Вино из молодых мышат

      О-Бон. Дни, когда мертвые возвращаются на землю. Августовский воздух ежегодно провожает мертвецов к их живым близким и, наоборот, ведет живых к могилам близких на историческую родину.       В сумрачный предрассветный час Гарри выскользнул из здания «Золотого грифона». О-Бон единственное время, когда он возвращается домой, в Англию. К могиле родителей в Годриковой впадине. Обычно он отправлялся без предупреждения в силу желания одиночества. Но теперь оно его тяготило, и был только один способ избавиться от этого чувства.       Брюс.       Он снова пропал в себе после встречи с Накамурой, как будто из него разом стерли все чувства. Снова уходил в рейды, которые оканчивались… не очень красиво. Горы мертвых тел, кровь… Его меланхолия достигла апогея. Равновесие между счастьем и отчаянием. Желанием и проклятьем. И по этой причине Гарри попросил его поехать с ним.       Гарри ждал его и втайне надеялся, что его состояние не столь всепоглощающее. И его надежда не была бесплодной. Брюс спрыгнул на крышку мусорного бака, а с него — на землю. Открыл бак и вытащил из него завязанный пакет. Пробормотал:       — Нарушители. Продавали наркотики… детям… Я отнес их трупы куда надо.       О крови на одежде Брюса Гарри старался не думать. Эти методы… слишком радикальны. Но его взгляд всё равно тянулся к этой крови, пролитой, чтобы защитить невинных. Но это продлилось недолго: Брюс снял испачканную одежду и выбросил ее. Развязал пакет и вытащил из него чистую одежду. Одеваясь, завязывая на шее платок, он тихонько всхлипнул. Не было смысла допытываться у него о причине, и, когда Брюс закончил, Гарри подошел к нему и слабо обнял, почти не касаясь его руками. Любое лишнее движение могло ухудшить и без того подавленное состояние Брюса. Особенно в свете этого дня.       — У меня… к тебе просьба, — сказал Брюс, утыкаясь Гарри в плечо. — Мы можем после… после Англии попасть в США? Я хочу навестить…       Брюс сглотнул и заплакал. Гарри понимал его как никто другой, но если Гарри потерял маму в возрасте, когда едва мог запомнить родителей, Брюс потерял ее в более осознанном возрасте и до этого пытался защитить ее.       — Ты увидишься с ней, обещаю.       Брюс быстро кивнул и позволил утянуть себя в темноту. Вскоре они оказались у подножия лестницы, ведущей к заброшенному храму. Но, как известно, за невзрачным фасадом скрывается что-то удивительное.       — Это Министерство магии Японии. Здесь нам нужно будет решить несколько вопросов, чтобы попасть в нужные нам места.       Брюс кивнул и посмотрел вверх, на храм. К горлу подкатил ком: тяжесть заброшенной святыни давила на него. Переводя взгляд вниз по лестнице, он заметил тусклые бурые и яркие красные пятна — смесь всех известных видов крови. Здесь умирали и умирают до сих пор. Внезапно, что-то рухнуло Брюсу под ноги, и он отскочил. Немолодая женщина упала лицом прямо на ступени… От удара оно разбилось и деформировалось в нескольких местах. Но вскоре тело растворилось в воздухе.       — Ты тоже это видишь? — спросил Брюс у Гарри. Тот коротко кивнул.       — Тени прошлого вступают в свои права в О-Бон. Люди с даром и избежавшие смерти могут их видеть.       После этого объяснения Гарри заметно вздрогнул, обнял себя и стал оглядываться. В каком-то экстатическом ужасе он отпрянул от лестницы. Запинаясь, он сказал:       — Дождемся Томаса и пойдем. Он нужен, чтобы подписать кое-какие бумаги по твою душу…       Гарри снова вздрогнул и едва не рухнул на землю, но его подхватили со спины. Томас Эллисон. Появился неожиданно, но как будто знал, что происходит и как с этим помочь. Он помог Гарри вернуть устойчивость, затем подошел к Брюсу и приобнял его за талию. Шепнул ему на ухо:       — Amai, ты справишься.       