Артуру этого хватало, чтобы понять, что он точно ошибся. Флек хотел бы оправдать всё привычным «утренние новости», но именно в этот день ему доверили сервировку. Напряжение внутри него нарастало, норовя вырваться наружу смешком в самый неподходящий момент. — Что-то не так? — после ещё пары быстрых взглядов собравшихся в свою сторону, спросил Артур. — А это похоже на то? — в дружелюбной манере ответил Пенниуорт, также водящий рукой возле тарелки, но не касающийся вилки. «Просто скажи хоть что-нибудь. Это ошибка? Вы говорили о чём-то таком, что теперь никто не голоден?» — но едва он приоткрыл рот, чтобы сказать это вслух, его опередили. — Думаю, это похоже на то, что все слишком заработались и позабыли, что еду нужно есть, а не разглядывать. Для этого найдутся картины, фильмы или иллюстрации в книгах, они и не остынут к тому же, ведь так? — тактично отметила Марта и адресовала свой вопрос вот уже несколько минут не сводящему глаз с кухонного ящика Томаса. Навязанные ещё очень давно привычки отчётливо напоминали о себе. Ему больше всех из присутствующих требовалось заменить всё на столе, чтобы успокоить нервы. Прикасаться к тому, что уж точно не годилось для подаваемого блюда было неприятно, ощущать фантомный удар деревянной линейкой по пальцам при неправильному расположении столовых приборов ещё хуже. Это отвращение и непринятие на подкорке давало о себе знать, оно могло бы и перетечь в гнев и в ужас, как случалось при попытке попробовать уличную еду без вилки и ножа. Взять в руки жирный хот-дог в салфетке и откусить кусочек. Продавец тогда от души смеялся при вопросе, а нет ли к этой пище чего-нибудь для её потребления. Выдал несколько салфеток. Они-то сгодились, да только чтобы выбросить хот-дог в ближайшую урну и запить голод водой. — Да, вероятно, это так, — подтянув к себе вилку для рыбы, согласился Уэйн. — И не пропадут зря ваши старания! Что в больнице, что сейчас от Томаса требовалось проявить терпение и спокойствие, не отбить желание обучиться новому и не подменить его ярым сопротивлением этому обучению. А для этого было бы очень неплохо обсудить всё не при всех, а наедине и не навязываться, а предложить свою помощь. Уже после обеда Марта относила на кухню стопку тарелок и как раз тогда вовремя перехватила за руку поспешившего к Артуру Альфреда. — Вы и без того проводите всё время друг с другом, позволь им пообщаться, лучше захвати стаканы и присоединяйся к уборке. Тогда Пенниуорт, вздохнув, удалился в кухню вслед за ней вместо урока куда и что класть. В обеденном зале остались только Артур и Томас. На кухне шумела вода, отдалённо звучали голоса Альфреда и Марты. Уэйн подошёл к Флеку, убиравшему остатки посуды в одну горку, чтобы всё это отнести на кухню, как тот живо прекратил, замер, вытянув руки вдоль тела, и практически выкрикнул ему в лицо: — Научите меня обращаться с ними! Вот такое обращение слегка озадачило Томаса, приготовившегося к уговорам, но никак не к моментальному согласию. — Пожалуйста, — уже спокойнее попросил Артур. — Вы же видите, что у меня не выходит. Спасибо, что не сказали ничего за столом, а, кстати, почему не сказали? — Тебя бы это смутило. А так, я буду рад помочь тебе во всём разобраться. Тебе и, — стоило напомнить себе, — вам. — В деле. Оба, — теперь уже ответил Джокер и добавил. — Рьяно оспаривать ничего не будем, мало ли, дойдёте ещё до срыва раньше времени. Да и весело узнать, куда и что класть. Половина тех людей с вечера уж точно всего не знает, а мы будем, ведь вы нас научите.***
Двое
