Вино из молодых мышат

       Я открываюсь под конец.       Гарри лежал, подкидывая над собой золотой снитч, тот самый… Давший ему силы дойти до конца. Тот самый, что он чуть не проглотил в свою первую игру.       Ирония… Он мог погибнуть в любой момент, от чьей угодно руки, но его жизнь была подчинена пророчеству, о котором он долгое время не знал. А теперь он волен жить так, как сам того желает. Только вот от геройского предназначения не сбежать. Сначала аукцион, потом он собрал «грифонов»… А в конце концов вообще на Мстителей и Халка в частности напоролся! Типичное поттеровское везение. Однако по итогам около пятнадцати лет проживания в Токио Гарри понял: всё не так однозначно, как может казаться.       Расследование деятельности Древа Аогири и Акихиро Кано наткнулось на очередной тупик. И даже Мстители, четверо из них, мало помогали делу, даже наоборот, мешали. Памятуя о том, что двоих из четверки чуть не сожрали, Гарри принял дополнительные меры, заключавшиеся в ограничении вылазок и обновлении их расписания. И Брюс почему-то вызывался на все одиночные рейды. Гарри не мог его винить, сам частенько брался за них, когда в голове каша, а на душе скребут кошки. Занять голову чем-то, не относящимся к предмету дум — неплохое лекарство от хандры.       Была ещё одна проблема — его пригласили в Гири. Комитет, состоящий из бизнесменов и политиков, теневые игроки Японии на том же поле, что и Щ.И.Т. Единственным плюсом попадания в эту авантюру стали дополнительные ресурсы, которыми Гири снабжает своих людей. Да и на ребят, команду из которых собрал комитет, интереснее смотреть с первого ряда, а не из задворок. Кстати, надо бы с ними связаться, авось помогут. Две гениальные головы — это хорошо, но ещё шесть лишними не будут.       — Васаби без имбиря, пожалуйста. Спасибо, — надиктовал Гарри и сбросил звонок. С одним из шестёрки он был на короткой ноге. К тому же именно он подсказал идеальное место для «Золотого грифона». И его прозвище было идеальным прикрытием на случай, если кому-то взбредет в голову копать под Гири и шестёрку. В итоге откопает службу доставки, но никак не команду японских Мстителей.       «Во что же я влез», — хмыкнул про себя Гарри и набрал Кондо. «Грифон» вернулся к нормальной работе только утром, и Брюс должен был выйти на смену. Однако после случившегося вчера Гарри не был уверен в этом. Его опасения подтвердились.       — Не вышел? Попросил вычесть из зарплаты четыре пакетика кошачьего корма и куда-то ушёл? Что же это такое, не одно, так другое… Поищу его, а там посмотрим, что делать дальше.       Почему всё так сложно?       Он находит Брюса под мостом, в окружении бомжей и держащего в руках что-то белое, маленькое и пушистое. Котёнка. Гарри держался вдали, но слышал разговоры и смех. Брюс же молчал и прижимал котёнка к себе, будто стремился скрыть его от всех бед мира и исчезнуть вместе с ним. А когда он заговорил, Гарри будто ударило бладжером по голове:       — Знаешь… а мы похожи. Куда бы ни отправился, я везде чужой. Ни семьи, ни крова. У тебя есть хотя бы эта коробочка и братишки с сестрёнками. Мне постоянно приходится бежать и прятаться, чтобы никому не навредить. Тебе приходится бежать, чтобы не навредили тебе.       Сердце Гарри едва не выпрыгнуло, когда Брюс отпустил котёнка в коробку, а один из бомжей положил голову ему на плечо и приобнял его. Гарри кивнул самому себе и решил вернуться в «Грифон». Брюс вернётся, ему просто нужно остыть.       А пока Гарри дорисует главу.

* * *

      Когда тёмное пятно, бывшее Гарри, исчезло, Брюс ткнул в щеку прислонившегося к нему человека. Он сморщил лицо и спросил:       — Порядок, Брюс-аники?       Брюс кивнул. Размышления о том, почему Гарри следил за ним, он оставил на потом.       — Я просто устал, Канаме. Вот и всё.       — От жизни тоже устал?       Брюс запустил пальцы в волосы и потянул за пряди. Неужели это было так очевидно? Столько усилий, а его намерения были раскрыты уличным художником. Он заглянул в коробку: котята играли, и их ошейники позвякивали от каждого движения.       — Я ведь тоже… не хотела жить. Дед думал, что сделает из меня настоящего мужчину, самурая, как в старые добрые времена его молодости… Но уже тогда я понимала, что я не могу быть мужчиной, что это не моя жизнь. Тогда дед отдал меня своим дружкам из старой гвардии, мол, дочка моя бабу родила так что обращайтесь с ним как с бабой…       — Не говори ничего, если не хочешь, — ворвался в разговор мужчина, читавший этикетку от лапши быстрого приготовления. — Мы знаем, что ты пережила, и поможем тебе от этого оправиться.       Канаме качнула головой:       — Брюс-аники должен знать, Гоку-сан. Они пустили меня по кругу. Трогали повсюду, где только могли. Я ненавидела своего дедушку, ненавидела себя… Мать как узнала, её чуть удар не хватил. Она взяла ружье и расстреляла всех этих подонков, даже деда. На неё вся деревня ополчилась, и она отослала меня в Токио, бабка квартиру нам завещала. Я решила её сдавать и жить на улице, встретила Гоку-сана и остальных… А теперь и тебя. Ты будешь надо мной смеяться, но я втрескалась в тебя по уши. — Канаме хлюпнула носом. — Прости, для тебя это, наверное, слишком.       — Вовсе нет. Не слишком.       — Так и скажи, что тебе жалко меня, транса. — Канаме хихикнула и ударила Брюса по голове. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы понять, за что. — Пожалуйста, живи.       Гоку фыркнул и встал с земли. Следом встала Канаме.       — Ну, нам пора. Если какая-то сошка решит занять наши коробки… Бывай, Брюс-аники.       Они ушли. А Брюс снова остался один.       Звон колокольчиков и мяуканье котят стали лишь фоновым шумом, тонким щитом, через который тёмные мысли беспрепятственно попадали в голову. Чего он хочет?       Чего ты хочешь?       Защитить. Спасти. Не позволить никому пострадать по его вине. Люди, город, мир… В его руках сила, которую достаточно один раз обрушить на них, и мира больше не будет. Ненавидит ли он себя за это?       Чего ты хочешь?       Умереть. Вырвать из тела чудовища едва бьющееся человеческое сердце.       Ты ненавидишь себя?       Да, ненавидит. Всем своим сердцем, которое безуспешно старается сохранить то, что осталось в нем от человека. Страшно. Больно. Но иначе никак.       Ты ненавидишь себя?       «Да! Да, ненавижу!» — Брюс подскочил и побежал. Как всегда. Сбегает. Ноги несли его в сторону «Грифона». Он ненавидит и бежит от себя, от того, что он может сделать.       В рукав медленно впитывалась кровь.

