***
Огонь потрескивал в походной печи, нагревая большую палатку стран. На раскладных стульях у этого импровизированного камина сидели Шотландия и Техас. Продвижение на территорию Оклахомы было неспешным. Бат сопротивлялся, чуть ли не зубами вгрызаясь в каждый клочок своей земли, но без поддержки в одиночку устоять ему было сложно. Оклахома потихоньку отступал, отдавая свои территории, но регулярно пытался вырваться в наступление. Сейчас же, ближе к ночи, все военные действия остановились, давая странам возможность выдохнуть хоть ненадолго. — Скотт, а что мы будем делать с Батом, когда захватим его? Он не подчинится ни через сто, ни через двести лет. — Ну значит убьем. Шотландия выглядел спокойно, словно сказал что-то само собой разумеющееся. Техас напрягся, смотря на старшую страну. — Но страны же не умирают — По твоей логике и Древний Рим еще жив. — хмыкнул Скотт, закуривая сигарету. — Но подожди, как же тогда можно убить страну? — Ты серьезно не знаешь? — А кто бы мне, по-твоему, рассказал. Я знаю только то, что можно убить город, хоть и не понимаю логику. Получается, Альфред никогда не поднимал в разговорах с Биллом такие темы, и Техасу казалось, что он чего-то не понимает в действиях американца. Но что именно — этот вопрос всегда ускользал из поля зрения. Видимо, Альфред специально ничего не рассказывал, внимательно наблюдая за непокорным штатом. — Ну, понимаешь, территория города также принадлежит и стране, а значит формально персонификация города не обязательна. После смерти города жители не теряют свою идентичность по национальности, потому что принадлежат и стране, но теряют свою уникальность на фоне всех остальных. Исключения только города, которые сами являются странами, типа Ватикана. — Ну, а как же мы убьем Бата, если страна привязана к жителям? — Когда мы захватим его территорию, мы перестанем называть его Оклахомой. Когда жители начнут считать себя техасцами, потребность в Бате исчезнет. — По такой логике и персонификации штатов должны были раствориться в Америке. — Нет. Америка — это совокупность стран, объединённых общей конституцией. У самого Джонса ведь тоже есть территория, принадлежащая только ему. — Но Альфред, насколько я знаю, из-за нашего выхода не может контролировать часть своего тела, значит штаты таки были его частью. — Были, но теперь уже нет. Вы объявили независимость, и жители ваших штатов в большинстве своем сразу перестали считать себя американцами. Иначе быть не может, ты бы почувствовал. Вы ушли по своей воле, а потому и Альфред, по идее просто должен был перестать вас чувствовать. Но он не может с этим смириться, он считает вас своей частью. Как только он поймет, что вы больше не Америка — его энергия перераспределится и он снова сможет управлять своим телом. — Но если мы не растворились в Америке, почему Бат растворится во мне? — Потому что он станет не отдельным штатом в стране по имени Техас, он станет именно частью Техаса. Ты должен будешь включить его территорию в свою, не давать никаких прав, не идти на уступки. Чем быстрее люди начнут считать себя техасцами, тем быстрее не станет Бата. — А что будет со Альфредом после захвата нами Оклахомы? Он же уйдет не по своей воле. Скотт задумчиво выпустил колечко дыма, и как-то нехорошо усмехнулся. — О, это будет больно. Место на его теле, где была сосредоточена энергия Оклахомы, будет болеть столько же, сколько жители Оклахомы будут считать себя частью США. На коже будут сами собой появляться кровоточащие раны, это место не будет слушаться, но боль не пройдет, ведь эти люди подсознательно будут соотносить себя с США. Альфред в любое время может избавиться от последствий потери двенадцати штатов, потому что вы ушли сами — да, США будет слабее, но он будет здоров. Но потеря одного единственного Оклахомы будет уязвимым местом на его теле, болящим, кровоточащим и не заживающим. Есть еще вопросы? Билл отрицательно покачал головой. Но ближайшее время у него было достаточно пищи для раздумий, а потом он снова придет с расспросами к Скотту. Пора становится настоящей страной, а для этого нужны знания.***
