***
В кабинете Германии было душно, тесно и громко. И дело было не в том, что кабинет в принципе не был большим, причина заключалась в количестве посетителей в один день. С самого утра объявился Австрия. Эдельштейн царственно вплыл в кабинет Людвига со своим классическим пренебрежением всем и вся на лице, положил перед Германией документы и уселся на диван у окна. Австрия был первым, с кем немец начал переговоры, как только принял решение о создании Четвертого рейха. Все же Родерих тоже был немцем, формально семьей, а потому и поставить в известность его стоило первым. Австрия никак не отреагировал на идею Людвига, сходу заявив, что для него главными являются условия нахождения Родериха в их новой стране. А потому сейчас, когда все свершилось, нечего было и обсуждать — обо всем уже поговорили заранее. Буквально через несколько минут после Австрии в кабинете появилась злая Венгрия. Элизабет, разумеется, знала обо всем заранее, говорила и с Австрией, и с Германией и сама дала добро на все ныне происходящее. Вот только в документах девушка была не так дотошна, как ее бывший муж — после изучения первичных договоров она просто передала все на усмотрение своему правительству, которое после отмашки своей страны остальные пункты с персонификацией не согласовывало. И это дало Людвигу прекрасную возможность прогнуть их под себя. А потому некоторые пункты договоров вызвали у Лизхен непреодолимое желание закатить скандал, что она и попыталась сделать. Вот только Людвиг не Гилберт, которому можно тыкать и угрожать. Пруссия относился к Венгрии, как к младшей сестренке, чем Лизхен постоянно пользовалась. Германия же ничего подобно не испытывал. Поняв, что поскандалить не удалось, Лизхен села на диван возле Родериха, продолжив обсуждение с ним. Людвиг искренне не понимал, как Австрия, такой весь из себя неприступный и заносчивый, становится понимающим и спокойно выслушивает все, что Лизхен захочет ему сказать. Хотя тем же самым грешил и Пруссия, с разницей лишь в том, что Гилберт постоянно что-то комментировал и мог за это получить по голове. Странные, непонятные отношения. Ближе к обеду, когда в кабинете Германии остался только Берлин, объявились Чехия и Словакия. Людвиг ждал их, уверенный, что проблем не возникнет. Эти две страны почти полностью зависели от бывшего Европейского союза, а потому их политики подписали все бумаги почти не торгуясь. Обе страны чувствовали себя неуверенными в кабинете теперь лидера Четвертого Рейха, а потому просто поздравили страну со всем, чем придумали. Их можно было понять — все документы с их политиками были улажены заранее, подписаны и лежали на столе Людвига, и хоть персонификации не были поставлены в известность, взаимовыгодные условия были найдены и ругаться смысла не было. Конечно, это очень обидно для страны, когда политики не сообщают такие новости, но Людвиг тут был совершенно не при чем. Это личные дела их внутреннего управления, а не его. Словения и Хорватия не пришли, но прислали все подписанные документы о согласии и поздравили с созданием новой страны. С этими двумя странами Людвигу пришлось вести себя предельно аккуратно, ведь изначально не было понятно, какое решение они примут. Что Хорватия, что Словения являлись южной ветвью славян, но за всю их историю германизированные настолько, что не понятно, к кому эти страны сами себя относят. Германское и славянское так причудливо перемешалось, что невозможно было их разделить. Да никто и не пытался. Все остальные страны восприняли новость в штыки, и разозлились особенно сильно, узнав, что будут считаться сепаратистами. Людвиг надеялся, что угроза войны с Четвертым Рейхом образумит хоть некоторых, но нет — перед угрозой войны они решили сплотиться и отстаивать себя. Звонил и ругался Польша, молчал Румыния, ноту недовольства прислали Прибалты, а Болгария, Греция и республика Кипр просто повторно прислали документы о выходе из бывшего ЕС. Разумеется, Людвиг и не собирался их подписывать, вот только заставлял задуматься Кипр. На его второй части находили военные базы Англии, а потому судьбу Кипра следовало оговорить с Артуром. Что интересно, разрывать отношения об ассоциации никто не спешил. Возможно, страны, не состоящие в ЕС, просто надеялись, что для них ничего не изменится. Официальное поздравление пришло из Грузии и Турции, а