***
Изначально Драган считал, что эта война не продлится долго. Так и было — территория Болгарии встречала Югославию без особого сопротивления. И все было хорошо, пока он не дошел до столицы этой страны. София встретила его артиллеристскими обстрелами, бомбардировками и постоянным атаками в совершенно любое время. Оказалось, что Филипп просто заманивал Драгана, расставив заранее силки, и теперь атаковал в полную свою мощь. Югославия не сомневался, что его армия в разы превосходит противника, но все же ничего поделать не мог — слишком мало место было для маневра, а потому пришлось отступать. Следующие несколько недель они все еще топтались на одном и том же — Югославия нападал, Болгария оборонялся, и никто из них не мог одержать верх, несмотря на численности армий, орудий или тактическое превосходство. Драган начинал тихо бесится, ситуацию накаляла приближающаяся зима. Сидеть в окопах не представлялось разумным решением, особенно учитывая, что сам Филипп окопался в городе и держатся может еще долго. Пришлось идти на мировую. В зале переговоров они были вдвоем. Болгария не выглядел особо потрепанным, но все же следы усталости оставили свои отпечатки на его внешнем виде. С начала совещания прошло несколько часов, и вроде как Филипп не хотел больше воевать, но окончательного ответа не дал. Они оговорили множество мелких военных моментов, периодически затрагивая общую ситуацию. Югославия все никак не мог выйти на нужную тему разговора, а потому злился. В конце концов, Болгария демонстративно встал, собирая вещи, словно готовясь закончить разговор и уйти. — В этом мире не осталось места для таких государств, как ты. Филипп удивленно взглянул на Драгана. Югославия понимал, что раз уже тема начата, и внимание оппонента обращено на него, стоит продолжать напор. — Турция — больной человек Европы. И ты же понимаешь, что выбора то у тебя нет — или я, или Садык. Вместе мы сможем оказать ему сопротивления, по отдельности же потерпим поражение. А ты ведь и сам знаешь, в современных реалиях он обязательно посягнет на наше. Филипп молчал, но собираться перестал. Судя по взгляду, он обдумывал сказанное Югославией. — Мы ведь можем прописать те условия, что ты выдвинешь. А Турция вряд ли пойдет на уступки. Болгария вынырнул из своих мыслей, невозмутимо закрыл дипломат и направился к двери. Драган хотел было обернуться и бросить напоследок какую-то громкую фразу, но Филипп остановился у двери, глядя через плечо. — Я пришлю тебе список моих требований, Драган. И если ты согласишься хотя бы на основные, то я соглашусь объединится с тобой. Но учти, мы будем равны в нашем союзе. Другого я не потерплю. Хлопнула дверь, но Югославия уже не слышал этого. В душе он ликовал. Вот и конец войны.***
Кто бы подумал, что Франциск станет опасаться Венециано? Еще и опасаться всерьез, не притворяясь, избегая встреч и общих собраний. Варгас вроде внешне и остался тем же дурачком, теперь же в глубине его глаз притаился хищник — иногда, во время обязательных саммитов Франциск ловил его взгляд, когда Италия вроде как спал. Вернее, делал вид. Взгляд больше всего был похож на Римскую Империю, подозрительно поглядывавшего на него в бытность Галлии. Буквально месяц назад Франция лично совершил переворот, придя на заседание его министров с автоматом. Никто из них не ожидал такого от страны, но свидетелей не осталось — уж Франциск то об этом позаботился. У него не было времени устраивать демонстрации и митинги, да и ресурсы не хотелось тратить на такое бесполезное дело. Кто б услышал — посмеялся — Франция и не хочет бастовать! Но решить все самостоятельно оказалось проще и быстрее — американские корни еще не успели прорости далеко, а потому Франциск быстро собрал новое правительство и объявил всем соседям, что он в нейтралитете, и все, что творилось до этого — ответственность Альфреда, с него и спрашивать. Страны Бенилюкса еще пытались договориться со своим правительством, когда Франциск распустил Европейский Союз, оглянулся вокруг и нацелился на Африку. Ему нужно быть сильнее, а для этого необходимы ресурсы. А потому просто позарез были нужны колонии.***