От этого движения и голоса Брюсу стало дурно. Слишком было похоже на Дэйсьюка Такахидо… На того, по чьей прихоти он может потерять себя. Даже не сталкиваясь с ним лично, перестав с того самого пожара видеть его лицо, Брюс всё равно чувствовал его присутствие: где-то рядом, в своей душе… Несмываемый пепел, в котором Дьявол его испачкал, въедался в кожу и добирался до костей. Полностью уже не очиститься, но остановить дальнейшее осквернение можно. И нужно.       Подъем по ступеням к храму давался тяжело: мертвые то и дело преграждали им путь, перешептывались друг с другом, внушали темные мысли. Многие призраки были безногие и длинноволосые. И волосы этих призраков были такие длинные, что касались земли. Брюс отводил взгляд от этих призраков и старался смотреть прямо по направлению к храму, чьи очертания изменялись: он становился целее и ярче. Из Брюса невольно вырвался вздох восхищения.       — Красиво…       С каждым шагом ближе к храму и внутрь него он преображался: старинное убранство сменялось интерьером, будто сошедшим со страниц киберпанк-манги, появлялись люди и разные существа. Девушка в цветной мантии, сидящая за стойкой администратора, застыла, едва увидела Гарри. Она быстро и молча отдала ему и Томасу документы и перья, а после будто стала невидимой.       В воздухе витали миазмы магии, такие плотные, что можно было задохнуться. Но даже сквозь них было слышно, как Томас ругал японскую бюрократию и ностальгировал по времени работы в британском Министерстве. Сжавшись в плотный комок, Брюс сидел между ним и Гарри. Он будто бы и не здесь был. Где-то в другом месте, там, где ничего плохого никогда не происходило. Где он был маленьким мальчиком с живыми и счастливыми родителями: с отцом, который никогда бы не поднял руку и не пил, и с мамой… Такой же красивой, как Брюс запомнил. В светлом сарафане и в фартуке с кружевом, она в отсутствие отца хлопотала на кухне и всегда улыбалась, когда Брюс предлагал ей свою помощь. И она всегда разрешала помочь по мелочи: попробовать на соль какой-нибудь простенький салат, заправить его соусом… В его глазах застыли слёзы. Мысли о воссоединении с ней — не в жизни, в смерти — снова захватили его. Но нельзя… Нельзя больше думать о подобном. Не после всего.       Из мыслительной ямы его вытащил Гарри, который уже закончил возиться с документами и принес вместо них старый видеомагнитофон. Томас же куда-то пропал. Наверное, тоже закончил.       — Это портал, — Гарри указал взглядом на магнитофон. — По-другому через международные границы путешествовать магам проблематично. Нужно прикоснуться к нему, тогда он активируется и перенесет нас в нужное место.       Брюс кивнул и протянул руку к видеомагнитофону. Едва пальцы прикоснулись к устройству, как они мгновенно перенеслись в свой первый пункт назначения — Англию.

* * *

      Годрикова впадина ночью казалась призрачным городом. Местом, где в любую минуту какой-нибудь монстр утащит ребенка в сточные воды… Или в котором живет вампир. Кладбище, как ни парадоксально, казалось Гарри более спокойным и приятным местом, несмотря на некую неустроенность и даже хаотичность установленных надгробий. Ему было нужно только одно — надгробие из белого мрамора. То, на котором изречено: «Последний же враг истребится — смерть».       Вот и оно. Отражает лунный свет и выглядит ухоженным, несмотря на то, что ее почти не навещают. Гарри подошел к надгробию и сказал:       — Мам, пап… Я приехал.       Сдавленно улыбнулся и прикусил губу. Рухнул на колени, не сдержав крик. Зарыл пальцы в могильную землю. И затрясся в беззвучном плаче.       Брюс в это время сохранял дистанцию. Собственные воспоминания вырывались на свет, вторя горю и многолетнему трауру Гарри по ушедшим. Сердце, до этого заходившееся в постоянном быстром биении, замедляло свой ход. Как неисправный часовой механизм, оно было близко к тому, чтобы остановиться. Странник, изгой и урод — это не его дом, не его родители похоронены здесь, но он остается незримым стражем, под чьим крылом можно будет укрыться, когда будут выплаканы все слезы. Ради этого он готов спрятать собственную скорбь, заткнуть, заставить замолчать… ради других. От ночного холода по спине бежали мурашки. Истерзанный, раздвоенный… Но это причиняет боль кому угодно, кроме…       …него. После похорон мамы он напился в очередной раз. Брюс свернулся в кресле и спрятал голову в колени. «Он не найдет меня, он не найдет меня, он не найдет меня…» Но он нашел. Он нашел и сорвал с него вещи.       — Наконец-то, маленький монстр… Она нам не помешает.       Его рука двигалась ниже и ниже… Ниже… Пока не остановилась на…       …на землю падать больно. Благо Брюс упал боком, так вставать легче. Но тяжесть воспоминаний прижимала его к земле при любом раскладе. Тяжесть рук, тяжесть тела… Тяжесть полового органа в тех местах, в которых ему находиться неестественно.       Нет. Сейчас не время поддаваться отчаянию, не время оплакивать себя. Он должен оплакать потерянного мальчика в очках-велосипедах и со шрамом на лбу в форме молнии. Потерянный мальчик… Невзрослеющее дитя, спасенное Питером Пэном — таким же ребенком, не желающим взрослеть. Ребенком, который боится жить в мире взрослых. Едва дрожа, он встал и подошел к поднимающемуся с земли Гарри и заключил его в объятья. Гарри дрожал сильнее, чем Брюс, и он иногда замирал, только чтобы снова задрожать.       — Хватит. Не изводи себя больше. Уверен, они гордятся тобой. Кем вырос, кем стал, как усердно трудишься и всем помогаешь.       Брюс вслушивался в постепенно успокаивающееся дыхание Гарри и успокаивался сам. Находиться здесь было слишком тяжело, могильный холод пробирал до костей, а от дат рождения и смерти, между которыми часто прошло очень мало времени, плакало сердце.       — Нужно… отправляться дальше, — прохрипел Гарри. — Тебе это тоже нужно. Нужно отпустить… и простить самого себя.       Простить себя… Брюс не уверен, что готов к этому. До этого шага слишком далеко. Но он готов встретиться со своим прошлым и отпустить его.

* * *

      Они появились перед небольшим домом, у которого росли несколько цветочных кустов. В неверии Брюс протянул руку к одному из цветов. Такие знакомые и родные… И этот дом… Разве им стоит появляться здесь? В доме, в котором он рос после ее смерти.       Он оторвался от цветов и подошел к двери. Вдох-выдох. Несколько ударов. Что сказать? Как объяснить? Немолодая женщина открыла дверь, держа в руках ружье.       — Тетя Сьюзен…       Где-то сзади встал Гарри, загородив единственный путь к отступлению. Зажатый между двумя людьми, Брюс сдался и упал в объятья женщины, которая к тому моменту отложила ружье. Она гладила его по спине и голове, укачивала, ведя в дом.       — Маленький мой… — она подвела его к дивану, на который он рухнул. — И с другом в кои-веки приехал, а то вечно один. Сейчас сделаю чай…       Хотелось кричать. Броситься в ноги и выть, рыдать, вымаливать прощение… Только за что? За то, что исчез, а потом без предупреждения вернулся? За то, что превратился в существо, способное убить любого, даже если это близкий? Особенно…       — Тетя Сьюзен… Прости меня.       Женщина перестала суетиться. Она, поставив чайник на его законное место, села рядом с Брюсом. Она погладила его по голове, убирая пальцами волосы с его лба.       — Ты очень изменился, маленький… Прическа стала аккуратнее, светлее. И глаза наконец-то блестят от того, что в них есть жизнь! Солнышко… Можешь мне рассказать, ты же знаешь: я всегда на твоей стороне. Что-то случилось, я права?       Брюс кивнул и уронил взгляд на прижатые друг к другу ладони. Пальцем погладил места на одной из ладоней, где остались шрамы. Рассказывать о таком тете Сьюзен точно не стоило бы. Но довериться нужно. Отпустить всё, что его гложет… И стать на шаг ближе к исцелению.       — Я… Прости. Так трудно о чем-то подобном… — он сглотнул. — Тебе лучше сразу приготовиться. То, что я покажу, и о чем расскажу, не для…       — Не для дамских ушей? Твоя старушка уже несколько лет успешно отбивается от военных и журналистов при помощи ружья, я соседям хвастаюсь, что мой племянник герой. Уж меня ничего не удивит и не смутит.       