Украина даже поинтересовалась, в силе ли все их договора. Людвиг уверил Ольгу в том, что ничего не изменилось, и спокойная Черненко принялась поздравлять Германию с новой должностью. Что ж, так даже лучше. Собрание Четвертого Рейха было назначено на утро, а потому Людвиг решил, что пока что не будет ничего отвечать недовольным. У него еще много дел — Альфред был вынужден распустить НАТО, тем самым развязав Германии руки в уничтожении теперь уже вражеских баз на его территориях. Британия же вывел свои вооруженные силы сразу же после собрания, как бы показывая свои намерения Людвигу. А сегодня можно насладиться выполненной успешно частью их с Берлином плана, ведь его официально поздравил Россия и лично Калининградская область. И это грело лучше, чем любые политические победы.***
Война не терпит отлагательств. За множество войн в своей жизни Англия запомнил это, как главное правило. Можно сколько угодно договариваться и плести интриги, но к возможности военного нападения нужно быть готовым всегда. И без разницы — нападаешь ты или на тебя. У Альфреда не было навыков ведения войн в таких масштабах, как у Англии, а потому он допускал ошибки еще до начала как таковых военных действий. Он не учел, что не все его территории хотят войны, и просто поставил всех перед фактом. Он не спрашивал о желаниях своих подчиненных, говоря о военном времени. Возможно, в чем-то он и был прав — война не время для личных желаний, но все же Артур знал — если во время войны выполнять хотя бы элементарные желания своих подчиненных и союзников, они запомнят это, как нечто ценное. Правда, из всех правил были исключения. Это сработало со всеми, с кем Британия применял свое дружелюбие — с Канадой и Австралией, с островными державами и некоторыми штатами, но не с самим Америкой. Альфред воспринимал все добрые шаги ему на встречу, как должное, и чрезмерно наглел. А потому и сам не умел уступать. Англия провел много бесед и выездов за тот месяц, что был у него на подготовку, почти не отдыхал, не спал и не ел, и вообще не успевал ничего, кроме решения политических вопросов. И все это окупилось даже более, чем ожидал Артур. К нему присоединилось больше стран, чем планировал Англия, вспомнить хотя бы Юту. Как только выпадет возможность, нужно бы с ним поговорить. На территории Великобритании располагалось четыре небольших военных баз Америки и одна достаточно крупная, и вместо выведения контингента Альфред лишь усиливал его, видимо, надеясь на добровольное присоединение Артура. Этим он подписал смертный приговор своим людям. Британия спустил курок через секунду после официального объявления войны. На данный момент Австралия уничтожил военные базы Альфреда на своей территории и двигался на помощь Гавайям в сторону Гуама, Германия разобрался с американским контингентом на территории Четвертого Рейха — а это почти сорок военных баз. На территории Италии тоже были военные базы, но Варгас попросил Альфреда убрать их. Вот только Бельгия и Нидерланды поддержали нахождение военных американских баз на их территории, чем сразу и воспользовался Альфред. Буквально через час после объявления войны началась бомбардировка юго-восточных территорий Англии, благо системы противовоздушной обороны отработали хорошо. Конечно, потери его территория уже начала нести, но до столицы еще не дошли. Артур говорил с Нидерландами, но мало чего добился. Де Вар ссылался на свои обязанности в рамках договоренности с США, говоря, что это ведь не их войска напали на Англию, а американские, после чего намекнул, что у него не особо был выбор перед правительством. С тяжелым сердцем оставляя главной в этой ситуации Лондон, Артур отдал столице единственный приказ — выстоять, не впустить врагов на территории Британии. Гвендолин обняла его так, как умела лишь она, и пообещала обо всем докладывать и советоваться. Англия понимал, что скоро начнется бомбардировка его столицы, а его не будет рядом, хорошо хоть Эдинбург вызвался приехать ей на помощь. Сам же Артур находился в кабинете своей резиденции в Род-Тауне — он прибыл на Виргинские острова буквально вчера вечером вместе с внушительным военно-морским флотом Великобритании, захватив по дороге и часть островов, принадлежащих Америке. Это было быстро и легко — им никто не оказывал сопротивления, чему Англия в душе даже удивился. На столе перед