Sans qu'un remord ne me vienne

      - Эсмеральда!.. Я не верю своим глазам! Вы ли это, моя дорогая женушка?       - Пьер? – бесцветным голосом позвала цыганка.       - Неужто вы нашли способ бежать незаметно из своего убежища и вернуться во Двор Чудес? Кто это там с вами?.. И где ваша чудесная козочка, Джали? Я надеялся, что и она укрылась под сводами собора.       - Да ведь ты тот писака, который ставил на последнем празднике шутов самую, кажется, скучную мистерию за последние пять лет!– школяр решил не дожидаться официального представления. – Со стулом в зубах ты смотрелся куда как лучше, чем с пером в руках.       - Сударь, вы невежда! – оскорбился Гренгуар и тут же переключил внимание на плясунью, удивленно проследив взглядом, как та молча удалилась в свою комнату и закрыла дверь. – Уж не стряслось ли чего с бедняжкой Джали?.. Эсмеральда сама на себя не похожа…       - Ты, брат, похоже, мало смыслишь в женщинах и, в особенности, в этой малютке, с которой по какому-то недоразумению живешь под одной крышей, – заметил Жеан, чувствуя себя в чужом доме вполне свободно.       - Забыл спросить вашего мнения, сударь! – обиделся поэт. – Между прочим, Эсмеральда – моя жена. И я не думаю, что по этому вопросу мне сможет дать совет безусый мальчишка.       - Жена, говоришь? Вот так фокус! Впрочем, потом расскажешь, поскольку мальчишка, по крайней мере, знает столько подробностей, что все их не выложить и за двумя кувшинами доброго вина! Есть в этом доме вино?       - Да уж найдется, - проворчал Пьер, стаскивая с полки приятно булькнувший глиняный сосуд. – Не скрою, что предпочел бы иную компанию, но раз уж ты явился сюда вместе с моей живой и невредимой супругой, думаю, тебя есть за что благодарить. Твое имя, сударь?..       - Жоаннес Фролло де Молендино нарекли меня когда-то, ныне же я только Жеан Мельник, поскольку, кажется, не далее как сегодня вечером брат лишил меня имени.       - Как, ты брат архидьякона Жозасского, моего учителя герметики? Вот уж воистину, тесен мир. Что ж, за это можно выпить! А потом ты расскажешь мне, что же приключилось с моей цыганской женой и куда подевалась ее прелестная козочка, умничка Джали…       ***       - Жеан?.. – Клод, оторвавшись от молитвы, поднял измученный взор на застывшего на пороге кельи школяра. – Мой кошелек вы найдете в верхнем ящике стола – можете взять столько, сколько посчитаете нужным. Однако впредь я вынужден просить вас не беспокоить меня в монастыре: средства вам будет передавать посыльный.       - Братец, вы сейчас изрядно удивитесь, но я пришел вовсе не за деньгами, - юноше стоило больших усилий не добавить: «Впрочем, и от них я бы не отказался». Однако он смолчал: эта неожиданная холодная щедрость произвела на повесу даже большее впечатление, нежели изнуренный вид столь разительно переменившегося за жалкие четыре дня священника.       Глаза его потухли, застыли, точно принадлежали мертвецу; темные круги выступили печатью неизбывной мучительной скорби; уголки сурово поджатых губ опустились, будто одна напряженная мысль владела всем существом; плечи поникли, словно у марионетки, снятой кукловодом с крестовины и брошенной в темный ящик прозябать до следующего представления. Что-то неожиданно больно кольнуло в груди у Жеана при виде брата в этом плачевном состоянии.       - За чем же? – без всякого интереса спросил архидьякон.       - Признаться, меня прислал ваш ученик, Пьер Гренгуар. Не совсем даже к вам… Видите ли, после того, как я счастливо вернул ему супругу, философ решил, что и козочку я тоже помогу возвратить хозяйке. Эсмеральда говорила, что Джали осталась здесь, в соборе…       - Не смей произносить ее имени!.. – точно от удара, отшатнулся старший Фролло, страшно выпучив глаза и беззвучно шевельнув губами.       - Кого – козочки? – изумился школяр.       - Ведьмы! Цыганской шлюхи!.. Не смей, слышишь?!       - Как скажете, братец…       - Я тебе не брат больше, ясно?! Убирайся отсюда ко всем чертям!.. Если бы не ты… из-за тебя она…       Мужчина еще невнятно бормотал что-то, а потом вдруг заплакал под изумленным взглядом Жеана, утыкаясь лбом в каменный пол и в бессилии сжимая кулаки.       Мальчишка принял единственное верное решение – быстро вышел, захлопнув за собою дверь. Оставшийся по ту сторону человек не нуждался в утешении – оно привело бы его, в лучшем случае, в ярость, в худшем – окончательно ввергло в пучину беспросветного отчаяния. Единственное, о чем мечтал сейчас архидьякон Жозасский – это вернуться к той размеренной жизни, которую вел он до встречи с маленькой чаровницей. Вырвать из памяти ее образ, даже если стирать его придется каленым железом.       Он почти не спал в эти дни, все свободное время проводя в молитвах и проваливаясь в черное забытье, только когда сил не оставалось вовсе. Из еды позволял себе лишь черный хлеб; пил только холодную чистую воду. Это не то чтобы сильно помогало – просто не оставляло времени на воспоминания. Они, правда, все равно пытались просачиваться сквозь туманную завесу отрешенных молитв, но Клод упрямо гнал обрывки всяких мыслей о плясунье даже из снов.       Священнику казалось, что он должен возненавидеть ее теперь, и он действительно возненавидел – но только разумом. Душа его по-прежнему находилась во власти чар маленькой колдуньи, а сердце изнывало от неведомой прежде, нестерпимой боли. Опоздал!.. Никогда ей отныне не быть его. И, чтобы жить дальше, Фролло запрещал себе, насколько это было в его силах, любые мысли о плясунье. Да, молитвы помогали; но лишь отчасти.       …Сказать, что школяр был поражен этой короткой сценой – ничего не сказать. Она одна раскрыла ему больше, чем могла бы рассказать длинная, пространная исповедь. Выходит, братец действительно возжелал женщину?! И не просто возжелал… Отчего ж тогда не тронул ее? Ждал… любви? Взаимности?       Юноше сложно, даже невозможно было понять ту гамму чувств, которую испытывал сдержанный с виду служитель Бога по отношению к юной цыганке. Он только уяснил, что здесь кроется нечто большее, чем обыкновенное желание, что за этой неконтролируемой яростью стоит что-то такое, о чем он, Жеан, может только догадываться. И юному шалопаю стало вдруг нестерпимо жаль, что именно он явился причиной неподдельных мучений единственного родного человека. Он решил про себя, что непременно выяснит, что же в точности случилось между братом и уличной танцовщицей. А пока нужно было попытаться вывести из собора козу.       Школяр застал Квазимодо ровно в том же положении, в каком нашли его несколько дней назад епископ, архидьякон и капитан. Горбун ласкал прилегшую подле него козочку, огромной ладонью осторожно поглаживая ее между рожек.       - Квазимодо! – Жеан тронул звонаря за плечо; тот резко обернулся. – Хозяйка просит вернуть Джали.       Парнишка указал на белую козочку, однако урод, кажется, не вполне понял обращенную к нему просьбу. Он поднялся и, сделав угрожающий жест рукой, загородил собой вскочившее в испуге животное.       - Ладно, ладно, не горячись, - школяр примирительно отступил и, пятясь, покинул келью. – Черт, так и знал, что без братца здесь не обойтись, но к нему, кажется, соваться сейчас еще опаснее, чем к горбуну… Да они с ума все посходили из-за малютки! И что в ней такого?.. Девчонка как девчонка, правда, и впрямь прехорошенькая…       - Увы, я один! – добравшись до Двора Чудес, Жеан без стука распахнул дверь и шагнул в сумрак знакомого жилища: странным образом он появлялся здесь уже третий раз и, кажется, хозяева были не то чтобы сильно против его общества.       - Неужто ты не нашел Джали? – искренне огорчился Гренгуар. – Это очень досадно, ведь козочка и впрямь была умнейшим животным!       - Да нашел я ее: сидит в келье, как ей и положено, вместо Эсмеральды. Вот только братец со мной и разговаривать не желает, а как я, интересно, без его помощи должен убедить звонаря отдать козу? Ты видел его кулачищи, мэтр Пьер? Мне что-то совсем не хочется сводить с ними близкое знакомство.       - Квазимодо заботится о Джали? – подняла головку цыганка, взглянув на мальчишку своими большими, печальными глазами.       - Заботится!.. Да он от нее отходит, как мне кажется, только чтобы подняться на колокольню, и тут же мчится обратно.       - Бедняга! Как он добр…       - Добр?! – в один голос воскликнули школяр и поэт.       - Да, добр, - серьезно кивнула плясунья; а потом, взяв со стола ножик, проворно отрезала прядь черных волос и, перевязав лентой, протянула Жеану. – Вот, отдашь звонарю. Он поймет, что ты пришел от меня, и вернет Джали.       - Ладно, завтра попробую, - парнишка нехотя взял протянутую прядь и спрятал в висящий на поясе кошель; плясунья, помедлив немного, тяжело поднялась с сундука и, как обычно, скрылась в своей комнате.       - Как она? – шепотом поинтересовался гость.       - Все то же, - отвечал Гренгуар. – Молчит, ничего почти не ест; иногда, кажется, плачет. Ну это ничего, женщинам нужно иногда пустить слезу – успокоится.       - Женщинам… - задумчиво повторил школяр, вспоминая короткую встречу с братом. – А мужчинам?       - Ну, дорогой мой Жеан, если мужчина плачет от любви, то тут всего-навсего два варианта: либо он мужчина только с виду, либо он любит так страстно, как женоненавистник Пигмалион полюбил однажды созданную им Галатею, растрогав своим пламенным чувством и саму богиню любви, прекрасную Афродиту, - глубокомысленно заключил философ.       Эти слова надолго заставили юного повесу задуматься, и в колледж он вернулся в довольно сумрачном настроении.       ***       - Это ее волосы! – восторженно проговорил Квазимодо, трепетно прижимая к груди черную прядь, когда на следующий день школяр вновь вернулся за Джали. – Госпожа прислала вас забрать козочку?..       Жеан утвердительно кивнул. Горбун печально вздохнул, как бы не решаясь проститься с существом, хоть как-то связывающим его с исчезнувшей цыганкой.       - С ней все хорошо, господин, правда ведь?..       Школяр снова кивнул. Вдруг единственный глаз горбуна осветился какой-то радостной идеей; через секунду он уже поспешно хромал прочь из кельи, попросив напоследок:       - Господин, не уходите! Я сейчас вернусь, только не уходите!..       Юноша пожал плечами и потрепал по голове хорошенькую козочку; та ткнулась в него своими рожками. Ждать горбуна было тоскливо, и Жеан, хотя и внутренне опасаясь новой встречи, все же решил попробовать еще раз поговорить с братом.       - Вы напрасно явились, сударь, - холодно ответил на стук распахнувшейся двери архидьякон; он снова молился, стоя на коленях перед образами. – Я ведь, кажется, попросил вас вчера воздержаться от визитов.       - Дорогой братец, - начал нежданный посетитель, у которого вновь отчего-то кольнуло сердце при виде Клода, а в голове всплыли последние слова поэта, - я только хотел узнать, не могу ли я что-нибудь сделать для вас?.. Кажется, в последние годы я приносил вам одни только расстройства, и если мог бы чем-то порадовать…       - Жеан, вам прекрасно известно, что меня порадует, - сухо ответил священник. – Возьмитесь, наконец, за ум, получите степень лиценциата и найдите свое призвание. Когда вы будете при должности, я смогу спокойно посвятить оставшуюся жизнь служению, с облегчением переложив заботы о наших владениях на ваши плечи. Кажется, я не так уж много от вас прошу.       - Верно, Клод, не так уж много, - школяр нерешительно тронул за плечо удивленно вскинувшего на него взгляд брата. – Я попробую если не полюбить, то хотя бы вызубрить все эти премудрости, обещаю. Я… прости меня, Клод.       