Брюс нерешительно улыбнулся и покачал головой. С одной стороны он не мог допустить, чтобы кто-то из близких узнал. Но с другой… С другой стоит дать знать тете Сьюзен. Хотя бы ей — единственной, не считая Дженнифер, кто был готов принять его любым. А если на этот раз не примет? Выгонит и откажется от него, как от ненужной вещи? Тело будто потяжелело, внутри и снаружи отлилось металлом. Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и, спешно извинившись за свою нерешительность, развязал шейный платок и снял его. Она едва ахнула и протянула пальцы к его шее. Брюс прикрыл глаза, понимая, что именно напугало его тетю. Клеймо.       — Кто… Кто это с тобой сделал? Брюс, маленький…       — Меня схватили. В Японии. Был… эксперимент, — Брюс сглотнул. — Прости… нет, не могу… Не могу сказать… Лучше…       Он открыл глаза. Увидел Гарри, потянувшегося к рукаву, чтобы достать свою палочку. Перевел взгляд на Сьюзен. Она смотрела прямо на него и в неверии протягивала руки. Он хотел сказать, чтобы они не беспокоились, что он контролирует себя… Но слова не давались.       — Брюс, — Гарри подошел ближе, — когда тебе надо принимать лекарства?       — Пока рано, — ответил он тихо и обратился к тете: — Вот что со мной сделали. Я стал объектом собственных исследований. Существом, которому, чтобы выжить, требуется человеческая плоть в качестве пищи. И сейчас я здесь, чтобы… чтобы навестить маму, впервые за все годы, что я бежал и прятался. Прости, что я стал таким!..       Брюс почувствовал, как защипало в глазах. Он поджал губы, опустил голову и зарыдал. Он едва сдерживал крик. Бил себя по губам, щекам, но ничто, казалось, ничто не могло остановить массивный поток эмоций. Он беспорядочно проводил пятерней по волосам, цепляясь за них пальцами в попытке вырвать их.       — Брюс, Брюс, хватит! — Сьюзен схватила его за руки и прижала к себе. — Всё! Ты не виноват, мой маленький… Не виноват.       — Я поз… позволил этому случиться… Не дал отпор… Если бы… Ничего бы не случилось, если бы меня не было! И мама бы… мама бы осталась жива…       Сьюзен встала с дивана, куда-то отошла и вскоре вернулась, стреляя несколько раз в потолок. Брюс вздрогнул и посмотрел прямо на свою тетю. Она отложила ружье на пол и закричала:       — Роберт Брюс Беннер! Я тебя растила вот этими руками с тех пор, как Ребекка отошла в мир иной, в лепешку расшибалась, чтобы ты получил достойное образование… И вот скажи: какую ошибку как педагог и как опекун я совершила, что ты не перестаешь винить себя в ее смерти? Чего я не знаю о тебе?       — Ты не знала только то, что даже я сам о себе не знал… точнее, забыл.       И Брюс рассказал всё: все воспоминания о Брайане, которые были до того момента скрыты, извергались из него рекой, облеченные в слова. Он рассказал всё… особенно о том, о чем он не мог рассказать без содрогания и слез.       — Он сделал это с тобой? Столько лет… и ты вспомнил только теперь?       Брюс кивнул. Он уронил голову на плечо тети и дал волю слезам. Та стала почесывать его по голове. Этот жест такой родной и неуловимый… Маленькая трещинка, заставившая плотину прорваться. Слезы, казалось, не думали останавливаться. Брюс плакал тихо. Все силы, все эмоции ушли на тираду до выстрела. И мир замер, сузился до двух против всех. Маленькая семья против целого мира, прямо как много лет назад.       Наблюдавший за трогательным воссоединением Гарри отметил определенное сходство между ними: кудрявые непослушные волосы, разрез глаз… Даже мимика была практически идентичной. «Вот так, иди, умойся», — услышал он и не заметил, как улыбнулся. Тетя Петунья обычно с ним обращалась несколько иначе, но в сравнении с дядей Верноном она была сущим ангелом. Такая связь — редкость нынче.       Интересно, сильна ли связь поколений, если старшее находится по ту сторону?