Артуром лежала большая карта территорий карибского бассейна с множеством пометок красным и синим маркером, сделанными Англией за прошедшие часы. Ему стоило продумать план, поговорить со всеми, с кем нужно, да и вообще подготовиться. На территории Белиза, граничащего с Мексикой, находилась его небольшая военная база, вот только небольшой она была лишь по официальным источникам. За последний месяц база выросла в разы, и все благодаря помощи самого Белиза и Мексики, вызвавшейся достать для Артура все необходимое. Санча не собиралась участвовать в войне, да и Артур бы ей не позволил — всегда нужно держать козырь в рукаве. Мексика пока что не во многом могла помочь, но в будущем могла сыграть одну из решающих ролей. Часть флота Англия оставил на южной части Багамских островов — близость территории Америки давала хорошую позицию, а отсутствие военных баз и возможность маскировки среди островов спасало от выявления его флота Альфредом. В скором времени планировалось нападение на американскую военную-морскую базу Гуантанамо, в связи с чем Артур и подобрался поближе, на Виргинские острова. Разговор с Кубой получился скомканным и импульсивным. В принципе, как и всегда. Сначала Куба кричал о том, что не собирается воевать, но как только услышал о намерении уничтожить Гуантанамо, обрадовался и предложил помощь. В войну он вступить отказался, но уверил, что не даст американцам сбежать с базы и не будет поставлять им необходимые припасы и помощь. Англия не удивился — документ об аренде территории Гуантанамо Альфред подписал более чем сто лет назад, и с тех пор Куба частенько пытался выгнать американца. Все привело к тому, что США отказались уходить, говоря о том, что теперь считают эту территорию своей. Артур понимал — захватить Гуантанамо будет трудно — у базы выгодное положение, защита гористой местности, удобная бухта, а также большое число военных, персонала и техники. А ещё тюрьма, содержащая самых опасных террористов мира. И ладно бы Альфред их там просто держал — заключенных пытали, озлобляли, а потом отпускали на границе с неугодными территориями. И Артур очень уж хотел увидеть все воочию прежде, чем уничтожить. Все страны Карибского бассейна, вступившие в Британскую Конфедерацию, уже мобилизовали свои войска и готовы выступать по первой же команде Англии. Когда Артур навалится своими силами на Гуантанамо, пытаясь уничтожить как можно быстрее, остальные прикроют ему спину. Как бы Артур не прятался, все же такой флот полностью не скроешь. Альфред наверняка уже в курсе передвижений Англии, а потому все военные базы Флориды подняты, собраны и, скорее всего, уже выступили в сторону Кубы. Вот только флот свой Англия расположил так, словно планирует захват Пуэрто-Рико, а потому и Гуантанамо будет готовиться к нападению, а не обороне. Пуэрто-Рико нервничал и, скорее всего, писал Альфреду письма со своими опасениями. Артур усмехнулся. Эта территория не была ему нужна — сами они нападать не станут, военных сил у пуэрториканцев мало, а потому и смысла в их захвате никакого — только время зря тратить. Тем более, на острове было сильно движение за независимость, и сейчас для них настала идеальная возможность. А потому Артур не станет туда лезть. И может быть, даже поможет добрым словом.***
Франция с удивлением понимает, что на собрании его никто не слушает. Президент бросает неодобрительные взгляды на свою страну, а потом и вовсе приказывает выйти из кабинета. Франциск недоумевает — как он мог пропустить то, что все его правительство теперь падает на колени перед Альфредом? Ведь его народ не согласен с их позицией. Почти сразу после собрания его босс издает документ о создании новой версии Европейского союза, который полностью будет сотрудничать с Альфредом и НАТО, переформированным под новые реалии Европы, спасибо хоть не втянул Францию в прямую войну. На удивление Франциска, в новое ЕС вошло большинство стран, не согласных с Четвертым Рейхом. Франциск был назначен председателем ЕС, но в кои то веки не был рад руководящей должности. Кем он может руководить, если даже не хозяин на своей земле? И сейчас, стоя перед странами нового Евросоюза в роли председателя, Франция внимательно смотрел на своих товарищей по несчастью. Не улыбался Испания, спокойно сидел Романо, а Венециано хмурился и был непривычно серьезным, начиная