Уильям заметил, что выкурил всю пачку сигарет, когда доставал из коробки последнюю. За окном начинался рассвет, что означало пришествие нового дня, а Средний Запад все еще колебался в своем решении. Вечером звонил Вашингтон сообщил о категорическом отказе Альфреда давать новые полномочия и попросил отправляться в бой, так как основные войска сейчас немного заняты. Всю ночь Средний Запад пытался решить, как лучше действовать. Лезть на рожон Уильям не любил, а потому пытался взвесить все за и против, учитывая все свои знания. Он много разговаривал с другими штатами и городами, а потому данные у него были достаточно точные. Он знал о существовании многих военных объектов на территории США, не считая секретные и неучтенные из-за небольшого размера, а иностранные его не интересовали. Три американские базы — в Гуантанамо, Багамских островах и Американском Самоа — были полностью разрушены флотом Великобритании. Штаты, отделившиеся от Америки и присоединившиеся к Англии, забрали девяносто четыре базы, и даже если захватывали их силой — большинство техники и персонала остались не тронутыми и сейчас разворачиваются против Альфреда. Четыре базы на Гуаме были заняты войной с Гавайями, в Пуэрто-Рико мятежи вывели из войны еще пять баз, а в Аляске шесть баз пытались успокоить поднимающиеся митинги. Сам Средний Запад располагал тридцатью одной базой, что было катастрофически мало для ведения войны против Британии с учетом Канады и западных штатов. Вот только по все подсчетам выходило, что у Альфреда оставалось сто восемьдесят три базы, которые в случае неподчинения Уильяма ударят по нему с юга и востока. Получалось, что Средний Запад не мог позволить себе воевать, но и не воевать не мог. Днем с ним связался Англия и сообщил, что он не станет нападать, пока Уильям ведет себя тихо. Американец надеялся, что в случае его отказа от военных действий восточные штаты будут слишком заняты Канадой, а южные — Техасом. Вот только есть еще юго-восток, который при желании может начать военные действия. С ними стоило все обсудить более подробно.***
За Пегги боролся и Антонио, и Артур, но досталась она в итоге Америке. Интересно, почему имена всех мужчин ее жизни начинались на букву А? Наверное, потому, что все трое хотели быть первыми, не жалея средств и сил. Она не знала, чьей победы хотела — она была еще очень маленькой, чтобы понимать, а потому в каждой битве просто ждала итог и поддерживала победителя. В итоге Альфред получил независимость, и Джорджия вошла в его новую страну, как часть Соединенных Штатов Америки, присоединила к себе территории Каролины, а позже получила в подарок Флориду, выкупленную у Испании. И теперь, имея четыре штата, ее стали называть просто Юг. Она считала это название странным, ведь сердцем Юга называли Алабаму, но не перечила. Какая, в принципе, ей разница? Пегги считала себя одной из основных частей Америки. Альфред часто приезжал к ней в гости, и они вместе выбирались на побережье. Конечно, и у них были разногласия, вспомнить ту же гражданскую войну, но в конце концов Альфред ведь выполнил большинство требований. Она уважала и восхищалась Америкой — всегда решительным и энергичным, и считала его если не мировым, то хотя бы ее личным героем. И сейчас она снова убедилась в этом. Альфред не мог даже встать на ноги из-за потери штатов, но это не мешало ему вести войну. Она знала — он сидит в своем кабинете, а потому отправилась отчитываться о ситуации именно туда. В дверях кабинета Джорджия нос к носу столкнулась со Средним Западом. Уильям был явно не в духе, бросил раздраженный взгляд на девушку, и тяжелым шагом пошел прочь. Пегги пожала плечами, постучала, и после разрешения зашла в кабинет. Америка сидел в своем кресле у окна и напряженно всматривался в монитор компьютера на рабочем столе. Левая рука Альфреда была подвязана белой тканью, на лице появился кровоточащий порез, но страна пытался всего этого не замечать, отдавая приказы своим городам. Стоящий рядом Вашингтон внимательно слушал страну и периодически куда-то звонил, а недалеко от двери стояла хмурая Нью-Йорк с перевязанной бинтами головой. Видимо, Канада таки добрался до нее. Интересно, что Канада не трогал Вашингтон. Неужели не хочет причинить своему брату еще и боль от ранения столицы? Во всяком случае, с Мэтью Пегги была плохо знакома — он иногда приезжал к ней вместе с Альфредом, но почти всегда молчал, а потому Джорджия его не особо запомнила. Рейчел бросила на вошедшую девушку нечитаемый взгляд и вышла из кабинета. Америка поднял на Пегги взгляд и приветливо улыбнулся. Джорджия