1 АРДАРЭН
Из-за дюн доносились звуки утихающего сражения: каддская армия гнала налётчиков прочь. Отвратительно для пустынных ушей свистели их стрелы — разбойники отстреливались из последних сил, удирая на быстроногих ящерах назад, в нидэмские пески. — Кэтил! — раздирая глотку, заорал Ардарэн. Перехватил меч, огляделся, ввинчиваясь в песок. — Маэдир! Всё равно битву не перекричать. Он заметил три пары путающихся следов, ведущих за волны дюн, и тяжело побежал по ним, кисло дыша с металлическим привкусом. Чужая кровь высыхала на мече, лице, волосах и кожаном нагруднике под палящим северным солнцем. Ардарэн с ловкостью, возможной в его случае лишь из последних сил, ухнул за дюну, увидев коренастый силуэт горца. Тот широко натягивал тетиву трескучего гибкого лука. — Маэдир, что?!.. — эхом отразился среди песков голос Кэтила и смолк, будто тот задохнулся. Ардарэн высунулся из-за дюны и увидел, как Маэдир держит Кэтила за плечи, выставив перед собой как щит. Горец звонко спустил стрелу. Ардарэн услышал, как скрежетнуло оперение, и стержень входит в грудь Кэтила как в плоскую фанерную мишень. Кэтил издал то ли крик, то ли выдох, и горец рванул прочь, закинув лук на плечо. Пусть бежит! Ардарэн выскочил из-за дюны и почти скатился вниз, к тому месту, где Маэдир уже бросил Кэтила и рванул прочь. Ардарэн сдёрнул с пояса рапторское лассо и раскрутил над собой. Оно шумно ухало у него над головой, пока он целился Маэдиру в шею. Пришлось щуриться и почти полностью полагаться на слух, определяя расстояние по шуршанию шагов беглеца. Верёвка под рукой Ардарэна совершила змеиный бросок и упала на Маэдира сверху. Дёрнула его назад, заставила впиться в неё пальцами, рухнуть на спину и заскрести пятками по песку. В два прыжка Ардарэн настиг поверженного Маэдира и вздёрнул, заставив сесть. Выпученные глаза уже налились кровью; Маэдир слюняво кашлял и тупо смотрел на Ардарэна снизу вверх. — Я чувствовал, что ты желал ему зла, — процедил тот. — До последнего я не доверял тебе. Ардарэн перехватил верёвку левой рукой, а правой потащил из-за спины меч. Маэдир быстро дышал, тщетно пытаясь ослабить «ошейник», и следил, как лезвие сверкает полуденным солнцем. — Ниже падать некуда. Отправляйся в Сумрак! Ардарэн занёс над ним меч. Глаза застилала тёмная пелена. Через неё он почти не видел шеи Маэдира, но чувствовал, что, когда ударит, не ошибётся... — Нет! Окровавленная рука Кэтила вцепилась в плотный браслет на левом запястье, останавливая занесённый клинок. — Ардарэн, прошу тебя! — Кэтил! Ярко-зелёные глаза лесного воина смотрели на Ардарэна из-под полуопущенных от измождения век. Мягкие, стриженные по-пустынному волосы слиплись от крови, открывая узкое длинное лицо. Оно, и без того обычно бледное, сейчас было белее снегов Южных гор. Лесной каддец стоял на ногах, хоть и дышал с трудом. Он зажимал рукой рану под сердцем, стараясь не шевелить торчащий из неё стержень вражеской стрелы. — Нет, Ардарэн, прошу... — повторил он, задыхаясь. Он наконец отступил и тяжело сел в песок. — Не бери это на себя... Будет суд, и если угодно Солнцам, рука генерала обрушит на него меч Адроса... Ардарэн бросил ненавидящий взгляд на стоявшего перед ним на коленях пустынника. Красивое до отвратительности лицо Маэдира пересекла улыбка длинных тонких губ. Ардарэн понял, что ему перестало быть страшно — он будто знал, что адросский меч генерала Эрны никогда не коснётся его шеи. Более того — знал, что ему суждено будет пережить её. Прыжок — и тяжёлый кулак Ардарэна врезается ему в челюсть. В песок летит кровавый плевок. — Ардарэн! — Голос Кэтила зазвучал совсем скорбно. — Прошу... На всё воля генерала!.. — Какого же Сумрака, ублюдок? — прорычал Ардарэн, схватив Маэдира за подбородок, оставляя пальцами на смуглой коже глубокие белые следы. — Ты прикрывался Кэтилом как щитом! Своим соратником! Своим командиром! Маэдир облизнул разбитые губы и улыбнулся, обнажая жёлтые клыки. — Лесной не достоин командовать пустынниками. Лесному вообще никогда не стать воином. Хотел исправить это недоразумение и занять место, которого я заслуживаю больше.***