отдаленно напоминать Рим. Португалия подсел поближе к брату, словно забывая о разногласиях, так же поступили Бельгия и Люксембург, занявшие места вокруг Нидерландов. А под самым боком у самого Франциска сидела его милая Мальта. Если так посмотреть, как минимум половина стран, находящихся в зале, когда-то были великими державами, умели воевать и побеждать, и уверенно смотрели в будущее. И всех их как можно более тщательно заткнул Америка. Когда-то великая Испанская империя сидел с потухшим взглядом и терпел злобное шипение возле уха от своей когда-то колонии. У Антонио теперь не было его знаменитой армады, но Америка решил перестраховался. На территории Испании действовало несколько военно-воздушных баз и общая военно-морская база. То же самое было и у преемника некогда Великого Рима. Америка и у Италии умудрился расположить множество баз — как сухопутных, так и воздушных, и даже достаточно большую военно-морскую. Военно-воздушные базы были и у Португалии, Бельгии и Нидерландов. А вот у Франции никаких американских военных объектов не было. Несколько лет назад, когда его правительство еще было на одной стороне со своей страной, Франциск захотел выйти из НАТО, а потому Америке пришлось выводить свой контингент с французской территории. Вот только глядя на современные реалии, это было не на долго. А значит, нужно что-то делать. И срочно.***
Когда на кухне с утра обнаружился Пруссия, Иван совершенно не удивился. В конце концов, кто он такой, чтобы запрещать своей семье навещать его дом. Гилберт развалился за столом, закинув ноги в военных берцах прямо на скатерть, и пил пиво из горла бутылки. Увидев Брагинского, Пруссия радостно встрепенулся, и даже убрал ноги со стола. — Россия! Вот это неожиданность! Сколько лет, сколько зим! — Да уж, это ведь такая неожиданность — встретить хозяина дома на его же кухне. Завтракать будешь? — А то. Я ж затем и пришел. — Ты, кстати, как в дом то попал? Я ж ключи у тебя забрал. — Ты думаешь, это остановит Великого? У меня есть дубликат. — Гилберт состроил заговорщицки лицо — И не один, чтоб ты знал, ксе-ксе-ксе. Иван горестно вздохнул и открыл холодильник. Иногда Россия смотрел на Пруссию и подозревал, что Гилберт остался Калининградом, чтобы просто развлекаться за счет Брагинского, потому что раньше Пруссия себе такие выходки не позволял, да и с другими странами вел себя хоть и нагло, но хотя бы прилично. Бывшее королевство же. Может быть, прусс просто отморозил себе мозг на Чудском озере, а последствия появились только сейчас? Со времени попадания сначала в Советский Союз, а потом и в Российскую Федерацию, Пруссия не переставал над всеми подшучивать и трепать нервы каждому обитателю дома. Особенно это хорошо удавалось с Беларусью. Наташа хоть и была девушка опасная, с Гилбертом совладать не могла — у того был иммунитет после общения с Венгрией, а потому максимум, что могла сделать — запереться в своей комнате. Хотя и это не было стопроцентной гарантией, что немец не придумает что-то еще. Когда народу в доме было много, Ивана забавляло такое поведение Пруссии, но сейчас, когда каждый живет у себя на территории, любимой целью Гилберта стал именно Иван. Немец регулярно приходил в дом России, проверял крепость русской психики, и, игнорируя свою извечную чистоплотность и перфекционизм, пытался нанести дому Ивана максимум ущерба. Сначала это дико раздражало, но после, когда Брагинский начинал чувствовать острую потребность в чужом обществе, Пруссия заваливался с пивом, жарил вкусные колбаски и смотрел с Россией футбол, громко и матерно комментируя все и вся. Бывали редкие моменты, когда Пруссия вел себя адекватно. Гилберт при желании мог дать дельный совет, посидеть рядом в тишине, когда просто нужно подумать, рассказать забавную историю из общего прошлого. Иногда Гилберт задумывался, и напоминал России Королевство Пруссии. Они так часто пересекались на поле боя и за переговорным столом, что отпустить эти воспоминания было уже невозможно. В такие моменты Брагинский пытался не трогать Гилберта, иначе немец понимал, что русский заметил его состояние, и начинал слишком активно делать вид, что все хорошо. — Что-то ты подозрительно довольный. Натворил чего? — Эх, Брагинский, ты хоть иногда телевизор смотришь? — Да что я там не видел? — А то, что Запад наконец-то перестал быть тряпкой. То, что