***
Мэтью снова потер глаза, рассматривая такие родные силуэты из детства. Вот решительная Лондон, с неизменно гордо вздернутым подбородком. Как часто Артур, уплывая по делам, оставлял его с ней? Альфред всегда сбегал к себе, как только корабль Англии отчаливал от берега, и находил себе новое развлечение. Канада так не мог. Чувствуя себя одиноким, он шатался по городу и днями сидел на причале. И тогда ему и стала составлять компанию Гвендолин. Разумеется, дел у столицы Британской империи было много, и так Канада познакомился с другими городами и регионами Великобритании. Заносчивый Шотландия, постоянно спорящий с Гвендолин и регулярно получающий от нее по голове. Сколько раз пошловатые шуточки Скотта спасали его от холодного одиночества? Тихий, почти незаметный Уэльс чаще молчал, чем говорил, но его молчаливое присутствие помогало справиться с одиночеством не хуже шуточек Шотландии. Вспыльчивый и эгоистичный Ирландия — кто бы мог подумать, что даже Патрик умеет поддержать, когда не преследует выгоду? Мэтью был знаком и с Эдинбургом, Кардиффом и Белфастом, но города редко покидали свои острова, в отличие от Лондона. Четыре региона и четыре города со своим духом и огромной историей. Англия не был большой по своим размерам страной, но количество городов и регионов, имеющих свою душу, поражало даже Канаду. Восемь персонификаций на небольшую страну — таким не могли похвастать даже Франция с Германией. Мэтью давно уяснил, насколько сильными и верными помощниками бывали персонификации области или города. Хоть братья Англии и не отличались любвеобильностью, все же всегда приходили ему на помощь, а города Артура обладали таким запасом силы, ума и хитрости, словно видели в этой жизни все. Территория его, Канады, была в разы больше Великобритании, но персонификации у его страны можно было по пальцам пересчитать — братья-близнецы Ньюфаундленд и Лабрадор, делившие одну провинцию на двоих, его скромная столица Оттава, спокойный Торонто и милая малышка Монреаль. Его история не была так уж разнообразна, и у его территорий не было повода становиться сильнее. Конечно, во всем были свои плюсы — все провинции и территории Канады принадлежали непосредственно Мэтью, за исключением Ньюфаундленда и Лабрадора, но братья слишком ленивы, чтобы думать о самоопределении. У Альфреда дела обстояли совершенно по-другому. Из-за своей активности и импульсивности почти каждый второй штат Америки имел свое мнение и историю, а потому и персонификаций у Альфреда было почти столько же, как у всей Европы, вместе взятой. США постоянно хвастался этим, особенно перед Россией, у которого было много городов, но не областей. Иван улыбался и говорил, что зато почти вся его территория принадлежит ему самому. Канада тогда не понимал, что в этом хорошего. Он всегда завидовал Альфреду. Америка был сильнее, его все вокруг любили, он не знал одиночества в окружении своих штатов и городов. И сейчас, слушая столицу Великобритании, Мэтью начинал понимать, в какой на самом деле часовой бомбе жил Альфред, сам того не понимая. Большая часть штатов присоединились к Америке, уже имея свое самосознание, и часто не были рады вступлению в новую страну. Более того, Альфред считал, что чем больше персонификаций у него есть, тем он сильнее, а потому специально разделял территории на несколько штатов. Америка должен был налаживать со всеми своими территориями хорошие отношения, но он заранее объявил себя героем, которого все обязаны любить просто потому, что он есть. Его неопытность играла против него, но Альфред предпочитал действовать по своему усмотрению. — Ты точно уверен, Мэтт? Канада внезапно вынырнул из своих мыслей, понимая, что пропустил все, о чем говорили британцы. Насмешливый взгляд Скотта подсказал, что все это заметили, заставив Канаду смущенно покраснеть. — Я уже говорил, что я готов. — Тогда на тебе подготовка. Альфред объявит войну на следующем собрании, нужно бы