* * *

      Сьюзен довезла их до кладбища. Перед возвращением домой она обняла Брюса и в очередной раз погладила его по голове.       — Всё будет хорошо, маленький мой… Я верю в тебя.       Брюс кивнул и кинул взгляд на металлический заборчик, отделявший его от могилы матери. Заборчик, явно установленный после того случая, приведшего к смерти Брайана. Преграда, явно поставленная, чтобы не позволить ему попасть к ней.       Ноги подкашивались, в глазах мутнело. Впервые за столько лет… Он здесь, всего пара шагов, и он рухнет. Крича и плача, отпуская душевную боль на волю. Но не сейчас… Не при Гарри.       Но ведь Гарри позволил себе дать слабину там, в Англии.       А вот Брюс боялся этого. Боялся дать слабину. Не потому, что он может упасть в глазах Гарри. А потому, что не хотел, чтобы это увидела мама…       Как он виноват перед ней!.. Не смог защитить от отца. Позволил циклу насилия продолжиться, убив его. Стал тем самым монстром, которым Брайан его считал. Так значит, все напрасно? Лучше бы он умер тогда! И даже не пытался думать о том, чтобы научиться снова жить после каждого падения.       Он рухнул на колени, оперся на могильный камень… Что он ей скажет? И стоит ли что-то говорить?       — Здравствуй, мама. Давно не виделись. Прости, что так долго не навещал. Сама понимаешь… Когда за тобой охотится армия, как-то… не до того. Надеюсь, ты понимаешь, извини. Я такой дурак! Даже хуже… Гораздо хуже…       Брюс судорожно вздохнул. Вот оно. Уже на грани. А ведь ещё половины не сказал. Если она увидит его таким… Отвратительным, бесконтрольным…       — Отец был прав… Я не человек… Не хочу, чтобы ты видела меня таким. — Брюс прикусил губу, впился в надгробие как последний оплот. — Мама, прости!       Он одернул руки лишь когда услышал треск камня. Снова… Снова чуть не потерял контроль. Потрескавшееся надгробие лишний раз напомнило, что он не человек, а чудовище. Сколько раз он будет наступать на одни и те же грабли и отрицать очевидное? Всё изменилось. Он изменился. Нет, не так…       Он сломался.       Сломался. И любая попытка его починить заведомо провальна. Сломался… Разбитая фарфоровая кукла, которую уже не собрать снова, сколько бы клея ни вылили на стык между осколками. У которой нет дома, нет будущего… И которая никогда не будет свободной.       Твое место в клетке.       Брюс лег на землю и затрясся — не от холода, от слез. Если бы он умер тогда, в детстве, похоронили бы его рядом с мамой? Или монстру могила не к стати и его место на свалке или в поле, где бы он стал пищей для падальщиков? Он шептал всего одно слово, слово, теряющееся во всхлипах и плаче:       — Мама… Мама…       — Я здесь.       Брюс замер. Ему не показалось? Этот голос… Не плод воображения, не попытка искалеченной психики добить его? Это…       — Повелитель Смерти с тобой… Я не знаю, хороший это знак или нет, но платок, который я отдавала японской девочке, попал в нужные руки, и это хороший знак.       Брюс поднялся с земли. Тот платок, который дала ему Норико… Так она получила его от мамы? Из него вырвался облегченный выдох. Мама… Мама здесь. Такая, какой он ее запомнил. Она и правда…       — Но как?.. — выпалил он. — Это из-за утончения границ между мирами в определенные дни?       Женщина покачала головой:       — Я просто не захотела идти дальше.       Брюс протянул руку к привидению. Это она… Не галлюцинация, не сон… Мама. И он заплакал. Но то были не слезы печали, не слезы боли — это слезы счастья и надежды. Надежды на лучшее, на новый день.       — Мама… Прости… прости меня! — крикнул он и сделал шаг назад. Избегал, уворачивался от нежных прикосновений и искреннего материнского порыва утешить своего ребенка. Она с грустной улыбкой покачала головой:       — Не изводи себя. Все эти годы я видела, как ты стараешься ради других. Но это мало кто видит, у плохих вещей всегда и голос громче, и их чаще всего замечают.       Она подошла к нему ближе и протянула к нему руку. Брюс замер под нежной попыткой прикосновения призрачной материнской руки к нему. Даже будучи неживой, она любила его и была готова встать на его защиту. Даже после смерти она оставалась сильной.       — Можешь… забрать меня? Я больше не вынесу…       — Просто ты очень долго был сильным, постоянно сражался. Отпусти это, дай себе отдых от постоянной борьбы. Я вижу, как тебе тяжело, как больно… Так что я прошу тебя: живи. Живи, даже если тебе кажется, что это невыносимо, что ты не имеешь права жить. Те слова, которые ты сказал японской колдунье, правильные. Не забывай их.       «Несмотря ни на что… я буду жить!» — слова, сказанные в необычном воодушевлении, заменившем, пусть и ненадолго, привычную депрессию. Но в то же время… оно было ненастоящим, фальшивым, очередным ее продуктом. Единственная оптимистичная мысль на фоне вечного пессимизма, призванная подчеркнуть другие — темные — мысли. Депрессия Брюса была подобна спирали, которая с каждым витком становится сложнее и плотнее укореняется в психике.       Брюс обернулся и посмотрел на стоящего недалеко Гарри. Когда они вернутся, нужно будет его отблагодарить. Он был рядом в миг встречи с прошлым и именно он дал ему толчок к тому, чтобы взять себя в руки и сразиться с собственными демонами. Чтобы встретиться с прошлым лицом к лицу и принять его. Принять, что оно уже произошло и не изменится. Его остается только отпустить и идти дальше: к людям, к друзьям и семье… к Юри.       Дьявол молчал в О-Бон.