За окном слышались взрывы, от которых Сингапур раз за разом вздрагивал, но не прекращал своего занятия. Шредер пыхтел, медленно уничтожая очередную бумагу, и Анг мимоходом подумал, как бы не сломать его, используя вот уже столько дней подряд. И, видимо, использовать придется еще долго — бумаг на уничтожение подобралось много, а времени почти нет. Может, просто купить еще один? Хотя вряд ли сейчас хорошее время для покупки. Звуки выстрелов послышались ближе, как будто в здании, и Сингапур на время прервал свое занятие, прислушиваясь. Он знал, что времени до прихода Яо немного, но надеялся управиться как можно быстрее. Кто ж ожидал, что Китай решит брать все в свои руки? Сначала Яо напал на Малайзию, и, захватив буквально за месяц и не обращая внимания на собственные потери, целенаправленно отправился в Сингапур. От Малайзии не было никаких новостей, но, насколько знал Анг, до персонализации этой страны Китай не добрался. Видимо, тот спрятался у кого-то из соседей и пережидает. Сингапуру тоже бы следовало так поступить, вот только почти вся его территория уже под контролем Китая, тело болит и плохо двигается, а сам Анг не может уйти, пока не уничтожит все эти бумажки. Слишком ценные бумажки. За дверью послышались тяжелые шаги. Пытаясь не поддаваться панике, Анг резко собрал часть бумаг и метнулся к окну, пытаясь открыть его одной рукой. Конечно, идея очень так себе — никто не должен это видеть, но лучше так, что в руки к Яо. Дурацкое окно не поддавалось, а дверь за спиной Анг с грохотом открылась, словно ее пинком выломали вместе с замком. Хотя почему словно? Боясь пошевелиться, Сингапур медленно повернул голову и встретился взглядом с разозленным Яо. Быстро оценив обстановку, Китай в два больших шага преодолел пространство между дверью и окном, схватил Анга за ворот костюма и силой опустил в кресло вместе с ворохом бумаг в руках. А потом и сам нагнулся, пресекая возможность Сингапура встать и смотря в глаза напротив. От Яо волнами исходила какая-то скрытая мощь, заставляя Анга вжаться в кресло и втянуть шею, словно надеясь, что Китай перестанет обращать на него внимание. Очень тщетно надеясь, ведь именно для этого Яо и ехал сюда. — Надеюсь, ты не против поработать, Анг? — с фальшивой лаской в голосе поинтересовался Яо. Краем глаза Сингапур отметил, что Китай находился в полном военном обмундировании и с автоматом за спиной, и от этого факта по спине словно табун мурашек пробежал. — Я всегда готов сотрудничать, Яо, как-то мог усомниться? — Какой ты сразу стал покладистый. Мне нравится. Что это у тебя в руках, дай-ка посмотреть. Сингапуру враз захотелось испариться, или хотя бы заплакать — а вдруг Китай решит его пожалеть? Но ничего такого Анг позволить себе не мог, да и сопротивляться Яо он не собирался — это Малайзия пытался воевать, тратя все свои войска и ресурсы, и теперь прячется и ожидает возмездия. Сингапур же не такой, он отлично понимал, что противопоставить Китаю в военном смысле ничего не может, а потому просто тянул время, не нарываясь на массированные военные действия. Может, Яо учтет это и не станет делать ничего нехорошего? В руках Китая сейчас оказался документ о торговле с Америкой, и все бы ничего, но даже дурак бы понял, что цифры в нем далеки от того, что знал Китай. Следующие документы указывали на нелегальную торговлю с Англией, различные европейские махинации с оффшорами, интересы русских олигархов и даже разномастные торговли наркотиками и оружием почти со всеми странами мира. Китай бы назвал это черной бухгалтерией, но даже ей бы Яо был бы рад на пару месяцев раньше. Это была прекрасная возможность обуздать и Англию, и Америку, и Европу, и даже Россию, но теперь идет война, а она, как говорится, все спишет. Старый контрабандист Сингапур нашел для себя самое прибыльное местечко — под официальной торговлей он скрывал отмывание больших капиталов со всего мира. Конечно, такие слухи давно ходили вокруг него, но