поздоровалась в ответ, села в кресло, сгружая на край рабочего стола страны несколько папок. Альфред сразу взял верхнюю углубился в изучение. У Пегги промелькнула мысль, что в довоенное время Америка не приступал к документам, прежде чем не спросит о настроении и расскажет все, что ему в голову придет, за чашечкой кофе и пончиками с глазурью. Но в кабинете не пахло ни кофе, ни даже фаст-фудом, а на краю стола Америки одиноко стояла не открытая бутылка колы. Несколько длительных минут пролетело в тишине. Вашингтон изучал документы через плечо своей страны, и Джорджия получила возможность внимательнее рассмотреть Альфреда. Под глазами страны залегли темные тени, словно Америка не спал уже много дней. Он был без очков, но выглядел визуально на несколько лет старше, чем обычно. Между бровей залегла напряженная морщинка, которой раньше не было, и теперь она не пропадала даже тогда, когда Альфред бросал на девушку теплые взгляды и улыбался. Несмотря на военную форму, около шеи со стороны нерабочей руки из-под ворота выглядывал кусочек совершенно черной кожи. По спине Джорджии после такого наблюдения словно табун мурашек пробежал. Пегги бросила взгляд на свою перебинтованную ладонь. Под бинтами находился глубокий кровоточащий порез. Англия уже добрался до ее вод, первые битвы были разыграны, и британец не смог приблизится к берегам. Тем не менее Пегги чувствовала свои потери и понимала, что это только начало. Джорджия знала — часть тела чернеет, если территория ушла сама. Интересно, если вдруг Англия захватит Флориду, ее тело будет кровоточить или почернеет? Например, ни у Северной, ни у Южной Каролины не было персонификации, и Пегги была уверена, что это именно ее территории. Конечно, у Флориды тоже не было персонификации, зато была у Майами. Пеги никак не могла наладить отношения с Лукасом — каждая их встреча заканчивалась ссорой, и в пылу Джорджия кричала, что парень никому не нужен, кроме нее — его просто купили, как территорию, и город должен быть благодарен американцам за любую заботу. Пегги знала, как обидно это слышать Лукасу, но поделать с собой ничего не могла. Она видела, как гордо смотрит на Майами Альфред, как часто страна предлагал поехать именно туда, как хвастался широкими пляжами и красотой самого штата, и тихо злилась. Она всегда была верна своей стране, а Флориду просто купили. По ее мнению, их нельзя было сравнивать. Наконец, Альфред поднял взгляд от документов, и голубые глаза страны уперлись в Джорджию. Пегги подобралась, чувствуя изучающий взгляд Америки. — Спасибо, детка. Ты в порядке? Не видела случаем Артура? — Я в порядке, спасибо. Лучше о себе позаботься. Англию я лично не видела, но более чем уверена, что он лично ведет свой флот. Пегги считала себя поистине экспертом в ведении боев на воде, и знала, что не многие могут с ней потягаться. А потому сразу поняла по построению кораблей и их стратегии, что командир врага опытнее ее самой. Альфред кивнул, погрузившись в свои мысли, и Пегги поймала взгляд Вашингтона. Том жестами пытался что-то показать Джорджии, пока страна его не видел. — Не боись, я справлюсь. Он не смог подойти к моим берегам, и не сможет, я приложу все усилия. Артур еще отхватит от тебя по зубам! — Всегда знал, что могу на тебя положиться, детка! — Альфред словно воспрял духом, и Пегги позволила себе немного улыбнуться. Она поняла посыл Тома. Америке нужна любая поддержка, даже если не совсем правдивая. Джорджии была нужна помощь, но просить сейчас смелости не хватало. Альфред и так воюет на несколько фронтов. — Но я все равно не брошу тебя на растерзание старика, уверен, у него еще есть козыри в рукаве. Мой флот уже достиг Британских берегов и разворачивает вооружение. Мы отвлечем Артура, и тебе останется лишь добить. Джорджия улыбнулась шире, пытаясь выглядеть максимально оптимистично. Она не была уверена, что Артур отступит, но должна сделать все для воплощения плана своей страны. Уж она то его не подведет.***