Мужчина вздрогнул; он прекрасно понял, что мальчишка имел в виду вовсе не небрежение к учебе, а случай с цыганкой. Умом он уже простил, усмотрев во всем этом деле руку Провидения, сберегшего его от страшного преступления. Однако сердце упрямо выстукивало слово «Предатель». А еще со вчерашнего дня в душе поселилась обида, в которой старший Фролло не хотел признаваться себе самому: юный шалопай приходил за козочкой, за Джали – значит, он поддерживает связь с Эсмеральдой. Значит, он может приходить к ней иногда, разговаривать с ней; и она не гонит его, даже просит привести свою подружку... Архидьякон сделал бы что угодно, землю бы перевернул, чтобы выполнить самую непростую, самую опасную ее просьбу; но все, о чем просила его цыганка, – это оставить ее в покое. Что ж, вот она – самая сложная и едва ли осуществимая задача, но он все же попытается. Но, Боже, как же трудно сдержаться, как хочется поскорее вызнать, как она, где, с кем!..       - Уйди, - хрипло прошептал священник.       - Как скажешь. Передать… передать ей что-нибудь?       - Прочь! – Клод сорвался на крик; Жеан испуганно выскочил за дверь.       ***       - Джали, моя хорошая! – Пьер опустился на колени и ласково потрепал начавшую тереться об него белую козочку.       - А это тебе, - школяр протянул плясунье скромный букетик, собранный, очевидно, впопыхах из прибрежных цветов и трав.       - Квазимодо? – только и спросила она; бледная тень былой улыбки впервые за истекшие пять дней тронула розовые губки.       - Угу. Представь себе, подорвался, как ужаленный, и вернулся вот с этим… Никогда не думал, что угрюмый горбун способен на подобные проявления чувств. Ты что, приворожила его?       - Нет, - плясунья медленно покачала головой. – Пожалела.       На минуту в комнате воцарилось молчание: Гренгуар никак не мог наиграться с козочкой, Эсмеральда задумчиво уткнулась носом в букетик полевых цветов, а Жеан раздумывал, не будет ли слишком бестактным самостоятельно извлечь с известной полки кувшин дрянного вина и выпить с поэтом за счастливое возвращение Джали и, так сказать, полное восстановление семьи.       - Causa bibendi! ¹ Не выпить ли нам по такому случаю, дорогой Пьер? – наконец, не выдержал школяр.       - И то верно! Доставай кубки, дружище. Да не забудь налить и моей очаровательной женушке – хватит ей уже грустить.       - Если бы вино помогало исцелить сердце… - печально вздохнула девушка, но от стакана все же не отказалась. Ей было так одиноко и хотелось хотя бы на мгновение утешить свою скорбь.       -…Дура... Какая же я дура! – несколько часов спустя все трое уже изрядно набрались; одна только Джали сохраняла невозмутимость. – Поверила этому… этому… А он!.. А я ведь любила его. Но это еще не самое глупое. До сих пор люблю, вот в чем ужас; а он использовал меня, как портовую девку, а потом хотел отдать на потеху толпе! И опять бы, верно, стоял со своей знатной шлюхой на балконе и смотрел на мои страдания!.. Да лучше бы я с Квазимодо… лучше бы с монахом… И вот я понимаю все это, а все равно больно. Так больно, что умереть хочется! Вот прямо сейчас бы пошла к Сене и – все.       - Ты все равно сейчас до Сены не дойдешь, - икнув, Жеан дернул за рукав поднявшуюся было Эсмеральду и усадил на место. – Давай лучше еще по одной! Эй, Пьер!.. Черт тебя дери, ты спишь что ли? Вот проклятый философ!       - И н-н-ничего я не сп-лю, - заплетающимся языком отозвался поэт, с трудом отрывая голову от стола. – Сейчас схожу за новым кувшином, где-то у меня тут был припрятан второй…       - Вот дурья башка! – отозвался школяр. – Да мы ведь второй уже выпили!       - Значит, все, - Гренгуар плюхнулся на место, намереваясь снова устроиться на казавшейся ему чрезвычайно удобной столешнице.       - Как все?! Тогда пойдем в кабак! В «Еву» или в «Науку»… Кажется, у меня еще оставались где-то поповские деньги. Клянусь душой, славный парень мой братец! Зря ты его так, малютка… Так куда мы идем, друзья?       - Ты спятил? – с трудом ворочая языком, отозвался Пьер. – Иди сам, чертов школяр! У меня всего одна жена, и я пока не готов с ней расстаться. По крайней мере, не так. Не хочу, чтобы ее вздернули.       - Ах ты, черт побери! Ведь я и забыл, что малышке нельзя и носу высунуть из дому! Вот так незадача… Что ж тогда делать?       - Кажется, в моем стакане еще что-то оставалось, - сонно пробормотал Гренгуар.       - Клянусь Вакхом, это не «что-то», а целая кружка! – обрадовался Жеан. – Другое дело. Тебе налить, малютка?       - Н-н-не…       - Немного? Ладно, вот тебе пара глотков… Ну, будем. Так, о чем это я говорил?.. Ах, да! Братец, кажется, умирает от любви к тебе, Эсмеральда. Мне даже, признаться, немного жаль его. Так что, неужели у бедняги нет совсем никаких шансов? И теперь, когда с Шатопером все кончено?.. Знаешь, как умные люди говорят? Клин клином вышибают. Так-то.       - Ты… Какие еще клинья?.. При чем здесь!.. Жеан, ты не понимаешь… - цыганка шмыгнула носом. – Ведь все это – из-за него, я же рассказывала! Да я лучше со звонарем…       - Ну уж прямо! – усомнился собеседник.       - Ладно, не со звонарем. Но все равно. Лучше… лучше с Пьером, чем с ним!       - Я г-готов! – не поднимая головы, отозвался поэт.       - Да видим мы, что ты готов! – расхохотался школяр. – Ну а если он правда все это из любви делал? Он же женщин в упор никогда не замечал, больно разбирается, как с ними обращаться. Мог бы, конечно, у младшего брата совета спросить, ну да что теперь. Да и вообще у него с головой не очень – попробуй повозись дюжину лет с ретортами, и тебе крыша скоро помашет… Нет, я не к тому, что Клод глупый – он такой умный, что даже противно, – я к тому, что он… это… мыслит нестандартно.       - Вот уж точно, не поспоришь! – фыркнула Эсмеральда. – Все, не хочу больше о нем говорить.       - Ладно, не говори, - легко согласился юнец, в котором неожиданно проснулось странное желание свести братца с плясуньей. – Ты слушай, главное. Он ведь в любви тебе признался? Признался. Силой не взял, хотя мог. Шатоперу на виселицу тебя тащить не дал, своей, между прочим, шеей рискуя… Хотя ему очень хотелось и его, и тебя прямо там, на месте, прибить, уж я-то знаю, - Жеан неосознанно потер щеку, вспоминая тяжелую оплеуху. – Значит, он понял все, осознал, исправился. Да ты из него веревки вить сможешь лучше меня! Тебе-то сплошная выгода. Братец все-таки архидьякон, уважаемый человек, не абы кто. Глядишь, и помилование тебе выхлопочет, а?!       - Не выхле… не сможет он, - цыганка грустно уставилась в пламя свечи. – Он мне говорил, что это невозможно.       - Ну, сейчас, может, и невозможно, а если ты благосклонность проявишь…       - Поди прочь, глупый мальчишка! – всерьез рассердилась девушка и даже толкнула собутыльника в бок, отчего тот пошатнулся и едва не свалился с лавки. – Даже видеть его не хочу, твоего похотливого братца! Он старый! И уродливый!..       - Ну прям уж уродливый… - проворчал Жеан. – Да и не такой он старый – всего-то тридцать три… Ладно-ладно, молчу! Но ты все-таки подумай. Он любит тебя. На свой манер, конечно... Но все-таки любит. Звонарь, кстати, тоже, если тебя это больше заинтересует…       На этом месте болтливый чертенок полетел-таки на пол, а раскрасневшаяся не то от выпитого вина, не то от негодования девушка убежала к себе в спальню, хлопнув напоследок дверью.       - Старик-Везувий стучится в Помпеи… - невнятно пробормотал сквозь сон Гренгуар.       - Не вышло… - потирая ушибленный копчик, констатировал школяр. – По крайней мере, дорогой братец, я попытался. Probatuum est. ²