Моменты

Было в Палантасской Башне место, которое Даламар готов был обожать даже больше библиотеки, лабораторий и зала для работы с заклинаниями. Купальня. Выдающаяся из башни с противоположной от входа стороны, скрытая от посторонних глаз, она была прекрасна. Даламар обожал после очередного долгого дня расслабиться в горячей воде – с той никогда не было проблем, артефакты, замаскированные на дне неглубокого бассейна, очищали воду, а горячие источники обеспечивали идеальную температуру. Обычно за расположенным окном – почти во всю стену! – к тому времени, когда сюда приходил эльф, царила ночь, и в ясную погоду можно было погасить факелы и видеть небо – во всем его великолепии звезд и лун. Рейстлин не протестовал против выстроившихся на одном из бортиков многочисленных флаконов, пузырьков, фиалов и баночек, и, кажется, даже с любопытством относился к небольшой коллекции мыла с разными ароматами. На травах в основном. Обычно критично относящийся как к своим, так и к чужим слабостям, против этой он ничего против не имел, признавая право ученика на удовольствие. Или ему просто нравился результат, который был на лицо. На голове, вернее, все-таки тот шелковый водопад, которым так гордился Даламар, требовал немалого ухода. Сегодня он припозднился. Свет трех лун заливал помещение, эльфу даже не требовалось зажигать светильник – впрочем, он все-таки оставил тот у бортика, и неспешно разделся. Интересная книга увлекла слишком сильно, и теперь болела затекшая спина, ныла шея и в глаза как песка насыпали. А купальня – лучшее средство от усталости и для спокойного сна после, это он выяснил уже давно. Сложив вещи на скамье, эльф беззвучно спустился по нескольким широким ступеням, покрытым водой и идущим до самого дна. Здесь было неглубоко, если сидеть – вода достигала плеч… Ну, шалафи, наверное, до горла, тот был несколько ниже. И, пожалуй, изящнее, к тайному восторгу Даламара. Не то, чтобы он часто видел своего учителя нагим… Но видел. На самом деле здесь же, в купальне, когда зашел, не убедившись, что она не занята. С блаженным вздохом опустившись у бортика на колени, эльф дотянулся до своей губки. Собственно, тут все было – его, Рейстлин свое уносил. Может, и к лучшему, иначе соблазн был бы велик. Да, тогда он зашел на редкость удачно… В тот день Рейстлин долго работал над каким-то зельем, и в результате небольшого взрыва (маг почему-то казался довольным – может, так и задумывалось?) стал черным не только мантией, но и лицом, и, частично, волосами… Даламар, когда увидел, сначала чуть от ужаса не окосел, а потом еле удержался от смеха. И хорошо, что удержался, а то, может, не так уж и нужен ученик Маджере… Прикрыв глаза, скользя мочалкой по телу и наслаждаясь температурой воды – почти обжигающе, идеально расслабляюще! – он невольно улыбался. Та картинка, увиденная почти мельком – она была действительно красива. И помнилась ярко, как немногое. Рейстлин тогда зажег только несколько свечей, ему всегда нравился живой огонь – то, что он видел даже своим проклятым зрением таким, каким оно было. Чистой энергией, живой, теплой… Желтоватые блики и свет полной Солинари смешались в причудливую сеть света на золотистой коже. Маг сидел на первой ступеньке, отчего нетронутая пеной вода скрывала совсем немногое. Он уже успел отмыться, потемневшие до платины волосы закудрявились на концах. Даламар тогда так обрадовался, что двери открываются бесшумно… И замер, застыл, залюбовался – изгибом узкой спины, красивой линией позвоночника – капли прочертили по нему блестящие, искристые от света полосы. Острые, какие-то особенно трогательные лопатки, выступающие ребра… И ниже, ниже – он тогда просто не мог отвести взгляд, не мог заявить о собственном присутствии. Вода достигала середины ягодиц, и… Честное слово, если бы эльф был хоть чуточку посмелее, он бы не удержался – коснулся бы завлекательных ямочек на пояснице. Но Рейстлин обернулся, обжег золотом глаз – и все, что ему оставалось, это поспешно извиниться и выйти… Даламар тихо вздохнул и погрузился под воду с головой, смывая пену с волос. Воспоминания – короткая картинка, но какая! – снова захватили его. Не в первый раз в этой купальне он представлял, что еще мог бы увидеть. Мечтал о том, что шалафи мог не прогнать его. Мог если не позволить присоединиться, то разрешить посмотреть еще немного. О