* * *

      Гарри определенно не думал, что кровь на рукаве может появиться после простой прогулки. Но вернувшись, Брюс упорно утверждал именно это: «Поранился на прогулке, не беспокойся». Но когда все в порядке, никто не запирается в ванной на полчаса или больше. Никто не говорит, что ему нужно побыть одному. Это… неправильно. Вспомнилось, как буквально за несколько недель до отъезда из Англии он нашел Джорджа, набрасывающего петлю на люстру. Смерть Фреда всех выбила из колеи, а Джорджа в особенности. Он будто потерял половину своей души. Все потеряли что-то тогда.       И Брюс… Он тоже потерял многое. Но он не сдался. Он здесь, он жив. Но все равно Гарри не оставляло ощущение, что что-то в Брюсе надломилось окончательно, безвозвратно.       Гарри запоздало подумал о том, что это верный звоночек того, что было у Джорджа… Но разве это не должно быть очевидным? Разные ситуации бывают. Но эта… иная. Или кажется таковой. Как больная фантазия какого-то психа, кем, возможно, и был лидер Древа Аогири — некто Одноглазый король. Мириады ниточек вели в никуда, не было даже намека на то, что где-то здесь есть такая личность.       Как же всё сложно.       Остаток дня прошел в смутной дымке. Брюс монотонно раздавал заказы, не говоря ни слова. Гарри тоже не спешил открывать рот впустую. Лишь когда кафе опустело, он заговорил:        — Ты никогда не задумывался, почему, когда человек счастлив, другие люди рядом с ним несчастны? Так поддерживается равновесие. За счастье нужно платить отчаянием — то, насколько ты счастлив, определяет, насколько несчастным ты или кто-то другой будет. За желанием следует проклятье. Кажется, — Гарри усмехнулся, — сценаристы Мадоки что-то знали.       Брюс ничего не ответил. Закусил губу до крови. Рассеянно вытер кровь и спросил:       — А если желания нет, а есть только проклятье?       — Такого не может быть, как дипломированный волшебник говорю. Одно связано с другим, и, если один из элементов не задействован… Нет, не так. У многих есть момент, когда счастье и отчаяние находятся в абсолютном равновесии. Даже небольшая капля чего-то плохого может его нарушить и сломать окончательно. Ты сдаешься, теряешь волю к жизни и пытаешься покончить с собой. Я пытался… Максимум, что мне причиталось, это попить чай со Смертью, у неё кстати, хорошо получается.       — А как ты пытался? И сколько раз? — Брюс задал этот вопрос без эмоций. — Я вот застрелиться пытался… Установил бомбу, когда учился в школе… Да и когда эксперимент этот… я не должен был выжить. Извини, если я слишком много на тебя вываливаю.       Гарри потрепал его по плечу:       — Не извиняйся, оно само к этому пришло. Я порезал руку и лёг в ванну, начал набирать воду… Рон меня потом вытащил и чуть не добил, — Гарри пожал плечами. — Шрама не осталось, к сожалению, показать нечего.       — Ты это сделал до того, как уехать?       Гарри кивнул.       — Примерно через полмесяца после победы. Это было далеко не так красиво, как показывают в сериалах для подростков. Я бы даже сказал, это было мерзко.       Кровь, много крови. Зеленый свет заклинания смерти, Большой зал, устланный телами раненных и погибших…       Мемориальные доски и имена на них сплошь друг за другом в Министерстве магии и в Хогвартсе — везде, где шли боевые действия.       Гарри тяжело дышал. Он тонул, снова. Он умирал, снова. Он умер, он умер, он умер…       — Гарри! Ты в «Грифоне», ты в безопасности. Куда бы ни занесла тебя твоя голова, но попробуй дышать со мной. Вдох и медленный выдох.       Голос… чей? Что-то знакомое, не из прошлого… Безопасное.       — Дыши!       И Гарри дышал.