Змееносец

      Ночной Орлеан отличался от дневного, как вечер карнавала от воскресного утра. Ночью все были свободны, и никому не было ни до кого никакого дела.       Кайя, которую чуть не задавили, пока она зазевалась на проходивший мимо духовой оркестр, сидела на бортике фонтана, растирая поцарапанную и опухающую ногу. Вставать было больно, а братца, пока Кайя валялась в пыли, и след простыл. Винить Поля было глупо, ведь он не знал, что Кайя прокралась за ним следом, но все же обидно.       Где-то Кайя слышала, что вывих надо обвязать шерстяной нитью, но из тряпочек из была только старая растянутая лента. Она стянула с волос чудом не выцветшую тряпочку и с шипением обернула вокруг лодыжки. Волосы лезли в лицо, падали на землю, подметали всю грязь, что еще осталась. Кайя зло откинула волосы с лица шлепнув концы прямо в фонтан.       Славно. Чудесно.       Фантазии об изобретательных оправданиях перед матерью, когда она доковыляла бы с распухшей до колена ногой, или перед отцом, если бы ее в таком виде привели в участок, прервала короткая, но резкая боль. Незнакомец опустился перед Кайей, холодными пальцами перехватил ее ногу, сорвал ленту и одним уверенным движением вправил сустав. Кайя не успела даже ойкнуть, только зажмуриться. Когда ничего не последовало, она открыла глаза и осмотрела неведомого доктора снизу доверху. Пришлось запрокинуть голову – незнакомец в золотой маске нависал над ней молчаливою скалой.       Волосы не замедлили сделать свое подлое дело и окунуться в фонтан на добрый фут.       Кайя с проклятиями потащила их из воды, отжимая и пресекая попытки других прядей последовать их примеру.       – Я знаю вас, маска? – насмешливо раздалось сверху. – Вы – тролль из-под моста или портовый грузчик?       Желание расцеловать незнакомца улетучилось также быстро, как боль от вправленного вывиха. Вычурная змеиная маска, щегольская куртка и блеснувшие перстни – плохая компания для одинокой девушки. Да и для любой девушки в принципе. Кайя отжала волосы, пару раз стукнула каблуком по земле, проверяя ногу, встала и натянула собственную маску. Видавшую виды, совсем некрасивую, но любимую. Незнакомец вздрогнул. Да, этой маской Кайя пользовалась и на Хэллоуин тоже.       – Я – тикбаланг, лошадь-оборотень. Кусаюсь, лягаюсь и втаптываю в грязь любое самомнение. По законам потустороннего мира, в благодарность за спасение я должна сожрать своего спасителя или, в крайнем случае, утопить его в непроходимых болотах. Ха. Ха. Ха.        Незнакомец поднял свою маску, и Кайино сердце забилось чуть чаще. Парень смотрел на нее серьезно, с озадаченной морщинкой меж черных бровей. Лицо, непривычное для Нового Орлеана, задумчиво хмурилось, пока он осматривал ее. Темные глаза, цвета в тусклом ночном освещении было не разобрать, из-за густой подводки казались еще больше. Кайя никогда не видела накрашенных мужчин, но ее собеседник не казался женственным.       В шаге от нее, на расстоянии, на которое к ней не подходили и братья, он был каким угодно, но не женственным.       Парень протянул руку к ее волосам, и Кайя заметила, что через его плечо перекинута перевитая множеством лент коса, не уступающая ее собственной. От такого зрелища она слегка опешила, и не шелохнулась, пока он пропускал сквозь пальцы ее спутавшиеся, пыльные, мокрые волосы.       – А horse on a lane with a very long mane… – пробормотал он себе по нос старую детскую считалку. Кайя фыркнула из-под маски – каждый рано или поздно вспоминал эту песенку и считал своим долгом свежо и остроумно пошутить про ее фамилию и гриву. Кайя качнула головой, отбрасывая волосы назад, так, что они снова чуть не оказались в фонтане.       – Да, да, очень мило. Но, быть может, если вы сослужите мне еще одну службу, и подскажете, в какой стороне Лэйквью? Тогда, так и быть, я отпущу вас подобру-поздорову.       Парень широко и задорно улыбнулся, окончательно снимая маску. Кайе все еще приходилось задирать голову – зачем мужчины вырастают такими большими? – и он легко подцепил край ее маски, задев пальцами подбородок. Щеки от неожиданного прикосновения полыхнули, и Кайя вцепилась обеими руками в маску, чтобы он не заметил.       – Знаю, знаю такую страну. За горами, морями, полями, болотами, идти три дня и три ночи. Нипочем одинокой лошадке не добраться туда в одиночку. Но, быть может, с волшебным клубочком да верным соратником пойдет дело на лад?       Он потянул собственную косу, распуская ее. Золотистая лента змейкой скользнула ему в ладонь, и он развернул Кайю лицом к фонтану.       Никто не заплетал ей волос, кроме матери. В доме, полном мужчин, ни один ни разу не расчесывал пальцами ее спутавшиеся непослушные волосы, ни бережно придерживал у корней, чтобы не было больно. Странное, теплое чувство захватило Кайю, пока на ее плечами происходило нечто, по ощущениям совсем непохожее на плетение обычной трехпрядной косы. Через несколько минут ей на плечо упало что-то прекрасное, увитое золотой лентой, как изысканным узором. Она провела по волосам рукой, немного не веря, что они ее собственные.       – Но ночь еще так молода, зачем пускаться в путь так рано? Ведь Золушке главное успеть домой до рассвета, когда карета превратиться в тыкву, – вкрадчиво раздалось над ухом, и Кайя, до того очарованная, мгновенно пришла в себя.       – Вроде речь там шла о полуночи, – с прохладцей в голосе сказала она, поворачиваясь, и ей мгновенно стало стыдно за расстроенное лицо своего спасителя. Чуть мягче, она продолжила:       – Тем более, туфельку свою я уже чуть не потеряла. Похоже, танцы все-таки не для лошадей и Золушек, а для принцесс.       Улыбка вернулась на лицо незнакомца, он красиво, как в книжке, поклонился ей и потянул руку:       – Но один, прощальный танец положен же всем? Разве фея-крестная не обещала вам? В конце концов, не хуже ли наутро думать о том, чего не было, чем вспоминать то, что было?       Кайя могла сходу назвать десяток вещей, о которых лучше не вспоминать, не испытывать и не думать на следующий день, и газетные полосы с надписью «УБИЙСТВО ДОЧЕРИ КАПИТАНА ПОЛИЦИИ НА КАРНАВАЛЕ ВО ФРАНЦУЗСКОМ КВАРТАЛЕ» с последующим некрологом на последней странице были далеко не на первой строчке, но спорить ей не хотелось. Не хотелось и домой, но Кайя, наступив на горло собственной песне, махнула на прощание рукой.       Не успела она отвернуться, как грянул гром, нет, барабаны, тарелки, трубы. Безумие карнавала, на время схлынувшее, шумной волной накатило на улочку, где Кайя нашла прибежище у фонтана. Оглушенная музыкой и толпой, она снова чуть не оказалась в пыли, но унизанные кольцами руки схватили ее и прижали к груди. Под ноги упало какое-то пьяное тело, разливая остатки браги и, похоже, часть своего ужина, на землю. Кайя невольно дернулась, случайно наступив несчастному благодетелю на ногу. Она неловко начала извиняться, вертеть головой, чтобы в таком гаме ее было хоть немного слышно. Но он, будто не заметив, бесцеремонно приподнял ее, ставя ее ноги на свои начищенные щегольские ботинки, и сделал несколько шагов в сторону. Кайя, не катавшаяся так ни на ком, кроме отца в далеком детстве, крепко вцепилась в чужую руку, быть может, оставляя на ней синяки.        Вместе они стояли, как волнорез, а человеческий поток огибал их, словно боясь подступать слишком близко. Чужое тепло, редко, глухо бьющееся сердце скорее угадывались, чем ощущались в окружающем грохоте и мельтешении, но Кайя чувствовала, что еще немного, и щеки ее приплавятся к маске.       Чужие волосы, черные, тяжелые щекотнули ключицу, а голос, будто слышавший, о чем она думала, кошачьей лапкой скользнул по ушам:       – Лучше умереть с воспоминаниями, а не мечтами.       Незнакомец – хотя называть так мужчину, с которым стоишь так близко, Кайе было неудобно даже про себя – развернул ее к себе лицом, не спуская на землю. Он развел ее руки, и серьезной полуулыбкой, стал вальсировать, ничуть не волнуясь о музыке и толпе вокруг.       Голова закружилась, а Кайе стало так весело, так легко, как не было давно. Не затем ли она выбралась сегодня из окна своей комнаты?       И, в самом деле, он же ничего не просил. С ее стороны было бы просто невежливо не дотанцевать танец, ради которого пожертвовали ботинками.       Танец – это так немного.       Что было дальше, можно описать лишь одним словом – свобода.       