Часть волос на левой стороне головы была коротко срезана практически до корней. Первый ряд прядок ещё прикрывал результат экспериментов с ножницами, но стоило немного убрать их, как всё становилось ясно как в редкий день в городе с вечно сгустившимися тучами. Джокеру такие перемены не очень нравились, но вот мысль придать цвета этому безобразию пришлась ему по нраву, в отличие от того, что пришлось проделать ради достижения цели. Несколько раз они едва не свалились со стены дома. Камни под ногами выпадали из старой конструкции, хлипкие выступы совсем не держали. Шутник не раз выругался перед тем, как вскарабкался в приоткрытое окно, содрав ладони в кровь, и не раз получил едкое замечание от Флека по поводу надёжности стен дома. «Он легче нас и куда проворнее со своим ростом», — тут же парировал шутник. Но краску они всё же отыскали, как и оказавшуюся спрятанную под кровать тетрадку Артура и букет искусственных цветов, скрывшийся под матрасом. Использовать ключ от всех дверей в виде заколки для волос было бы куда проще, но эта обманка вскоре бы точно раскрылась, так что путь через окно оставался единственным возможным, чтобы забраться в комнату и потом бродить от стены до стены, сидеть или лежать на полу возле пустой кровати с букетом искусственных цветов на коленях и раз за разом повторять трюк с их появлением, вытаскивая из памяти момент встречи возле ограды ворот. Их общение складывалось в танец. Два танцора. Они шагали навстречу друг другу. Неумело остриженные до корней волосы по левую сторону окрашивались в зелёный, сотворённый с помощью найденной среди тетрадок в письменном столе гуаши и бальзама для волос, взятого из ванной комнаты. Держались друг за друга. Иногда один брал на себя ведущую роль в разговорах, иногда другой. Они сменяли друг друга. Изучали части себя, как себя самого и старались принять. Гонка за контроль превращалась в содействие. Я буду держать твою руку в момент выстрела, так она больше не задрожит. А ты возьмёшь мою, если я испугаюсь гнетущей пустоты и грызущей тоски сам знаешь по кому. Я покажу тебе, как чувствовать и ощущать без желания заполучить что-то в ответ. А ты научишь меня разглядывать людей под твоим углом. В закрытую детскую, больше похожую по однотонным пустым стенам и расположению редкой мебели — письменного стола, стула, кровати и шкафа для одежды на палату в больнице, не заглядывал никто. Лишь они вдвоём. Пыль с пола поднималась, во время их танца в ночи, освещённого бьющим в окна жёлтым светом фонарей. Здесь им никто не мешал, а редкие тени по ту сторону робко скользили мимо, не являясь из света. Рваные, слишком нервные и обрывистые движения рук сменялись более плавными, будто плывущими во тьме. Координация, выдержанная жестикуляция и почти бесшумный ритм движений. — Она не злая, а очень заботливая. Ты зря её боишься. — Если сможешь не облажаться при встрече с ним, я с ней поговорю. Обещаю. Два танцора как один. Один танец как два состояния души. Выломанное до тлеющих углей в сердце и блистающее в красоте боли от безвыходного положения. Два человека и одно существо, зарождающееся в темноте беспомощной злобы и рвении вырваться из обтянутого кожей кокона собственного тела, чтобы воспарить в небо и опуститься к земле, залитой остывшей кровью всех неуспевших спрятаться от внушающего страх создания. Они замирали, опускались обратно к привычно пустой кровати. Артур склонял голову на её край, доставал полароидный снимок из кармана и прикладывал тёмной стороной к подушке, Джокер протягивал руку к ней, водил рядом, словно так мог прикоснуться к темноволосому мальчишке с фотографии, смотрящему на него пронзительными голубыми глазами. — Ты ведь не мог сгореть, правда? Дважды не сгорал и теперь не смог бы, — в тишину говорил он. — Прости, если бы только я обернулся и взял тебя за руку, прости, я не хотел причинить тебе боль, — стирая о край белой простыни подступившие слёзы, шептал Артур. Комната не отвечала ничем, теряя своих единственных визитёров с новым рассветом.***