Холодный пол казался самым лучшим, что случилось с ним за последние дни, и когда голова Эстонии соприкоснулась с прохладной поверхностью, он чуть не застонал от облегчения. Над его распластанным телом возвышался Германия, ухмыляясь одной из своих самых нехороших ухмылок, которые только помнил Эдуард со времени прошлой войны, а потому сомневаться в намерениях немца не приходилось. Слезы снова навернулись на глаза Эстонии, измученное тело задрожало, а плач перестал быть чем-то предосудительным, ведь в руках Людвига снова блеснул шприц. Эдуард пока не понимал, почему Германия так жесток с ним. Эстонец ведь сдался, чего же немец еще от него хотел. Ботинок Германии пришпилил пытающегося отползти подальше Эдуарда к полу, а шприц приблизился к предплечью. Эстония жалобно захныкал, бессвязно бормоча просьбы о пощаде. Если Людвиг сделает укол — Эдуарда снова ждал целый день адской боли с огнем в венах вместо крови, жжением в костях, галлюцинациях и невозможностью провалиться за грань сознания. — Не хочешь больше? — Притворно ласковым голосом спросил Людвиг. Язык Эдуарда плохо слушался, а потому эстонец отчаянно замотал головой. — Эх, а я тут тебе новую разработку принес. Точно не хочешь? Эстония жалобно заскулил, пытаясь снова попросить помиловать его за все, что захотел бы Германия. — Что ж, тогда ты, наверное, не будешь против выполнить мою маленькую просьбу? Эдуард закивал, готовый на все, что скажет немец. Ничего не могло быть хуже этого серого помещения с металлической дверью и шприца с неизвестно чем в руках Германии. — Я бы хотел вернуть себе своего брата, который находится у России, и предложил Брагинскому поменять Гилберта на тебя. Вот только Иван поставил условие, что ты должен сам захотеть к нему присоединится. Ты же не против, Эстония? Эдуард снова закивал головой, соглашаясь на что угодно. Эстонец долго жил в Советском Союзе и не мог сказать, что там было плохо. Пожалуй, если бы тогда Литва не подбивал его на отсоединение, Эдуард бы и не ушел. А сейчас, когда выбор стоял между Людвигом и Иваном, ответ был очевиден. — Что ж, славно. Я рад, что мы нашли общий язык. Только смотри, Эдуард, русскому не говори о нашем с тобой времяпрепровождении, а то Иван может расстроиться. И тогда я тебя обязательно найду. Германия выпрямился, поправил китель и с довольной ухмылкой вышел, оставив Эдуарда думать о своем будущем в одиночестве.***
В своей комнате не перед кем держать лицо. Альфред не помнил, чтобы хоть когда-то ему было хуже, чем сейчас. Даже в гражданскую войну, когда территории отделились в своё государство, Америка не чувствовал такой боли. Видимо, потому, что бунтующие штаты тогда все равно считали его своей страной. Слезы текли по щекам, и подушка под головой уже пропиталась влагой. Сидящий рядом Вашингтон попытался помочь, но Америка не хотел ничего делать. Да и не мог, ведь сегодня о своей независимости объявил Средний Запад, после чего почернела вторая нога Америки. За раз он потерял девять штатов — Канзас и Арканзас, Миссури и Миннесоту, Северную и Южную Дакоту, а также Колорадо, Айову и Небраску. Это предательство было больнее всего — Альфред доверял Уильяму и бы уверен, что он никогда не покинет Америку. Более того, искренне удивлен был даже Вашингтон. Конечно, Альфред понимал, что перегнул с давлением, но с каких это пор Уильям стал таким нежным? Конечно, угроза захвата территорий другой страной — это не самая приятная перспектива, но Альфред бы со временем помог. Если бы, конечно, смог. Средний Запад же заявил, что воевать не станет, особенно когда и шансов на победу у него как таковых нет, на что Альфред кричал, что от Уильяма требуется просто задержать. Самое обидное, что нога именно почернела, а не начала кровоточить. Жители девяти штатов были рады отделению. Чем же им так не угодил Альфред? Возможно, он что-то упустил? Но был и положительный момент даже в таком печальном событии. Уильям создал именно независимое государство с громким названием — Центральной Американской Республикой. Независимое, не принадлежащее Британской Конфедерации. Сразу после отделения Уильям прислал Альфреду документ о нейтралитете ЦАР, указывая, что Англия такой документ уже подписал. А это значило, что в случае согласия Альфреда фронт войны резко уменьшает, хоть и оставляет на растерзание Оклахому. Вот только Америка не мог подписать такой документ, ведь это бы означало признание ЦАР. А этого допустить нельзя. Томас дежурил у его кровати, как часовой, у дверей в комнату Альфреда круглосуточно стояла охрана. Столица сидел у кровати Америки и держал свою страну за единственную функционирующую руку, пытаясь унять ее дрожь. Периодически Альфред проваливался в сон, а при