Полевой суд вершился тем же вечером в Гхар-Эране, у древа Тхаймара. Командиры армии Кадды встали вокруг дерева полукругом, сидели лишь супруги Тамиэль — раненый Кэтил и его жена Астиэла. Генерал Эрна Дайериэл встала под сенью древней кроны. Она воткнула остриё «карателя» в землю и сомкнула пальцы на его рукояти. Эрна слушала ветер, осторожно касающийся ветвей. Ардарэн знал, что она мысленно просит совета и сил у великого предка: тяжело брать на себя бремя судьи, но выбора у генерала нет. Наконец Эрна открыла глаза и обратилась к Кэтилу: — Кэтил Тамиэль, какого наказания ты хочешь для этого воина, что поступился своей честью и возжелал смерти брата не по земле, но по духу? Ардарэн переводил взгляд с хладнокровного лица своего генерала на всё ещё бледное лицо Кэтила. Астиэла Тамиэль держала мужа под руку и с тихой ненавистью глядела на Маэдира, стоявшего в середине круга из пустынных воинов. Если бы только она могла быть тогда на поле битвы, если бы могла видеть, что случилось... Она сама бы убила Грэндана, впилась клыками ему в глотку и наслаждалась его хрипом и воплями. Ардарэн почувствовал тошноту — настолько реальным показалось ему это видение. И отчего он так уверен, что Астиэла сделала бы именно так? Он сделал бы, но другие — не он. Заговорил Кэтил, и Ардарэн взглянул на него. Сейчас он всё расскажет, и свершится полевой суд — судилище, для которого не нужно созывать пограничный совет, а всё решает генерал. Это суд, на котором некогда думать, иначе промедление будет стоить жизни или проигранной битвы. — Я, Кэтил Тамиэль, урождённый Леса, воин Кадды и командующий западным фронтом... дарую Маэдиру Грэндану прощение, — медленно произнёс Кэтил. Речь давалась ему с трудом — он кривился от боли при каждом вдохе. Мир перед глазами Ардарэна начала заволакивать непроницаемая серость. Из забытья его вывел спокойный голос генерала Эрны: — Прошу тебя подумать, Кэтил Тамиэль. У тебя трёхлетний сын, возлюбленная жена... — Тут Эрна выдохнула. — Этот человек чуть не погубил тебя. Подумай о тех, кому ты дорог и кто чуть не потерял тебя. — Потому я и не желаю ему того же, — наконец сказал Кэтил. — Я прощаю его, но далее ты вольна поступить с ним так, как будет угодно генералу Кадды, чью карающую руку ведут праведные лучи. Эрна Дайериэл погладила широкую рукоять адросского меча и глубоко вздохнула. — Хорошо, — изрекла она и подняла глаза, встретившись взглядом с Ардарэном. — Солнца светят тебе сегодня, Маэдир Грэндан. Но ты будешь выслан из армии и отправишься так далеко, откуда вряд ли вернёшься прежним... Если вернёшься. Только сейчас насмешливое лицо Маэдира исказилось недоумением — Ардарэн не без удовольствия увидел, как он растерян. — Южные рудники?.. — выдохнул он. — Не тюрьма? — Работы во льдах будут больше похожи на Вечный Сумрак, куда ты должен был бы попасть, — холодно сказала Эрна. — Что ж... Благодарю тебя, мой генерал... — пробормотал Маэдир, пусто глядя перед собой, на ноги Эрны в высоких походных сапогах. — Благодари Кэтила Тамиэля, — жёстко оборвала она и резко убрала адросский меч в ножны. Маэдир вскинул глаза на Кэтила, но тот не удостоил его взглядом. Позже Ардарэн будет спрашивать и спрашивать Эрну, почему она поступила так, оставив его в живых. Эрна поднесёт к его лицу свои руки — с шершавыми от меча ладонями, с унизанными множеством колец пальцами. Тяжело дыша из-за кома в горле, она начнёт перечислять ему имена — знакомые и не очень, — и Ардарэн поймёт, что это все, у кого «каратель» в её руке когда-либо отнял жизнь. «Я больше не хочу... Я воин, а не убийца!..» Она прижмётся лбом к его груди и замрёт, и он будет держать её так, пряча от всего мира.2 МАЭДИР