доказательств не было. А теперь они в руках постепенно бледнеющего Яо, даже не подозревавшего, какие крупные деньги и документы проходили через Анга. А самое обидное, что теперь это не имеет никакого значения, и вся эта куча когда-то ценных бумаг теперь не более, чем макулатура. Когда Китай как-то дергано начал перерывать кипы бумаг на столе Сингапура, Ангу захотелось просто испариться из кабинета. От Яо веяло паникой, злостью, опасностью. Страна отлично знал, чем это может закончится, но в коридоре ходили китайские солдаты, и Анг бы при все желании не смог бы сбежать. А Китай тем временем потихоньку осознавал, что торговать через Сингапур не выйдет, пока идет война. И не потому, хочет этого Анг или нет, а потому, что торговые объемы упали в разы. Обычно война не сильно влияет на черный рынок, но эта почти остановила не только экономику, но даже контрабанду. И это означает, что покупать у Китая в ближайшее время мало кто будет. Наконец, Яо остановился и медленно осел в мягкое кресло перед столом. В руке он все еще сжимал несколько бумаг, но его взгляд остановился где-то над головой Сингапура, буравя стену. И Ангу оставалось только наедятся, что после этого затишья не придет буря, которая выльется на его голову.***
Канада нервно крутил в руках рацию, попутно выслушивая отчет одного из своих генералов, только вернувшегося с передовой. Войска несли огромные потери, Альфред громил его легко и непринужденно. Конечно, для этого Америка собрал на их общей границе почти все свои войска, а потому Мэтт радовался просто тому, что у него хватает сил хоть немного сдерживать Джонса, не пуская на канадскую землю. Артур, понимая, на что пошел Канада, со всей силы ударил по Флориде, и буквально на днях смог захватить последнюю крупную военную базу на территории этого штата, что значило, что старания Мэтта прошли не зря. А потому нужно держаться. Нужно дать Англии еще немного времени. И Канада может это сделать. Он докажет Америке, что с его мнением тоже нужно считаться.***
Эдуард не знал, что ему делать. Вернее, знал, но не был уверен, что это кому-либо надо кроме него самого. Конечно, он бы вообще мог сидеть тихо и делать вид, что ничего не изменилось, пока Россия сам не навестит его, но все же голос разума говорил, что необходимо показаться Ивану на глаза, заверить в вечной дружбе (даже если сам в ней не уверен), пообещать все, что вообще можно пообещать и поблагодарить, что забрал его из лап Германии. Несколько дней Эстония перемещается по своему дому, обдумывая последующие действия, и в конце концов принимает решение ехать в Москву. Русская столица встречает его спокойно и слегка отрешенно. На саму Москву Эстония натыкается на пороге дома России — девушка приветливо кивает и удаляется к своей машине. В открытой двери маячит хозяин дома — Иван несколько секунд сверлит Эстонию взглядом, прослеживает маршрут уезжающей машины Москвы, и жестом впускает Эстонию в дом. Эдуард подчиняется. Разговор выходит скомканным и смущенным. Эстония на одном дыхании выдает заготовленную речь, Россия равнодушно все выслушивает, кивает головой со взглядом а-ля «я учел, но ты пока на испытательном сроке», хлопает бывшую советскую республику по плечу и расслабленно садится в кресло. Эдуард замирает, вспоминает посиделки в этой самой комнате в намного большем составе, раздумывает, стоит ли ему уйти или лучше подождать здесь. И заводит ни к чему не обязывающий разговор, уместившись на диване. В комнату медленно вплывает Аляска. Поздоровался, послушал, посмотрел на Эдуарда и Ивана и пошел куда-то в сторону кухни, засунув руки в карманы домашних штанов. Эстония с удивлением проследил за неспешно удаляющимся Борисом и глянул на Россию. Иван пожал плечами и отвечать ничего не захотел. На кухне загремели чашки, разбавляя напряженность, и страны последовали за Аляской на запах заваривающегося в чайнике чая с травами. Чай пили в тишине. Казалось, это должно напрячь, но Эдуарду было хорошо. Это было так странно — еще несколько месяцев назад по его улицам ходили