пробуждении снова начинал плакать от боли и обиды, и никакие обезболивающие ему не помогали. На третий день при пробуждении Альфред взвыл раненным зверем, пытаясь побороть себя. Вашингтон гладил его по волосам и шептал, что все будет хорошо. — Не будет. — буркнул Америка, пытаясь укрыть одеялом с головой и не начать снова плакать. — Ты скоро поправишься и победишь Англию, вот увидишь. — Да когда это будет? Я и не двинусь без боли, сколько ж времени пройдет до моего полного выздоровления? — Ну, ты можешь завтра проснуться здоровым, если захочешь. — Звучит так, словно это зависит от меня. — Разве Англия тебе не рассказывал, что это зависит именно от тебя? Альфред убрал одеяло с лица и посмотрел воспаленными от частых слез глазами на свою столицу. — Что ты имеешь ввиду? — Твое тело почернело, что значит, что в своем значительном большинстве люди двадцати одного штата, покинувшего тебя, больше не считают тебя своей страной и рады решению своих штатов. А это значит, что они просто пропали из тебя добровольно. Их отголоски не будут преследовать тебя, как после насильственного захвата территорий, ты больше не почувствуешь их силу и голоса. И сейчас они связаны с тобой только тем, что ты все еще считаешь эти штаты и их людей своими. Как только ты смиришься и поймешь, что больше с ними ничем не связан, энергия оставшихся территорий перераспределится в твоем теле и ты будешь здоров. Да, слабее, чем ранее, но здоров. — Но они ведь мои! Я обязательно верну их, а потому как же я могу смириться и признать их? — Я не говорил, что ты не должен пытаться их вернуть, ты просто должен понять, что теперь они не твоя территория, и тебе придется захватывать их силой. Альфред снова укрылся одеялом с головой. Вашингтон говорил то, что и самому Америке давно приходило в голову. А раз он снова будет здоров, то стоит попробовать. В конце концов, какая разница, в каком статусе находятся предатели? Они все равно в итоге вернутся к нему. А потому стоит попробовать просто это осознать. Снова взглянув на столицу, Альфред неохотно кивнул в сторону своего стола. — Дай мне документы в красной папке. Ты прав. Я все подпишу. Это все равно уже не имеет значения.***
Эти несколько дней дались Венециано сложно, но теперь, когда все сделано, торжество затапливало душу итальянца, заставляя глупо улыбаться сидящим перед ним странам. Их правительства заигрались — прогнулись под Америку, словно его слово — закон для всего мира, выполняли любые поручения из-за океана, поставили множество военных баз на собственных территориях, словно клеймя американским орлом свои родные земли. Северный Италия не мог с этим смириться, как и его южный брат. Но теперь все хорошо. Теперь американских баз нет. Теперь его правительства нет. Теперь нет ни администраций, ни министров, ни договоров или обязательств. Теперь они все построят с нуля. В кабинете еще пахло гарью — для реализации их плана пришлось вводить войска в Рим, а также другие крупные города Италии. Испания последовал за братьями Варгасами, безжалостно свергая свое правительство и помогая поступить так же и в Португалии. Они давно разработали этот план, но раньше не было потребности действовать так радикально. А теперь — есть. За окном все еще дымились баррикады, многие кабинеты министерств и администраций выделялись выбитыми окнами и копотью от пожаров, но Венециано ничего не волновало, кроме его новой страны. Ему так часто ставили в укор непохожесть на его деда, что забывали, что он вообще-то его наследник. Ну ничего, миру придется вспомнить его великого предка, потому что Римская Конфедерация не даст ничего забыть. В кабинет величественно вплыл Ватикан, заставляя Венециано подобраться и напустить на лицо прежнюю беззаботность. Наверное, на фоне зияющей дыры на месте окна с видом на развороченную площадь весь его вид вызывал ощущения ребенка с динамитом в руках, но Ватикан ничего не смутило. Видимо, пришел читать нотации. Испания и Южный Италия напряглись, но попытались не показывать это пришедшей стране — слишком уж велико было его влияние как религиозное, так и финансовое. Варгас не знал, что ожидать от Ватикана, а потому ничего не предпринимал, давая тому занять место возле дыры в стене. — Если нужны будут деньги, только скажи. Феличиано непонимающе повернулся к стоящей рядом стране. — Ты с нами? — С вами Бог.