Холод пожирает. Проникает под кожу, сковывает мышцы и остаётся там навсегда. После жары и песка это особенно больно. Маэдир, привыкший к мечу, теперь с трудом заносил кирку над ледяной скалой. Каждый удар отзывался во всём теле, немели руки, сводило болью согнутый позвоночник. Сначала Маэдир яростно бил киркой камень, цедя сквозь зубы имена: «Кэтил... Ардарэн... Эрна...». Он вымещал злость, которой сперва хватало с лихвой. Она грела ему кровь, не давала примириться с мыслью о вечности, которую он здесь проведёт. Только это длилось недолго. Ледяные горы вытеснили все мысли, кроме мысли о холоде, и прошлая жизнь пустынного воина затёрлась, как глупый сон. Сердце Маэдира опустело и не отзывалось больше на рассказы других заключённых о доме: ни о Пустыне, ни о Лесе, ни о Приморье. А ведь прошло всего жалких шесть дней. Или восемь. Или, может, десять... — Не могу, — вырвался из глотки чужой сиплый голос. — Не могу больше. Маэдир обеими руками держал кирку, но она так и норовила выпрыгнуть из его ладоней. Ему так казалось: его колотило, руки непроизвольно ходили ходуном, из последних сил хватаясь за рукоять, и заледеневшие мышцы не желали сокращаться, чтобы совершить замах над неприступной безразличной скалой. За спиной пробухали тяжёлые шаги надзирателя. Он, в тёплой шубе — Сумрак, в какой же до Сумрака тёплой! — стоял над завёрнутым в десять слоёв тощих тряпиц Маэдиром и буравил его спину взглядом — таким же ледяным, как эти горы. Холоду Маэдир был благодарен только за одно: не так больно чувствовались удары. Он слышал, как тюремщик скрипуче разгибает кнут. Как кнут гибкой змеёй шлёпается на землю. Маэдир обречённо начал отсчитывать время до удара. Луч... Второй... Тре... — Вот этот, — услышал он новый голос — мелодичный, высокий, появившийся из ниоткуда сбоку от него. — Уверен? — каркнул более грубый голос. — О моём чутье в судейском кругу слагают легенды, Граст. Меня не просто так с тобой отправили... Эй-эй, стой! Погоди лупить. Дай нам для начала его посмотреть. Тюремщик вновь скрипнул складываемым кнутом. — Какого Сумрака? — рявкнул он и тут же добавил уже удивлённо: — Пустынники? В этих краях?.. Маэдир украдкой обернулся. Его даже перестало колотить — так велико было любопытство. Он увидел двоих пустынников. У одного болтался на поясе массивный двуручник, чуть не задевая ножнами землю, а одет он был так, что на него холодно было смотреть: обнажённые могучие плечи, сплошной кожаный доспех, никакого головного убора, белые волосы иглами топорщатся вверх. Его спутник был совершенно другим, даже не настолько пустынником, как показалось вначале — в нём было что-то неуловимо грациозное, почти лесное. Его глаза были скрыты надвинутым капюшоном с мехом, но даже так Маэдир чувствовал, как они липко ощупывают его. — Повторяю: какого Сумрака?! — снова рявкнул тюремщик, и Маэдир затравленно сжался при звуке его голоса. Оба незваных гостя рудников только усмехнулись в ответ. Тот, кого назвали Грастом, выхватил из поясного тубуса свиток и раскатал перед самым носом тюремщика. Тот нервно стиснул в руках хлыст. — Нет нужды бояться, — промурлыкал худосочный каддец. — Тебе пришлют ещё много отбросов для работ. По-моему, выгодный обмен. Не дожидаясь, пока он договорит, Граст отделился от них и огромными шагами двинулся на Маэдира. Лапища в перчатке без пальцев легла на рукоять двуручного меча, как будто это был всего лишь полуторник. Маэдир бросил кирку и втиснулся спиной в скалу. Огромный меч вылетел из ножен перед самым его лицом; последним, что он увидел, был немигающий взгляд светло-зелёных, почти прозрачных глаз. Маэдир крепко зажмурился, ожидая своей печальной участи. Закрыл руками голову, зная, что это мало поможет против двуручника... У самой его ноги лязгнул ломающийся металл. Меч с шипением вернулся в ножны. Маэдир приоткрыл один глаз, подтянул к себе ногу и увидел, что цепь разрублена почти у щиколотки. — Валим. Ненавижу снег, — прорычал Граст своему напарнику, даже не взглянув на Маэдира. Тонкий каддец поманил того к себе. Маэдир опасливо покосился на тюремщика, но тот отступил на десяток шагов, и теперь рассматривал свой