том, как, подойдя, коснется губами плеча, и того места, где оно перетекает в шею, скользнет ртом вдоль дрожащей жилки – до основания челюсти, как почувствует, что пульс становится быстрее. О том, как, отведя мокрые волосы, оставит след там, под ухом, как позволит себе – ему позволят! – коснуться красивой раковины уха, языком – до самой вершины, по изгибу – обратно, и вобрать в рот мочку, и оставить новый поцелуй – снова на шее, темной меткой по золоту. Собственническим знаком принадлежности. Ведь позволили же ему говорить – «Мой шалафи». Главное, никогда не оговориться при нем. Не назвать иначе. Другим словом, означающим вовсе не учителя и господина. Зажмурившись, ученик величайшего темного архимага откинулся на бортик головой – тот был достаточно низок для этого – и выдохнул, позволяя собственным ладоням скользнуть по телу вниз уже вовсе не с целью мытья. Он мог бы целовать его спину. Вдоль позвоночника – до самой поясницы. Шалафи чуть сутулится, когда долго читает, и хорошо было бы размять его мышцы, расслабить, разнежить… А потом – дотронуться, наконец, до вожделенных, таких завлекательных ямочек на пояснице, до обеих сразу. Коснуться пальцами, вывести спирали длинных формул… И – ниже, промеж ягодиц, до самой кромки воды, не надавливая, не требуя… Даламар невольно выгнулся, сжимая затвердевшую плоть в ладони. Да, он уже давно вожделел того, перед кем трепетал конклав. Желал – не заполучить, но принадлежать. Мечтал о том, как однажды ему все-таки позволят. Пусть не стать любовником, но услужить, занежить, заласкать, подарить хоть немного удовольствия. Стать не просто учеником. Стать нужным. Стать любимым… Касаться себя, мечтая о нем – единственное, что он мог в действительности. Потому что малейшая ошибка, и Даламар перестанет быть даже учеником. И лучше бы тогда его убили, потому что вернуться после этого к конклаву, или искать свой путь… Здесь его путь. И сердце его тоже здесь. Скользнув пальцами к самому основанию, эльф прикусил губу, но стона сдержать не смог. Постепенно нарастающее жаркое напряжение смешивало мысли, заставляло забыться, затеряться в ощущениях, воспоминаниях и фантазиях. Образы сменялись один за другим, и тихое «шалафи», ставшее едва ли не всхлипом, звучало уже не единожды. Потом станет стыдно. Снова. Нет, не за действия – в конце концов, он не немощен, у него есть определенные потребности, и тело требует своего, даже если разуму достаточно знаний – но того, что он позволял себе эти хмельные мечты. Позволял себе представлять… Пачкал образ того, кто давно стал единственным божеством. Эльф вздрогнул, ощутив вдруг чей-то взгляд, невесомое касание – пальцы, легшие на горло. Резко распахнул глаза, уже понимая, кого увидит… Рейстлин был здесь. Встав на колени на бортик, навис над ним перевернутым изображением – или очередной, такой реальной фантазией, фантомом, обманом?! Это его руки легко, без нажима, касались незащищенной запрокинутой шеи, это его дыхание опалило вдруг губы… И этого оказалось достаточно – Даламар выплеснулся с беззвучным криком, задрожал, даже не пытаясь вырваться. Он не хотел вырываться. Даже если за подобное – он слышал, он видел, он все понял! – ему свернут шею прямо сейчас… Вряд ли он станет счастливее. Рейстлин не казался рассерженным. Не смотрел с брезгливым отвращением. Любопытство? Задумчивое, почти насмешливое – да, но не злая насмешка, не ярость неприятия. - Кто ходит в Башне по ночам, - мурлыкнул маг на какой-то незнакомый мотив, - тот поступает мудро. Сейчас. Сейчас его убьют. Эйфория, экстаз – все это сменялось медленным липким ужасом, но – дрогнувшие пальцы, кажущиеся такими хрупкими, не надавили сильнее. Только огладили – задумчиво, мягко. Нежно. Почти предвкушающе. - Ша… Шалафи? - Ученик? Да он же не знает, что делать, понял вдруг эльф. Он сам растерян, сам озадачен! И все-таки, все-таки это не непринятие, которое так страшило – нет там ничего подобного, в этих золотых, таких любимых глазах, даже раздражения, столь частого, нет! - А я вас, - он сжал зубы, не договорив, но в ответ получил только тихое фырканье. - Да я примерно так и понял. Хотя, подозреваю, мои фантазии были поскромнее. Даламар не успевает понять сказанное. А потом ему уже и не до слов вовсе. У Рейстлина губы пахли малиной. И на вкус были – с ягодной ноткой. Не зря утром его ученик, значит, на рынке был!