Sans qu'un remord ne me vienne

      Первым делом Клод направился к хозяйке нанятого им домика. Та, по счастью, уже вернулась со службы и собиралась ужинать. Планы ее, однако, оказались нарушены.       - Вы сейчас же отправитесь к себе домой, - наставлял архидьякон Жозасский, уже не скрывая своей личины и с удовлетворением отмечая, как вытянулось от удивления лицо почтенно склонившейся для благословения старухи. – Там, скорее всего, найдете стражу. Скажете им, что возвращаетесь с вечерней литургии, обитаете в своем домике уже… Сколько вы там живете?..       - Да, почитайте, с 1444 года от Рождества Христова, святой отец, - прошамкала бабка. – Как с покойным супругом повенчалась, так оттуда и не выезжала.       - Отлично, вот так и скажете, - кивнул мужчина. – Будут задавать непонятные вопросы - даже не слушайте, все свое твердите, дескать, знать ничего не знаю, сорок лет здесь живу, никаких монахов и цыганок в глаза не видала. Если сделаете все правильно, можете после в любой день прийти в Собор Парижской Богоматери и обратиться лично ко мне. Думаю, вы и сами уже задумываетесь о скором свидании с Господом. Я лично исповедую вас и причащу, после чего получите от меня индульгенцию.       Старуха не очень хорошо понимала, что значит красивое латинское слово, однако в народе болтали, будто это все равно что пропуск в Рай. Она упала на колени и поцеловала край торчащей из-под сутаны рясы быстрее, чем священник успел отступить.       - Встань, дочь моя. И поторопись. Имей только в виду: если скажешь солдатам лишнего, вместо награды тебя ждет виселица, и я не в силах буду тебя от нее отвратить. Враги церкви Христовой хотят оклеветать и посрамить служителей ее; ты можешь помешать им. Делай, как я скажу, и наградой твоей станет вечное блаженство на небесах.       Пожилая женщина заохала и поспешно засобиралась.       - За пожитками вернешься позже, - прервал ее активность Фролло, стараясь говорить спокойно; вдохнул, выдохнул. – Ты ведь возвращаешься из храма, помнишь?       - Верно, святой отец, верно! – всполошилась бабка. – Завтра приду. Что ж это я, в самом деле…       Встав у окна, священник провожал поспешно семенящую старушку застывшим взглядом, пока та совершенно не скрылась из виду. Ну вот, теперь остается только молить Господа, чтобы вдова сделала все как нужно. Впрочем, в первое их знакомство женщина показалась Клоду практичной, даже чересчур, и довольно рассудительной во всем, что касалось личной выгоды. Поэтому он, очень надеясь на успех своей затеи, вышел из квартирки и отправился скорым шагом к Собору Парижской Богоматери.       ***       К слову, насчет почтенной вдовы архидьякон не ошибся. Придя к своей убогой хижине уже в густых сумерках, старуха и впрямь застала там четырех вооруженных солдат и двух офицеров. Храбро подошла, готовая бороться за обещанный ключ от Райских врат.       - Ты еще кто такая? – грубо спросил один из офицеров.       - Что значит кто такая? – вполне искренне возмутилась женщина. – Сорок лет живу здесь, и вот дожила – в моем доме хозяйничают молодчики в доспехах, да еще спрашивают, кто я такая. Хозяйка я этой нищенской избенки, милок! А вы здесь чегой-то такой переполох устроили?       - Эй, Шатопер! – осклабился ее собеседник, оборачиваясь к выросшему из темноты красавчику, недоуменно уставившемуся на бабку. – Это что ль твоя цыганка? И впрямь колдунья: ты-то рассказывал про молоденькую прелестницу, а она гляди в кого превратилась!..       С этими словами он непочтительно расхохотался во все горло.       - Чертово семя!.. Клянусь папой, я впервые вижу эту старую ведьму. Где цыганка? Отвечай, чертова старуха, а не то я всю душу из тебя вытрясу!       - О чем это вы, господин? – чересчур, быть может, наигранно ответила собеседница; благо, Феб был не из тех, кто разбирался в подобных тонкостях и подмечал интонации. – Нет здесь никаких цыганок, и отродясь не было. Да и с чего бы им здесь взяться? Красть у меня нечего, детей Бог не дал – что тут делать проклятому отродью?       - Ты мне зубы не заговаривай, - возмутился офицер, в очередной раз за вечер чувствуя себя дураком. – Откуда идешь, старая?       - Вестимо откуда, милки. Ведь праздник сегодня, Вознесение Пресвятой Девы. В храм я ходила, помолиться. Мужа-покойника помянула, да порадовалась, что он тоже сейчас на небесах, как Царица Небесная, в райских кущах меня дожидается.       - Я те покажу райские кущи! – не выдержал капитан, замахиваясь на женщину. – Отправишься, к чертовой матери, на дыбу, если сейчас же не скажешь, где языческую девчонку прячешь!..       - Да где ж мне ее прятать-то, монсеньор? – залебезила бабка. – Хоть всю хату обыщите – пожитки только скромные. Нешто вина на мне какая? Ведь я из дому-то, почитайте, не выхожу: вот на службу разве только в воскресенье или в праздник, или на рынок, как урожай поспеет…       - А откуда в твоих скромных пожитках, карга ты старая, две палки колбасы взялось, а? – не отступал де Шатопер. – Кувшин вина, какого я в жизни не пил! Клянусь телом Господним, такие харчи немало стоят.       - Так репа в этом году уродилась, милок, - глазом не моргнула старуха. – Уж такая сладкая, да ладная, да размером чуть не с сахарную голову… Ну я покупателя нашла, сделку сладили. А что, думаю, жить-то мне осталось с мотыльковый век, а ни разу и не пробовала таких деликатесов. Ну и протратила я всю выручку в один день. Муж-то мой, рыбак простой, поколачивал меня, бывало, не раз, что деньги транжирю. Теперь, чай, некому мозги вправлять, вот и начудила, старая… Ну да вам-то до этого что за дело, судари любезные?..       - А то, что с нами сейчас отправишься, проклятая! – рассвирепел капитан королевских стрелков. – Небось, в комнате дознаний тебе быстро язык развяжут, чертова ведьма!       - Остынь, Шатопер, - тронул за плечо начальник караула. – Ну куда ее на дознание-то? Она ж по дороге еще рассыплется. Ты, братец, вспомни хорошенько: может, впрямь напутал чего? Мои молодчики тут уже все вверх дном перевернули – ну нет здесь никаких следов девушки. Что ж она, по-твоему, улетела?..       Феб ничего не ответил. Развернулся резко, отвязал коня, сел в седло и был таков. Не рассказывать же тупице, что не далее, как сегодня на закате, в этой самой каморке он отымел проклятую цыганскую ведьму и точно не мог ничего напутать! Неизвестно, куда подевалась девчонка, но, во всяком случае, разыскать священника не составит труда.       ***       - Сударь, я вам еще раз повторяю: епископ парижский никого не принимает, - раздраженно отвечал секретарь настырному молодому человеку. – Его Преосвященство отдыхает после праздничной службы. Приходите завтра.       - Ах ты, чертов святоша!.. – взорвался Феб. – Да уразумеешь ли ты, наконец, провалиться тебе ко всем чертям, что речь идет о государственной измене?! Если Людовик узнает, что монахи прячут преступниц от справедливой кары, вам всем здесь не поздоровится! Доложи обо мне немедленно, проклятый ты дурак!       - Что здесь происходит? - Луи де Бомон де ла Форе появился на пороге своего кабинета, одним своим видом прервав поток красноречия капитана.       - Ваше Преосвященство! – офицер быстро склонился на одно колено и опустил голову. – Простите, что осмелился нарушить ваш покой в столь поздний час, но дело здесь государственной важности и касается вашего второго викария.       - Что ж, пройдемте, - кивнул епископ, кивком указывая на дверь. – Бартеламью, не будешь ли ты столь любезен, пригласить сюда отца Клода?.. Пусть ожидает в приемной, я приглашу его.       С этими словами дверь в кабинет закрылась. Секретарь, проворчав что-то себе под нос, отправился к келье Фролло.       Архидьякону Жозасскому не пришлось ждать и четверти часа, когда его попросили.       - Вам известно, отец Клод, зачем я пригласил вас?       - Нет, Ваше Высокопреосвященство, - чуть склонив голову, ответил священник.       - А знаком ли вам этот юноша? – Луи де Бомон указал на сидящего в кресле офицера, прожигающего монаха ненавидящим взором.       - Да, монсеньор. Это капитан королевских стрелков Феб де Шатопер, которого в первый день осени я венчаю с девицей Флер-де-Лис де Гонделорье.       - Виделись ли вы с ним сегодня, мэтр Фролло? – проницательный взгляд епископа, казалось, смотрел в самое сердце.       - Я видел на мессе нареченную капитана, однако его самого на литургии не приметил, - бесстрастно ответил священник.       - А вот сударь утверждает, что вы встречались вечером, после службы, при весьма… необычных обстоятельствах, - вкрадчиво продолжил де Бомон.       - По окончании службы еще некоторое время я провел в соборе, в молитвах, после чего поднялся к себе.       - Лжешь!.. – воскликнул, вскакивая, Феб. – Монах, что сидит в воротах, видел вас, господин архидьякон, возвращающимся в монастырь в сумерках!       - Ваш секретарь вызвал меня из кельи, где я уже укладывался почивать, - не глядя на бешено сверкающего очами вояку, добавил Фролло. – Брат Пьетро стар, зрение частенько подводит его.       - Кхм, кхм, - задумался епископ. – Выходит, никаких доказательств у нас нет, только ваше слово, капитан, против слова отца Клода.       - Да ведь нет ничего проще проверить мою правоту! – не унимался красивый офицер. – Пойдемте в келью, где нашла убежище осужденная, и сами убедитесь, что ее там нет.       При этих словах священник чуть покраснел (что, к слову, не укрылось от наблюдательного Луи де Бомона), однако остался невозмутим.       - Действительно, следует убедиться, что приговоренная по-прежнему под покровительством Божьей Матери, прежде чем делать какие-либо выводы. Идемте, господа.       Покинув епископский дворец, троица прошла в опустевший собор. Темные лестницы и узкие коридоры вскоре вывели их к нужной келье. Де Бомон заглянул в щель слухового окошка, чертыхнулся про себя, после чего, не церемонясь, распахнул дверь.       Удивительная картина предстала трем парам глаз: уродливый звонарь, хранитель колоколов Нотр-Дама, сидел на полу, спиной к двери и шептался о чем-то с маленькой белой козочкой, нежно гладя ее по рогатой головке. Потревоженная этим ночным вторжением, Джали испуганно заблеяла, прячась за широкую горбатую спину своего покровителя. Глухой обернулся, да так и замер.       - Ну и где же ваша цыганка? – торжествующе воскликнул Феб. – Видите, ее нет! Она давно бежала, и это явственно подтверждает мои слова.       - Мэтр Фролло, извольте спросить у вашего воспитанника, как давно девушка покинула убежище, - проигнорировав реплику капитана, обратился к своему викарию епископ.       Священник повиновался, жестами сделав Квазимодо несколько знаков. Тот лишь печально покачал головой.       - Он не знает, Ваше Преосвященство.       - Да как не знает! – снова вклинился де Шатопер, подскакивая к уроду, который не казался таким огромным, поскольку сидел. – А ну отвечай, чертово семя, куда делась проклятая ведьма?!       Капитан ухватил звонаря за грудки. Чаша терпения последнего была переполнена.       Со всей ненавистью, которой хромой давно уже пылал к красивому офицеру, бросился он на обидчика. От сильного толчка тот отлетел к противоположной стене. В два прыжка Квазимодо оказался рядом и стиснул мощными руками шею противника. Офицер захрипел; лицо начало наливаться кровью, глаза выкатывались из орбит, руки тщетно пытались ослабить смертоносную хватку.       - Сделайте же что-нибудь!.. – растеряв все свое хладнокровие, воскликнул, обращаясь к архидьякону, Луи де Бомон.       Мужчина заколебался лишь на секунду. Больше всего ему хотелось увидеть, как этот осел испустит дух, и все, что для этого требовалось – не вмешиваться. Но тогда уж точно начнутся разбирательства, Квазимодо арестуют и отправят на виселицу. Возможно, дознание ждет и его самого, а Фролло вовсе не был уверен, что выдержит пытки и не раскроет всей правды. Тронув горбуна за плечо, он сделал внушительный жест рукой, сопроводив приказ очень красноречивым взглядом. Горбун неохотно разжал ладони и отступил, возвращаясь к забившейся в угол козочке. Капитан сполз по стене, кашляя и хватая ртом воздух, потирая только что побывавшую в стальных тисках шею.       - Думаю, здесь мы больше ничего не узнаем, - констатировал де Бомон, покидая келью.       Архидьякон, не оглядываясь, вышел вслед за ним. Шатопер с трудом поднялся на ноги, одарил ненавидящим взглядом горбуна, который вернулся к испуганной Джали и словно напрочь забыл о нежданных посетителях. Помедлил несколько мгновений и нехотя последовал за епископом и его викарием.       - Я побеседую с капитаном, отец Клод, - не оборачиваясь, бросил Луи де Бомон, распахивая двери своего кабинета; священнику ничего не оставалось, кроме как ждать в приемной.       Нервно пройдясь из угла в угол, епископ, наконец, уселся в кресло у камина.       - Присаживайтесь, сударь, присаживайтесь, - он махнул рукой красавцу-офицеру. – Что ж, выходит, осужденная и впрямь покинула стены Собора Богоматери…       - Черт подери, да ведь я только что вам рассказывал…       - Не нужно поминать нечистого в моем доме, сын мой, - внушительно прервал хозяин. – Итак, вы утверждаете, что архидьякон Жозасский, мой вассал и второй викарий, способствовал побегу цыганки с целью… Кстати, для чего ему понадобилась колдунья?       - Ну… - Феб замялся, с трудом подбирая слова и стараясь сдерживать язык. – Он утверждал, что девчонка, якобы, тронулась умом после тюрьмы и дознания. Хотел, кажется, помочь ей… Монсеньор, я человек военный и далек от всех этих лекарских штучек! Но, по моему мнению, так: если девица виновна, здорова она или нет, а ей следует болтаться в петле, а не цветочки нюхать!.. Поэтому я требую разрешения на арест этого священника. Уж на дознании-то он быстро порастеряет всю свою надменность и прямо расскажет, куда дел цыганскую шлюху!       - Вы забываетесь, капитан! – возвысил голос епископ. – Не имея никаких доказательств, вы смеете требовать у меня, епископа парижского, выдать вам на расправу моего вассала и верного слугу Господа? У мэтра Фролло безупречная репутация, а ваши обвинения беспочвенны и даже смешны: отец Клод лично добился от меня запрета на появление на Соборной площади цыганок, египтянок и всего их нечистого племени. Он никогда не стал бы помогать осужденной преступнице тайно покинуть убежище и бежать к своим братьям-бродягам. Вы ошиблись, господин де Шатопер.       - Ошибся?.. Вы, стало быть, обвиняете меня в клевете?!       - Да.       - А что, если я пойду дальше? Что, если сам король узнает об этом происшествии?       - Да каком же происшествии, капитан?! – подскочил Луи де Бомон, теряя терпение. – Хотите рассказать Людовику, как орава ваших солдат прохлопала одну цыганскую девчонку? А приплетать сюда моих людей я вам настоятельно не советую, господин офицер.       - Это угроза? – Феб тоже вскочил с кресла и зло сощурился.       - Да, - епископ холодно смотрел на сверкавшего глазами юнца. – Остыньте, сударь, и послушайте. Я не верю ни единому вашему слову; не поверит и король, который, кстати, весьма ценит и уважает мэтра Фролло как ученого человека и строгих нравов священника. И если вы попытаетесь раздуть из этой истории скандал, вы глубоко пожалеете, вам ясно? Мой вам совет: забудьте ваши бредни и живите спокойно своей необременительной солдатской жизнью. В противном случае у меня найдется масса причин отлучить вас, мой добрый сын. Имейте это в виду, если не хотите окончить свои дни в нищете, умерев от голода рядом с какой-нибудь сточной канавой, словно безродный бродяга! Вам ясно?       Бедняга-капитан побагровел и едва не лопнул от не находящего выхода гнева. Судорожно открыл и вновь захлопнул рот, после чего резко кивнул и пулей вылетел из кабинета.       Увидев пронесшегося мимо офицера, архидьякон приблизительно понял, какой разговор состоялся сейчас за закрытыми дверьми и, наконец, позволил себе облегченно выдохнуть. Обождал пару минут, после чего нерешительно заглянул к епископу.       - Проходите, Клод, не стесняйтесь, - устало произнес Луи де Бомон. – Да закройте покрепче двери, разговор предстоит долгий.       Внутренне содрогнувшись, мужчина выполнил просьбу и приблизился к смотрящему в огонь епископу.       - Вы ничего не хотите мне рассказать? – не отрывая взгляда от пляшущего в камине пламени, спросил тот.       - Нет, Ваше Преосвященство, - бесстрастно произнес священник.       - И вы ничего не знаете об этом деле? Понятия не имеете, куда подевалась девчонка?       Фролло молчал. Выходит, епископ поверил проклятому павлину? Почему же тогда тот вылетел с таким лицом?.. Боже, что теперь его ждет!.. А Жеана? Безумец, он все сгубил своей греховной страстью!       - Думаю, милостью Божьей, все обойдется, - Луи де Бомон де ла Форе соизволил, наконец, повернуться лицом к собеседнику. – Никаких улик против вас нет, ни единого доказательства. По крайней мере, так мне показалось.       - Спасибо, монсеньор! – искренне выдохнул архидьякон.       - Не стоит, - поморщился собеседник. – И в мыслях не было покрывать чьи-то грешки. Но вы слишком заметная персона, и ваши неподобающие священнослужителю деяния бросают тень на всю Парижскую епархию и, в частности, на меня, как вашего покровителя. Впрочем, это вы и без меня знаете. В любом случае, сейчас я хочу знать правду. Так вы замешаны в этом деле?       - Нет, - поколебавшись, ответил Клод.       - В таком случае, возьмите у меня со стола Священное Писание и поклянитесь вечным спасением, что не причастны к исчезновению из собора осужденной, - епископ внимательно следил за выражением лица своего викария.       Тот безропотно подошел к столу, опустил левую руку на Библию и твердо произнес:       - Клянусь вечным спасением, я не знаю, где в данный момент находится цыганская ведьма Эсмеральда…       - Довольно! Мне все ясно, Клод. Не нужно дальше юлить и играть словами – подробности этой истории мне ни к чему. Я не собирался выспрашивать у вас детали – Боже упаси вникать в это темное дело. Хотел только разобраться, кто же из вас врет. Разобрался.       Де Бомон поднялся с кресла и извлек на стол два бокала и кувшин; рубиновая жидкость заплескалась в прозрачных сосудах.       - Присядьте, дорогой мэтр, и послушайте. Очень жаль, что мне приходится вам все это говорить – до самого последнего времени вы казались мне наиболее разумным и благочестивым из всей нашей братии. Однако верно люди замечают: седина в бороду, бес в ребро. Я понятия не имею, для чего вам понадобилась цыганка, но вряд ли стоит верить той небылице, которую вы наплели солдафону. В конце концов, мы ведь с вами ровесники, и я прекрасно понимаю, что мужчине вашего возраста свойственно еще совершать время от времени изрядные глупости, когда речь идет о хорошенькой женщине. Конечно, именно от вас я подобного не ожидал, но это только в очередной раз доказывает, что душа человеческая – потемки, и видеть ее дано одному Господу Богу. Вот только одобрить ваш выбор я, увы, не могу: колдунья, осужденная на смертную казнь, не годится в тайные любовницы архидьякону Жозасскому. Вы хоть представляете, что начнется, если об этом прознает не глупый мальчишка с золочеными шпорами, а кто-нибудь похитрее?!       Священник молчал, вперив тяжелый, немигающий взгляд в кровавую жидкость в прозрачном бокале.       - В общем, так. Вмешиваться в это дело я не собираюсь, как и трясти из вас подробности. Мне глубоко безразлично, что именно вами двигало, отец Клод: я сделаю вид, что вообще ничего не слышал и не видел. Один только совет напоследок: бросьте вашу затею, какой бы она ни была. Я предупреждаю вас со всей откровенностью: помощи от меня, в случае чего, не ждите. Нет ничего проще, чем отмести голословные обвинения; однако если найдутся доказательства, я умываю руки, так и знайте. Я не стану разбираться – отдам вас духовному суду, чтобы они решали вашу дальнейшую участь. Я ничего об этом деле не знаю, и знать не желаю; как и не желаю хоть каким-нибудь боком быть причастным к этой истории. Поэтому очень вас прошу: не забывайтесь. У вас много недоброжелателей, мэтр, которые только и ждут, когда же вы оступитесь. И не стоит заблуждаться на свой счет: вы далеко не уникальны, заменить вас на должности второго викария не составит большого труда… Ну и, в конце концов, если вам так уж нужно, выберете себе в любовницы любую уличную девчонку. А вот с законом играть не стоит – проиграете. Вы меня поняли?       Архидьякон кивнул.       - Ну и прекрасно. Тогда – выпьем, дорогой Клод! И пусть никакие досадные происшествия не омрачат нашей с вами дружбы. Ваше здоровье!       Луи де Бомон поднял бокал; собеседник ответил тем же.       - Разрешите удалиться? – осушив кубок с превосходным красным, спросил Фролло.       - Конечно, Клод, как вам будет угодно, - рассеянно кивнул епископ. – Надеюсь, мы поняли друг друга.       Священник медленно опустил голову – не то соглашаясь, но то прощаясь – и отправился в свою келью.       Какое-то время он возбужденно прохаживался по комнате, не в силах еще поверить в свое везение – кажется, обошлось!.. А потом резко навалились воспоминания. Цыганка в объятиях офицера… алая кровь на белых простынях… его родной брат, приведший в дом проклятого капитана…       Фролло обессиленно упал на колени; плечи судорожно дернулись. Закрыв лицо руками, суровый взрослый мужчина разрыдался, как малое дитя, надрывно всхлипывая и склоняясь к самому полу, точно от невыносимой боли. Жизнь казалась ему отныне конченой.