кнут. — Не бойся, пошли, — позвал его похожий на лесного каддец, словно обращался к ребёнку. Когда Маэдир на негнущихся ногах доплёлся до повозки, ожидающей Граста с напарником за воротами рудника, он наконец поверил, что всё позади. Им овладела нездоровая весёлость; он обернулся и расхохотался, запрокинув голову. Вместо смеха из замёрзшей глотки вырвалось несколько сиплых выдохов. Очутившись в повозке — тёплой, пропахшей ваэнной и ещё каким-то пойлом, немного едой и кожей, — Маэдира вновь охватила тревога: кто сказал, что дальше его ждёт свобода? Может, его повезут на казнь?.. Повозка тронулась, и он запоздало заметался, но Граст положил тяжёлую руку ему на плечо и смерил немигающим взглядом своих пустых глаз. Маэдир заметил, что у него почти нет бровей и ресниц, кроме редких белых волосков, а надбровные дуги пересекает сетка давно заросших шрамов. Пришлось сесть обратно, стиснуть окоченевшие руки в кулаки и заставить себя успокоиться. Хотя бы немного. Всё равно терять нечего. — Твой страх напрасен, — произнёс тонкий каддец и наконец снял капюшон. — Уж мы везём тебя точно не на смерть. У него оказались длинные волосы до плеч — редкость для пустынника — и короткие височные пряди. Ему присвоили благородный титул совсем недавно, судя по их длине. Он улыбался, но ярко-зелёные глаза напряжённо смотрели куда-то внутрь Маэдировой души. — Если не на смерть... — просипел Маэдир. — ...То куда? Граст уже расположился полулёжа, упираясь спиной в стенку повозки, а одну ногу поставив на сиденье, рядом с напарником. Он откупоривал бутыль с оранжевой жидкостью, и ему уже было не до спасённого. — Ненавижу разговоры, — проворчал он и ополовинил бутылку тремя большими глотками. — Приедем — узнаешь. — Нам больше месяца трястись до самого Эрвендэла, — заметил длинноволосый. — Вот потому цыц со своими рассуждениями. Эрвендэл! Пустыня! Маэдира бросило в жар. — Меня уже осудили... Мне смягчили приговор, — отчаянно захрипел он. Голос никак не мог прорезаться, хотя в повозке было тепло. — В Пустыне меня убьют. Сразу же убьют... — Заткнись, — велел Граст. — Не докучайте мне, оба. Остаток пути до ближайшего лесного города все провели в молчании. Каждый, судя по всему, наслаждался им и был не против «не докучать». Граст опустошил остаток бутыли и принялся за следующую, немигающе пялясь в окно на холодный снежный пейзаж. Маэдир украдкой смотрел на Граста, но не видел, чтобы тот моргнул хотя бы один раз. В его полупрозрачные глаза смотреть не хотелось, но взгляду Маэдира нужно было куда-то упереться. Не в длинноволосого: он заглядывал в самую глубину души, а показывать её мрак Маэдиру не хотелось. Сам длинноволосый будто дремал, сложив руки на груди. Однако, стоило Маэдиру пошевелиться, чтобы расправить затёкшую спину или поменять позу на неудобной скамье, он распахивал глаза и смотрел на него с самой благодушной улыбкой, так и призывая излить ему душу. Вскоре Граст заснул, впервые закрыв свои пугающие глаза. Он растянулся на сиденье насколько смог со своим ростом и чуть не пихнул ногами своего напарника. Тот вспорхнул и пересел поближе к Маэдиру. На Граста он взглянул снисходительно, как смотрят на неразумное дитя, с какой-то покровительственной заботой. Следующие долгие лучи Маэдир старался игнорировать храп Граста, похожий на раскаты грома. В бараке для заключённых тоже всё время кто-нибудь храпел. Спать порой хотелось так, что Маэдир вот-вот порывался придушить храпуна, лишь бы урвать жалкие лучи сна в пропахшем сыростью углу, который показался бы королевскими покоями, если бы наконец воцарилась тишина. Город окутывали сумерки. Тихо шёл снег, когда Граст проснулся, страшно недовольный, выпихнул Маэдира из повозки и жестом велел наёмному лесному вознице ехать обслуживать повозку и рапторскую упряжку. Они втроём зашагали к гостевому дому у подёрнутого льдом озерца. Внутри было по-настоящему тепло — топили камин. Мозг Маэдира из ледышки превратился в жижу; ничего не хотелось, только