фашистские антироссийские марши, а теперь он и сам — часть России. И чувствует себя так, словно он наконец-то дома. А потому Эстония решил не задумываться о своих внутренних противоречиях и просто наслаждался ситуацией. Уезжать не хотелось, а потому Эдуард воспользовался русским гостеприимством и остался в комнате, бывшей при Союзе его. Ольга и Наталья приехали рано утром на одной большой машине, привезли разных консерваций, закрытых банок с компотом и вареньем, вкусной колбасы и большой мешок картошки. Ваня приветствовал сестер, как и всегда — приветливо обнял каждую из них, поцеловал в щеку и проводил на кухню. Еще со времен СССР Эстония помнил — между тремя славянами на политической арене могло происходить что угодно, но отношения внутри семьи не изменялись веками. Видимо, они слишком многое прошли вместе, чтобы реагировать на изменения политических курсов. Попав на кухню, Украина сразу почувствовала себя в своей стихии и принялась всеми руководить. Наташа месила тесто, Оля варила борщ, Иван чистил картошку на вареники. Аляска и Эстония были задействованы в разгрузке машины, относя провиант в подвал дома и устанавливая на полки с соответствующими содержимому надписями. Работали Эдуард с Борисом медленно, понимая, что дела всегда найдутся, попутно общаясь между собой и даже позволяя себе шутить, словно заново узнавали друг друга. Аляску веселил эстонский акцент, сам же Эстония решил побыть вежливым и не указывать на американский акцент самого Бориса, а потому, когда с кухни потянуло ароматным запахом свежего борща и пирожков, оба побыстрее закончили дела и потянулись к трем славянам на кухню. Сидя за столом и доедая вторую тарелку красного супа со сметаной, черным хлебом и чесноком, Эдуард почувствовал себя, словно во временах СССР. Сейчас он признавал себе, что всегда скучал по этому дому и компании, хоть и советскую политику не совсем одобрял, но все же у их балтийской троицы никогда не было таких дружных обыденных застолий. И Эстония частенько по этому поводу расстраивался. Латвия его понимал, и они вместе сидели на крыльце дома, делясь воспоминаниями, а вот Литва воспринимал это в штыки. Ториса тоже можно было понять — он единственный из них когда-то был хоть сколько-нибудь великим и решал свои дела сам. Подсознательно он всегда хотел быть независимым, и хоть Эстония тоже когда-то был сам по себе, радужными те годы назвать не мог. Может быть, потому и скучал по советскому спокойствию. Судя по разговору за столом, Украина и Беларусь приезжали к брату достаточно часто. Так же в доме пару раз в месяц являлся Казахстан, а на большие праздники собирался полный состав СНГ и почти все бывшие республики Советского Союза. исключением, пожалуй, были только Прибалты, Грузия и Польша, да и то Феликс хоть и не приезжал на большие праздники, предпочитая общество Литвы, через несколько дней обязательно заявлялся с подарками, поздравлениями и несколькими бутылочками настоек собственного приготовления типа вишневки или сливовицы. Эдуарду было немного стыдно каждый раз отвергать приглашения России, но Литва стоял на своем. Доходило до того, что Торис за несколько дней до праздников арендовал дом, лично отвозил туда Райвиса, Эдуарда и Феликса и затаривался продуктами на неделю, так как дом всегда был где-то в глубинке, где даже связи не было. Праздновали они, конечно, весело, но с застольями при Союзе для сравнить было нельзя. При Литве это упоминать тоже было нельзя — Торис словно зверел и кричал, что они пойдут своим путем, даже если речь шла вообще не об этом. Обычно его успокаивал Феликс и они вдвоем шли пить на кухню, оставляя Райвиса и Эдуарда с чувством вины и непонимания. Несколько раз Эстонию на Рождество приглашали Скандинавы. Эдуард и рад бы согласиться, да Райвис хватал за руки и уговаривал не оставлять его с этими двумя. Скрепя сердцем, Эстония соглашался, и со временем Скандинавы перестали его приглашать. А когда на него напал Германии, сказали, что их это не касается. А потому и грустить об прошлых отказах Эстония больше