Человек со шрамами
Утро 25 декабря началось с новостей прямиком из Нью-Йорка. Пока на втором этаже Томас и Марта перебирали бумаги и общались по телефону с той частью сотрудников компании, которые смирились с неспокойной обстановкой в городе, разрешая вопросы действующей Enterprises, Альфред и Артур занимались уборкой на первом этаже. Спустя время Флек отвлёкся на яркие кадры огня в работающем телевизоре, перестав воспринимать периодически обращающийся к нему голос Пенниуорта. Ведущая новостей сравнивала происходящее в Нью-Йорке с тем, что творилось в Готэмской гавани в конце октября. В районе Бруклина горел крупный склад. Пламя буквально за считанные минуты поглотило здание. Огромные чёрные клубы вздымались так высоко в небо, что их доводилось видеть и в соседних районах мегаполиса, что дублировали для эфира репортёры из других уголков города. Кадры с дымом чередовались с изображениями покрытых сажей и копотью выведенных со склада детей. Кто в рваных заношенных до дыр вещах, кто едва прикрывался одним вытянутым до колен свитером. — Мы выражаем глубокую благодарность департаменту полиции за оперативное расследование, закончившиеся вызволением всех исчезнувших с улиц беспризорников из рук торговцев людьми, орудующих в Бруклине вот уже несколько месяцев. На место преступления против человечности прибыл комиссар Мэтью Фейт, именно его люди провели задержание и операцию по спасению детей. Когда оператор перевёл камеру на главу департамента, темноволосого мужчину с сединой на висках и густой щетиной на лице, Джокер устремил взгляд на человека, сидящего на капоте полицейского автомобиля, перебросив ногу на ногу. Неизвестный, в отличие от снующих рядом копов в однотонных тёмно-синих куртках и того же комиссара, был сплошь в золе. Стряхивал ничем не скованными руками со светлых, свисающих к плечам волос остатки пепла, кашляя чёрным дымом, пока к нему обращался комиссар. Ни на его потемневшей дубленке ни на выглядывающей из-под неё фиолетовой водолазке не просматривалось полицейского жетона или удостоверения рядового детектива, но комиссар опрашивал его о произошедшем, а не своих ищеек, каких вокруг места действий собралось немало. В тёмных глазах незнакомца отражались языки алого пламени, а страшные вырезанные линии на щеках складывались в безобразно довольную улыбку. Он смотрел на выживших после пожара детей, приехавшую на вызов бригаду пожарных и ухмылялся, что шрамы грозились порваться и разрастись дальше. Репортёрша с микрофоном и оператор подошли ближе, скорее всего для взятия небольшого интервью у комиссара. Но прежде чем это произошло, оператор заснял отрывок их разговора, направив камеру точно к специфичному незнакомцу. — Ты же расстраивался, что твоих щенков возьмут в добрые руки Готэмские приезжие? Теперь они уж точно примчатся обратно, на огонёк. Скажи спасибо Стоулу, всё очень славно прошло. Бордовый для Хэллоуина, фиолетовый для Рождества и никакой банальщины. Человек со шрамами вдоль щёк слегка повернул голову в направлении камеры, смотрел будто не на неё, а на зрителей по ту сторону. Тёмные зрачки глаз не двигались, он не делал ничего устрашающего, но Джокер вжался спиной в спинку дивана, Артур нервно хихикнул. Оба чувствовали себя неспокойно под немигающим взглядом, ложный страх того, что человек выйдет из телевизора и спросит: «Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы?», сковывал всё тело. Комиссар достал из кармана куртки пачку сигарет и закурил. Тогда незнакомец ловко перехватил его сигарету и затушил в бумажном стаканчике проходящего мимо сотрудника полиции. — Знак видишь? На столбе возле горящего склада действительно висел указатель, запрещающий курение. — Вот, что бывает, когда нарушаешь правила. Что ж, хоть ребятня