растечься на постели... или на диване, или на кресле, или хотя бы на стуле, да даже на полу — но только здесь, в тепле, а не в грязном углу барака для ободранных заключённых в руднике Южных гор. — Мы ненадолго, — словно считав его желания, возразил утончённый каддец. — Надо торопиться, так что останавливаться на ночлег не будем. Только поесть. Они расселись в трапезной. Эти двое заказали Маэдиру что-то совсем скромное, но он поглотил это в один присест, не заметив, что вообще ест. Оба снисходительно ждали, когда он набьёт прилипшее к спине брюхо. Граст изнывал. Ёрзал на скрипящем под его весом стуле, заказывал один кувшин ваэнны за другим и глазел по сторонам, смущая своим потусторонним взглядом ужинающих постояльцев — в основном это были охотники, добывавшие пушнину на юге Кадды. Но даже им не хотелось пересекаться взглядом с таким зверем, как он. Наконец его напарник вздохнул и тепло произнёс: — Граст, друг мой, я заметил здесь уютную «норку наслаждений» на нижнем этаже. Ты не так часто выбираешься в Лес, чтобы успеть оценить местный сервис. Воспользуйся ситуацией, а мы пока побеседуем с нашим новым знакомым. Животная злоба сурового пустынника сменилась заторможенной внимательностью. Смекнув, о чём он толкует, Граст хищно ухмыльнулся, обнажая ряд жёлтых, но мощных зубищ. — Пойду лишу местных девок работы на ближайшую пару дней, — гоготнул он. — После меня они молиться будут на вялых лесных дрыщей. Маэдир нервно улыбнулся в ответ и с облегчением выдохнул, когда Граст утопал прочь. — Не надейся, что ты от него отделаешься, — покачал головой утончённый каддец. — Он не боится, что мы сбежим, потому что знает, что это бесполезно. От него нигде не скрыться, даже на самом юге Кадды. На недоумённый взгляд Маэдира он рассмеялся: — Ты мог бы подумать, что главный я, но это не так. Доверенное лицо тут Граст. Маэдиру сложно было бы так подумать, если вспомнить, как грубо Граст затыкал их обоих. Хотя есть и такие, кто умудряется и с начальством говорить подобным образом, особенно выходцы из низов. Назвав Граста «доверенным лицом», загадочный каддец явно не насмехался. — Доверенное лицо кого? — осторожно спросил Маэдир. Тот ответил буднично: — Судьи Рэгна Эвина. Съеденный ужин подкатил к горлу. Маэдиру казалось, его за сегодня уже ничем не удивить. До него едва успело дойти, что он больше не стучит киркой на каторге, но мучил вопрос, получит ли он свободу и зачем он кому-то нужен. У него даже семьи не осталось, чтобы было, к кому вернуться, и куда — тоже: имущество Грэнданов после полевого судилища растащили по городским казнам. — Зачем я нужен человеку Эвина? — упавшим голосом спросил Маэдир. — Ты нужен не ему. А самому Эвину. Маэдир почувствовал себя ещё более жалким, чем на каторге: никчёмным тщедушным полутрупом под ворохом грязных тряпиц, с покалеченными киркой и морозом руками, начавшими вылезать волосами. — З... зачем я нужен Эвину? На контрасте с ним вечно блаженствующий не то пустынник, не то лесной выглядел почти издевательски. — Он готов помиловать тебя. — За что?! На глаза Маэдиру навернулись слёзы. Он уже не стеснялся того, какой он жалкий. — Ой. Я просто хотел приободрить тебя, ничуть не думал расстроить. — Голос полукровки звучал обескураженно, но даже в таком состоянии Маэдир чувствовал, что он играет. — Всё-таки как хорошо, что Граст делегировал это мне — объяснить тебе, что к чему. А то он очень нетерпеливый. Граст... Маэдир слышать не хотел ни о каком Грасте. Он хотел знать, зачем его ждёт Рэгн Эвин. Самый угрожающий человек в Пустыне. Самый влиятельный, чья воля стоит выше воли генерала, пусть он и не держит в руках «карателя». — Ты пей, запивай еду, — посоветовал Грастов напарник. Неизвестно, почему, но Маэдир действительно последовал словам каддца и, морщась с непривычки, выпил стакан ваэнны. Он уже отвык, каков на вкус хороший алкоголь. Да и алкоголь вовсе. Это придало ему смелости. — Ты расскажешь мне сейчас? Аккуратный каддец проводил непринуждённым