успеть к нему. — Конечно, я все понял! Мэтью пытался выглядеть максимально беспечно, но волнение не проходило. А вдруг что-то пойдет не по плану? Поймав поддерживающий взгляд Патрика, Мэт смутился. Интересно, почему Артур и его семья ему роднее брата под самым боком? — Уэльс сейчас на Гавайях. Он недавно звонил — встреча с Налани прошла успешно, она согласна встать на нашу сторону, но только тогда, когда будет уверенна в наших намерениях. Думаю, она озвучит окончательное решение после разговора с кем-то знакомым, например, с Канадой. — столица Британии бросила взгляд оживившегося от такой новости Мэтта. — А я завтра еду в Техас. Мы с Биллом договорились встретиться в Хьюстоне. Кто-то ведь должен проследить за выполнением его обещания. А ты, Патрик, съезди на север. Я знаю, ты любишь разных психов. — О да, это всегда забавнейшее зрелище. — Хохотнул ирландец. — Вот и отлично. Надеюсь, никто из нас не облажается. Завтра они все уедут, и Канада снова останется один. Стоит поехать к Торонто или Оттаве, правда, с ними Мэтт чувствовал себя так, словно говорит сам с собой, настолько их характеры совпадали. На плечо легла тяжёлая рука, и Канада от неожиданности подпрыгнул. Шотландец даже не обратил внимания на телодвижения Мэтта. — Не волнуйся, я пока что никуда не собираюсь. Помощь ведь никому не помешает. Скотт улыбался, но Мэтью и так был уверен — Шотландия тоже рад.***
Не сказать, что Аляска ждал этого с нетерпением, но он определенно скучал по своему дому. И нет, под домом он подразумевал отнюдь не Америку. Борис помнил лицо тогда еще Российской Империи, когда он говорил о продаже его территорий Америке. Ивану самому не нравилось такое решение, но его император был непреклонен. Аляска знал, что бывает и так — иногда лидеры слушают свои страны, иногда — нет, а потому Россию не винил. И до сих пор не винит. Альфред так часто злорадствовал по поводу того, что Россия продал часть своей семьи, как вещь, что и сам Борис иногда начинал в это верить. Особенно подогревали такие мысли многочисленные переселенцы из США, начавшие в сумме превышать количество русских и коренных жителей вместе взятых. Вот только своими Аляска их не чувствовал. Иногда Борис смотрел на себя в зеркало и не знал, кто он и во что верит. Он не мог решить, чего хочет — в один момент он яро сопротивляется Америке, а в другой — проклинает Россию. Иногда даже появлялось ощущение, что в нем живет две разные личности, желающие совершенно параллельных вещей. Во времена правления СССР Иван не раз поднимал разговор о возвращении Аляски, на что Альфред усмехался и говорил, что чертов коммунист этого не дождётся. Борис не знал, рад ли он этому — в последнее время он вообще перестал поддерживать контакт хоть с кем-то. Возможно, Иван бы и смирился с таким положением дел, если бы на сцену не вышел Англия. Артур невозмутимо смотрел на Аляску из экрана ноутбука в руках Ирландии, на фоне бывшей империи блестела золотом и полированным деревом гостиная. Англия держал в руках неизменную чашку с чаем, словно желая убедить собеседника, что это именно он. Когда Аляска впервые увидел Патрика, то не узнал его — он не был знаком с государствами Европы, поэтому перед этим звонком ирландец в общих чертах объяснил, с кем будет разговор. Видимо, до Англии сразу же дошли эти сведения, а потому выглядел он сейчас максимально стереотипно — на фоне богатой гостиной времен Британской Империи, с чашкой чая в руках и твидовом костюме. Ещё и флаг Великобритании на стене, словно случайно попавший в крайний правый угол экрана. Не сказать, что разговор вышел длинным или содержательным, но уж точно поселил в душе Бориса семена какой-то неоправданной надежды. Аляска не очень понимал, на что конкретно надеялся, но грядущие изменения чувствовал нутром. Англия ничего не говорил напрямую, ничего не обещал, и, по факту, и ничего особенного не хотел. Поздоровался, спросил о самочувствии, настроении, и сообщил, что