согреется до того, как скорая или органы опеки или кто вообще будет разбираться с ними, явятся сюда. Ещё бы палочки и немного зефира, прямо настоящие бойскауты в походе. Молодой офицер в фуражке, чей кофе был благополучно испорчен, закашлялся рядом с ним, а комиссар недовольно хмыкнул. Из губ незнакомца со шрамами вылетело одно лишь слово — шутка. А затем он сложил обе ладони вместе и просто захлопал, спрыгнув с капота машины на снег, восхваляя работу полиции. Дальше камера уже снимала Мэтью Фейта, бригаду пожарных и скованных наручниками торговцев. На фоне шумели сирены, был слышен плач перепуганных детей и крики полицейских, вскоре зазвучал и протяжный гул приехавшей машины скорой помощи. Но среди вереницы бегающих в суматохе людей человек со шрамами больше не проскальзывал. — Отсюда до Нью-Йорка не меньше четырёх часов, он далеко, — Артур вздрогнул и вскинул голову, не сразу и заметив подкравшегося к нему со спины Альфреда, что потерял всякую надежду быть услышанным и присоединился к просмотру. — Странный тип. — Довольно грубо, — ответил Артур. — С ним могло случиться что-то ужасное и эти полоски… Пенниуорт прищурился и мотнул головой, прежде чем снова заговорил. — А? Я не о лице, а о реакции. Он стоит в эпицентре пожара, но улыбается, — задумчиво огласил Альфред. — Не самое удачное место для р…счастья. Его не менее удачно дополнил Джокер, приметив другую бросившуюся в глаза странность. — Полиция на него не реагирует. Не замечает репортёрша и её оператор с камерой, хотя его сложно не увидеть и ещё сложнее не расслышать. Мххх, и это в утреннее время! Что он имел в виду, когда сказал про бордовый и фиолетовый? — Возможно, видел новости и не более. Нам лучше вернуться к уборке. Альфред не произносил этого вслух, но в момент, когда он увидел на экране человека со шрамами на фоне горящего здания, в его голове точно вспыхнула искра. Не та, что являлась предвестником очередного кошмара или напоминания о его бездействии, эта больше согревала, внушала слабую веру. Правда, настолько ничтожно крохотная, что делиться ею он пока не планировал. Несколько месяцев в Нью-Йорке особенно яро велась незаконная деятельность, для предотвращения которой полиция не могла найти достаточно ресурсов и зацепок, но вдруг объявился этот человек и, что вероятно, разрешил всё в одиночку. И ведь объявился сейчас, а не после того же Хэллоуина, в который и случился знаменитый Готэмский пожар в доках, не после вспыхнувших по-новому с убийством шоумена протестов, а сейчас, точно что-то или кто-то вывел его на свет. «Либо искать пропавших у него выходит не хуже, чем у поисковых собак, либо полиция такая же полезная, как в Готэме, либо ему помогли, но не открыто, а более надёжным способом. Взять к себе кого-то, кто бы сгодился на роль связующей нити с торговцами и привёл к ним. Кто-нибудь с улицы, — одна мысль быстро сменялась другой. Все они цеплялись друг за друга, стремительно развиваясь до одного вопроса. — А что если?» Этот вопрос казался ему абсурдным, хотя дворецкий и хотел бы не ошибиться. Слишком много совпадений, по сравнению с которыми случайное появление в другом городе уже и не выглядело таким необычным и редким явлением. Может, действительно стоило развернуть поиск до больших масштабов? Пока это были лишь мысли отчаявшегося человека. Гостиная пустовала, когда в конце репортажа в объективе камеры вновь мелькнул человек со шрамами. На нём уже не было дублёнки, он швырнул её в переулок, натянув рукава водолазки до самых кончиков пальцев. Навстречу ему из подворотни показался темноволосый мальчишка. Он наспех надел на себя брошенную ему куртку, закатав слишком длинные рукава, оглянулся на несмолкающие крики, остановившись, а затем развернулся и поспешил за мужчиной со шрамами на лице.