Конечно, танец был не один. И не два. И не три. Она и думать забыла о ноге, о где-то слетевшей маске, о том, что ей бы найти Поля и поскорее вернуться домой. Она пришла танцевать, и вот она танцевала. Движение, музыка, ночь пьянили, казалось,что они никогда не кончатся. Она смеялась и подпевала вульгарным карнавальным мотивам, высоко вскидывала руки и изгибалась сильнее, чем было прилично. Растрепанная, раскрасневшаяся, в грязном мятом платье, порванных чулках – совсем она не была похожа на приличную юную мэм, которой ее учили быть в школе, какой ее старалась выставить перед соседями мать. Но ей было все равно. Все равно было и ее спутнику, который ничего не спрашивал и ничего не просил. Уверенные, сильные руки вели ее в танце, направляя, ненавязчиво, один за другим показывая новые па. Они вместе смеялись и словно забыли о мире, и Золушкины часы тоже будто забыли, что им пора отбить полночь.       Все было неважно, ведь она была свободна, и она была не одна.              Домой Кайя вернулась, когда небо начало светлеть, а трава покрылась росой. Кайя немного охрипла, слегка озябла и совсем не помнила, как из Французского квартала оказалась в Лейквью, где фонари не горели. Их вообще было немного, и уж точно никто не жег их, когда городу положено спать. Не горел свет ни на Блэквуд, ни на Лейн-стрит. Не горели окна соседей, ни ее дома, но хорошо было слышно, как храпит соседский пес и ухает где-то сова. Темнота не смущала Кайю, ведь она была почти дома и не шла в потемках одна.       У самого дома, который обходили сзади, Кайя осторожно заглянула в дырку в заборе. Papa еще не вернулся с работы – машины нигде не было. Зато видно было, какими зигзагами пробирался домой Поль, вытаптывая мамины цветы и теряя вещи. Кайя осторожно раздвинула куст, прикрывавший тайный лаз, и, стараясь идти по следам братца, прошмыгнула к старой яблоне, устало сложившей ветви прямо к ее окну. Ее спутник бесшумно шел следом, Кайе приходилось оборачиваться, чтобы убедиться он все еще рядом.       – Боюсь, это конец пути. Вот мое логово. Дальше остается лишь обглодать и выплюнуть косточки безрассудного смертного, ступившего в мои владения.       Ее спутник приложил тыльную сторону ладони ко лбу и драматично покачал головой. Кайя негромко хихикнула и подпрыгнула, цепляясь за яблоневую ветку.       Кайя делала так десятки и сотни раз, но то ли ее не вовремя напомнившая о себе нога, то ли съеденные накануне булки, то ли тот дюйм, на который она все же выросла, дали о себе знать – ветка громко хрустнула, осыпая все вокруг листьями, и пуская уродливую трещину по яблоневому стволу. Кайя немедленно отпустила и вжала голову в плечи. В доме послышались голоса, где-то наверху чиркнула лампа.       Ну, зато ее последняя ночь на свободе прошла неплохо.       Ее спутник тронул ее за плечо и прижал палец к губам. Склонившись, он сцепил руки в замок и ловко подсадил ее наверх. Кайя оказалась не так грациозна и, перевалившись животом на мокрую черепицу, чуть не улетела обратно. Не горящий желанием получить такой увесистый подарочек на голову и разборку с четырьмя Санта-Клаусами, парень некуртуазно придержал ее за ноги, и Кайя почувствовала холод мужской руки на месте, где чулки держались на одном честном слове. Стыд придал ей больше сил, чем мотор отцовскому форду, и Кайя все же оказалась наверху.       – Я уже не уверен, от меня ли стоит бежать, – насмешливо раздалось снизу, но Кайе было слишком стыдно оборачиваться, и она притворилась, что всецело занята оконной щеколдой. – Спи крепко, ни о чем не жалей.       Двор осветился отблесками окон, но перед домом никого уже не было. Кайя оглянулась, но рассусоливать было некогда – мама проснулась и вовсю отчитывала попавшего под раздачу Поля. Не тратя время на раздевание, Кайя пихнула под кровать туфли и нырнула под одеяло.Полетел на пол мистер Пигглз, но высунуться за ним Кайя побоялась. Буквально через минуту замок щелкнул, и тихо скрипнула дверью. Сквозь закрытые веки Кайя видела маленький, наверное, свечной, огонек. Maman тихо подошла, ласково подоткнула одеяло и погладила Кайю по голове. Мистер Пигглз, вознесенный маминой рукой и пахнущий лавандой, устроился в уголке, разложив уши по подушке. Еще через минуту дверь закрылась, но замок больше не был закрыт.       Поля было немного жаль, но кто ему виноват. Оставалось надеяться, что мама не заметила, что творилось с Кайиной головой.