не стал. На данный момент Эдуарда все устраивало, кроме одного — где Райвис? Латвия очень боится Россию, и, хоть ему и нравилось в Союзе, ни за что бы не стал присоединяться добровольно. Вот только, судя по новостям, территорию Латвии присоединил к себе Литва, а потому просто оставалось надеяться, что с самим Райвисом все хорошо. После длительного застолья и веселья Оля и Наташа сказали, что хотели бы поговорить с Иваном, а потому, пока троица удалялась в сторону рабочего кабинета Российской Федерации, Борис и Эдуард остались мыть посуду. Не нужно было долго гадать, о чем пойдет речь — еще во времена Союза Иван установил правила — разделять политику и семью, а потому сестры взяли себе за привычку говорить о делах только в обстановке рабочего кабинета. Да и что за дела, тоже было понятно — Польша, быстро теряя территории, начал поглядывать на своих соседок, а особенно на украинскую Галичину. И вряд ли Оле это нравилось. Аляску политика не интересовала от слова совсем. Закончив с посудой, Борис включил телевизор и принялся смотреть какой-то сериал и пить чай. А вот Эстонии на месте не сиделось, а потому страна решил сходить и разузнать, о чем разговор. Эдуард тихонько постучался. Он не был уверен, что ему вообще позволят находится на этом небольшом политическом собрании, но все же через пару секунд Иван крикнул, что он может зайти. Наташа и Оля заняли кресла возле рабочего стола Российской Федерации. Сам Иван сидел во главе этого стола, подперев голову руками и разглядывая сестер задумчивым взглядом. Зайдя в кабинет, Эдуард встретился взглядом со всеми тремя странами, и попытался максимально тихо пробраться к диванчику в самом углу кабинета, укрытому шкафом с книгами. — Я надеялась, что ты поймешь наше положение, Ваня. — Украина продолжила свою, видимо, прерванную речь. Она была доброй и заботливой, редко повышала голос, но все же обычно пыталась манипулировать своим братом. Раньше Иван частенько попадался на ее уловки, сейчас же Россия не выглядел убеждённым. — Оль, то, у тебя угроза по границе — это не мое дело. — Иван вздохнул и положил руки на стол. — У нас с тобой в последнее время и так не очень хорошие отношения, так почему я должен защищать тебя от Феликса? — Я не прошу защиты, я и сама с ним справлюсь. — Возмущенно заметила Украина. — Я просто не хочу в принципе вмешиваться в войну. Если ты его попросишь не лезть ко мне и Наташе, то он и не полезет. У меня сейчас, знаешь ли, хватает проблем и без войны с поляками. — Да, я наслышан о твоих проблемах. — насмешливо фыркнул Россия. Ольга гневно сжала губы, сверля брата недовольным взглядом. — Ты, конечно, мой брат, Ваня, и я тебя люблю, но мои проблемы касаются только меня одной, а потому я попрошу тебя не совать в них свой нос. А насчет моей просьбы, так я готова уступить тебе в некоторых торговых вопросах, если ты поговоришь с Феликсом. — Я согласна с Олей. — Кивнула Наташа. — Феликс ослаблен войной и не представляет для нас серьезной угрозы. Но все же вступление в войну скажется на нашей экономике, придется тратить время и ресурсы, перестраиваться на военные рельсы. Тем более что для нас эти действия не принесут никакой пользы. Но тебя он послушает, он же не совсем дурак. Итак, Польша решил-таки захватить часть территории Украины и Беларуси. С одной стороны, это логично — вокруг него остался только Рейх, Литва, который является союзником, да Оля с Наташей, не горящие желанием вообще во что-то быть втянутыми. С другой, абсолютно всем было понятно, что сестер Россия в обиду не даст, какие бы отношения у них не были. Конечно, Иван будет делать вид, что ему все равно, заставляя в первую очередь Олю идти на уступки, но все-таки в конце концов он согласится. И все же интересно, что же задумали Торис и Феликс. Хотя какая разница? Эстония больше не страна, а лишь область Российской Федерации. А потому Эдуард расслаблено облокотился на мягкую спинку, закрыл глаза и прислушался к голосам вокруг, вспоминая времена СССР.***