очень рад познакомиться и раньше у него просто не доходили руки ему позвонить. На фоне войны Артура с Альфредом выглядело особенно странно. Англия сразу поймал эту эмоцию и спросил, не напрягает ли его эта тема. Но Аляску не интересовала война и вообще вся эта ситуация. Правда, говоря об этом Англии, Борис задумался о целесообразности разговора, ведь он все же часть Америки, но потом попытался выбросить это из головы и улыбнулся. Упоминая Россию, он немного завис в размышлениях, что не скрылось от Англии. Артур пожелал ему всего хорошего, весьма витиевато пообещал помощь непонятно в чем и отключился. Патрик закрыл ноутбук, попрощался и ушел, оставив Бориса в непонимании смотреть ему в след.***
Боль была адская. Альфред резко сел на кровати, пытаясь осознать, что происходит. Черные мушки перед глазами не давали рассмотреть, где он находится, сердце заходилось в тахикардии. Но это ничего по сравнению с тем, каким огнем болела левая рука. Наконец зрение немного прояснилось, и Америка понял, что вообще-то он у себя в спальне, а на улице восемь утра. Всего полчаса до будильника. Откинувшись на кровать, Альфред крепко зажмурился, пытаясь прислушаться к себе. Левая рука. Техас, Калифорния, Нью-Мексико, Аризона. В районе локтя боль утихала. Другие штаты не предали его. Он не мог этого допустить. Какая Америка без Голливуда, кантри, ранчо, да и вообще без этих штатов? Альфред снова заставил себя сесть и вперился взглядом в левую руку. Конечность выглядела так, словно он макнул ее по локоть в черную краску. Жутковатое зрелище. Когда он снова открыл глаза, над ним ругался Вашингтон и Нью-Йорк. Вот только Альфред не слышал ни звука. Судя по всему, уже день, значит он отключился. Рука болела нестерпимо, и Америка всерьез задумался над тем, будет ли ему хоть чуточку лучше, если он завоет. Нью-Йорк заметила, что он открыл глаза, и стала что-то спрашивать, но Америку хватило только на осуждающий взгляд. Она же обещала, что не допустит этого. Обещала. У кровати только Вашингтон. Вроде, спит — значит устал. Иначе бы и глаза не сомкнул. За окном, судя по всему, рассвет. Сколько он уже так валяется? Боль никуда не ушла, просто стала терпимее. Ну хоть сознание не теряет сразу и на том спасибо. Левая рука была плотно перебинтована и странно пахла. Видимо, пробовали разные мази. Это бессмысленно, Альфред знал это. Он уже видел такое у многих стран. Вот и его очередь. Почему-то вспомнился день последнего собрания. Альфред нагнал Артура и принялся рассказывать, как ему будет хорошо с ним в одной стране, как беззаботно он сможет жить, как сможет перестать хмурится и думать о политике. Артур тогда посмотрел на него, как на нерадивого ребенка, и сказал: «Ты думаешь, что уже взрослый. Ты еще не прошел ту боль, которая делает страну страной.» Тогда он его не понял. Зато сейчас слова дошли до него. Интересно, Англии было также больно, когда он уходил от него? Как чувствовал себя Россия, когда родные покидали его? Югославия от этого вообще умер. Если он не вернет свои штаты, то ближайшие несколько месяцев может забыть о левой руке. Двигаться она отказывалась. Если Америка правильно помнил рассказы Артура, потом энергия страны в теле перераспределиться, и рука снова заработает. Но когда потом и от чего это зависит, Альфред не помнил. Знал только, что его сила уже не вернется. Внутреннее самочувствие было странным, иначе не описать. И будет странно и больно, пока он не вернет их назад. Англия не смог вернуть его, и ему было больно. Россия не смог вернуть своих близких, и ему было больно. Но Америка другой, он ведь герой! Ему все по плечу. Когда он опускал ноги на пол, проснулся Вашингтон. Посмотрел своими серьезными серыми глазами на Америку, его страну, и ничего не сказал. И это чувствовалось так правильно, словно если бы Томас решил его успокаивать, Альфред обязательно бы ударил. Только правой. — Собирай войска, моя столица. Мы будем воевать.