у тебя выходные, не повод не интересоваться новостями, знаешь ли. Иван убрал с плиты сковородку с омлетом и повернулся к Пруссии. Памятуя о последней их войне, закрадывались нехорошие подозрения по поводу намерений Германии. Воспоминания полезли в голову, и Иван попытался абстрагироваться. Может, стоит подготовить войска? Гилберт, видимо, увидел выражение лица России, став более серьезным. — Да ты не переживай, Брагинский, не станет он к тебе больше лезть, не дурак же. — Ну, у нас с тобой и до этого было много войн, и ты же все равно ко мне полез. Пруссия замолчал и перестал улыбаться. Гилберт всегда напрягался, если ему напоминали последнее его поражение. — Ты же и сам знаешь, что Великий предпочитает выяснять отношения на поле боя. А Людвиг, в отличие от меня, не особо-то и умеет воевать, он обычно находит другие пути решения. Поэтому он, скорее всего, решит с тобой просто договориться. — Знаешь, как-то не обнадеживает. — Брагинский снова отвернулся к плите, раскладывая еду по тарелкам. — Я не очень пойму, почему ты до сих пор не поехал к Германии на помощь. Я тебе не запрещаю, да и не удержишь тебя, когда что-то в голову втемяшится. Пруссия внимательно рассмотрел омлет на своей тарелке, потыкал в него вилкой и таки решил приступить к еде. — Видишь ли, Ваня, Запад меня разочаровал. Он повел себя, как последний трус. — Ты имеешь ввиду решения по поводу Второй Мировой? — Да, именно его. Запад сам захотел воевать, он придумывал такие вещи, которые пугали даже меня, он не жалел и не щадил. Ты не подумай, я не осуждаю, все же я его поддерживал. Но видишь ли, мое мнение таково — если хватает смелости воевать, то должно хватить смелости и выдержать свое поражение. — Я так понимаю, он не выдержал. — Брагинский отложил вилку, внимательно смотря в багровые глаза прусса. О брате Гилберт говорил редко, в основном мимоходом, а развести его на серьезный разговор было и того сложнее. — И что же он сделал? — Он просил пощады для него и меня. Что ж, теперь Иван понимал, какая собака пробежала между братьями. Гилберт всегда опирался на законы чести, и поддерживал брата во всем, даже если сам Людвиг эти законы не соблюдал. Раньше не соблюдал. За последние годы Россия мог наблюдать в Людвиге все больше черт его брата — пунктуальность, острый ум, дотошность в мелочах, гордость и уважение к своим как врагам, так и союзникам. И теперь, зная о том, почему Гилберт не вернулся к Германии, Иван делал вывод, что изменения в Людвиге — это своеобразная демонстрация признания правоты старшего брата, попытка все исправить между ними. — И что теперь? — А теперь я хочу, чтобы он доказал мне, что все понял. — Гилберт предвкушающе ухмыльнулся — И сделал выводы. И тогда я снова буду рядом с ним. — Ты, кстати, как себя чувствуешь? — Не беспокойся за Великого, мне все по плечу. — Пруссия подозрительно покосился на русского — А что? — Думаю вот, не маловато ли слабительного тебе в омлет добавил, а то ты что-то еще подозрительно бодрый. — Ой, да иди ты, шутник хренов. — Взвился Гилберт, но, тем не менее, бросился искать аптечку. Иван усмехнулся. Как же не отомстить Гилберту? Скатерть-то после ног немца стирать придется. Да и нельзя показывать, что разговор заинтересовал Ивана. А то Пруссия больше вообще ничего не расскажет. С него станется.***
Как же эти европейцы были слепы. Они копались в своих проблемах, не видя, что происходит вокруг, и свято были уверены, что больше от Драгана ждать нечего. Конечно, Югославии больше не было. Не существовало больше той страны, которую Сербия считал своим домом. И он был уверен, что виной всему — американский длинный нос, европейское равнодушие и глупость отделившихся хорватов, боснийцев и других виновников торжества. Возможно, Югославия была домом только для Сербии, что и понятно — ведь именно он и был персонификацией когда-то великой страны. Вот только знал об этом лишь Россия. Ивана в принципе сложно было обмануть, да и не нужно — все же русский пришел на помощь с добрыми намерениями, помог выжить, и с ним хотелось говорить откровенно. Теперь же время пришло. Драган чувствовал, что постепенно набирает силы — его войска готовы к новой войне, а Европу достаточно отвлекает Германия. Пора снова становится сильным. Драган усмехнулся и размашистым почерком подписал документ перед собой. Да здравствует Югославия.