Конечно же, все не пошло по плану. И конечно же, снова был виноват Корея. Японии бы не хватило пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать все те случаи, когда Ён Су тормозит, срывает операции или вообще не выполняет обещания. И с чего вдруг Кику решил, что сейчас хоть что-то будет по-другому? Видимо, виной уверенности Японии было то, что Корея вообще то боролся за свою свободу и независимость. За то, о чем Ён Су кричал так часто и громко, что Хонда мог бы угадать каждое слово его очередной речи, даже не прислушиваясь. Почему-то в голове стали всплывать все те многочисленные случаи, когда Япония разочаровывался в брате. Да, Кику устраивал у него на территории геноциды и массовые преступления, но, сказать по правде, по отношению не к каждому народу допустимо такое отношение. Да, опыты проводились и на тех же китайцах и русских, но постоянно было ощущение того, что за это Японии еще прилетит по голове. И чаще всего прилетало. Корейцам же Япония массу раз давал шанс доказать, какая они великая нация, ну или что так еще кричал Ён Су. И каждый раз Корея разочаровывал Хонду все больше и больше, сдаваясь на полпути или проявляя невероятное упорство в совершенно нелепейших вещах. И вот сейчас, в очередной раз, когда Япония таки сделал уступку брату, Корея снова проявил свое фирменную неповоротливость. Америка занят войной, а потому его базы Ён Су уничтожил быстро. Китай занят с Малайзией и Сингапуром, а потому не смотрит, чем там занят Северный Корея. Япония демонстративно проигнорировал все события на полуострове, давая понять, что не заинтересован вмешиваться. А потому две Кореи договорились объединиться, но вместо того, чтобы сделать это побыстрее, пока подвернулась такая возможность, они решили разработать общую конституцию! И, конечно же, сцепили на первых же пунктах! Наблюдая за разворачивающимися событиями, Япония пытался не скрежетать от злости и разочарования зубами, сохраняя свой нормальный вежливо-отстраненный вид. Он ему сейчас был как никогда необходим — из-за событий на Гуаме и уничтожении баз в Японии и Корее Америка решил вывести весь свой азиатский контингент в последнюю возможную точку сопротивления. Гуам получил неплохую поддержку, а вот Тайвань осталась полностью беззащитной. Свой армии у нее не было, Китай она прогнала, хоть и Яо продолжал заявлять о том, что остров принадлежит ему, и Япония быстренько ввел на ее территории свою армию. Не сказать, что Сяо Мэй сильно была против. Только завидев на горизонте Кику и быстро проанализировав численность его армии, Тайвань гостеприимно встретила Японию в порту и предложила прогуляться по саду. Хонда часто приезжал к младшей сестре в последнее время, и всегда хорошо к ней относился, пытаясь закрывать глаза на ее взаимоотношения с Америкой. Он понимал — Мэй хотела отгородить себя от Яо, а потому приняла помощь того, кто первый успел предложить свои услуги. И сейчас она с радостью поменяла Америку на Японию. Вот только Хонда не собирался быть просто ее покровителем. Он уже перерос тот период, когда мог поверить на слово, а потому потребовал официального присоединения Тайваня к Японии, в противном случае ему придется захватить остров. Мэй долго молчала, аккуратно держа Японию под локоть, и в конце концов согласилась. Хотя в ее решении Япония и не сомневался, обещая себе не обижать свою сестру, когда он будет управлять ей. В конце концов, Сяо Мэй была спокойной и трудолюбивой, а потому и особенных мер к ней применять не придется. Те дни, что Мэй и Кику разрабатывали и подписывали документы, проводя все необходимые процедуры максимально быстро, Кореи продолжали ругаться. Причем не просто спорить, а еще и устраивать из этого балаган чуть ли не на всю Азию. Япония бы не удивился, узнав, что Китай собирает у их территорий армию, чтобы угомонить зарвавшийся полуостров. Если бы Кореи успели объединиться, Яо пришлось бы вести к ним основные силы, а так, пока Север и Юг разрознены, будет достаточно и небольшой армии для быстрого реагирования. А потому Японии стоило быстрее завершать свои дела и уплывать домой.