взглядом охотников, которые доели и направились в комнаты. Трапезная опустела как по заказу. — Рэгн Эвин помнит твою семью и хочет вернуть ей — не тебе — благородное имя, — вполголоса начал он. — Он идёт на это ради памяти Грэнданов. Чтобы вновь владеть их состоянием и с честью носить имя этого рода, ты должен помочь судье Эвину с его родом. Маэдир непонимающе вздёрнул отмороженное ухо. К нему постепенно возвратилась чувствительность. — Ты станешь директором форта для сумеречников далеко в глубинах Пустыни, где всем будет на тебя плевать. Туда же отправят последних детей Эвинов, из которых, как считается, все — урождённые сумеречники. — Директором? После всего?.. — У тебя хорошие лидерские способности, которые видел господин Эвин. Он считает, ты действительно мог стать командиром по праву. Ногти Маэдира глубоко вошли в мозолистые ладони. — Ты должен будешь хранить его тайну о том, что среди этих сумеречников на обочине жизни оказался его возможно здоровый внук. — И для чего? — У Эвинов уже есть наследник. Наследница, если быть точным. Первенец, воплощение Тхаймара в десятом поколении. Герой, который должен вывести мир из Сумрака, восстановить закономерную преемственность Света и Тьмы. Маэдиру подумалось, что эту речь явно готовил не Граст. Он усмехнулся. Не заметив — или сделав вид, — спокойный каддец продолжил: — Вслед за ней на свет появилась куча... «лишних» детей. Мальчиков. Все они родились сумеречниками. Кроме, может быть, одного, но никто в этом не уверен. Господин Эвин не хочет рисковать и вступать в опасную полемику с напряжённым каддским обществом, ожидающим героя. Предвосхищая вопрос, почему просто не убить их: покажется подозрительным, если все наследники Эвинов вдруг умрут, даже если они сумеречники. Детям-мутантам пытаются дать подобие нормальной жизни, показать, что общество готово о них заботиться, — а господину Эвину очень важно, чтобы это общество было на его стороне. Маэдир слушал. Пытался слушать, но ему было сейчас так плевать на печальную историю детей Рэгна... В животе болтался ужин, на горизонте маячила свобода, а окончательно оттаявший мозг думал о тёплой Пустыне. — Почему я? — хохотнул он. — Мне это льстит, но... почему? — Моё чутьё выбрало тебя. И судья Рэгн решил, что это лучший вариант. Рассказчик улыбался своей спокойной умиротворяющей улыбкой. — Он сказал про меня... что-нибудь ещё? — Я не знаю, — пожал узкими плечами каддец. — Не я разговаривал с ним об этом. Я с ним вообще даже не виделся. В ответ на удивлённый взгляд Маэдира он пояснил: — Всё это должен был рассказать тебе Граст, но ты, наверное, понял, что он не лучший оратор. Второй раз он бы не выдержал пересказывать это, потому обрисовал ситуацию в общих чертах, а уже я ввёл в курс дела тебя. Ну, может, слегка додумал подробности. — Откуда ты всё это... — У меня отменное чутьё. И да, я не стесняюсь об этом заявлять. Только сейчас, кажется, загадочный каддец не играл, а искренне наслаждался собой, щурясь от удовольствия словно древесный кот. — Ты ко мне со временем ещё привыкнешь: меня отправили в Старый форт вместе с тобой. Как бы господин Эвин ни доверял тебе как наследнику дворянского рода, гораздо надёжнее, если ты будешь там не один против больных юнцов. Из Маэдира градом бы посыпались вопросы, но Граст как раз вернулся с нижнего этажа. По-лихому весёлый, потный и взъерошенный, он был меньше всего готов к долгим разговорам. По правде сказать, он вряд ли вообще был к ним склонен. — У меня был такой вечер, — прорычал он, — а тут снова ваши рожи. Ненавижу вас! В этот момент Маэдиру стало почти смешно. Он знал, что это был бы очень нездоровый смех, и подавил его. Но теперь его не пугали ни полумёртвые глазищи Граста, ни даже его кулаки и здоровый меч в бухающих по полу ножнах. А напрягающая аура загадочного полукровки стала окутывать его словно тёплое одеяло. Сейчас всё это казалось ему уже вовсе не угрожающим. Оно теперь на его стороне. Ведь он — на стороне Эвинов.