***
Людвиг сидел на диване и просто наблюдал за передвижениями Гилберта по дому. В душе цвело спокойствие и бесконечная радость воссоединения, и Германия в кои-то веки позволил себе ничего не делать. Частично дело было в том, что Пруссия, получивший свои территории и статус страны в составе Четвертого Рейха, развил бурную деятельность, только оказавшись на пороге дома младшего брата. Он сразу же начал выстраивать стратегию, изучать документы, связанные с, казалось, всеми направлениями немецкой жизни, и даже умудрился пару раз съездить на фронт и в правительство. Наблюдая за активностью прусса, Людвиг снова чувствовал себя тем самым младшим братом, который может свалить обязанности на старшего и со спокойной совестью отдохнуть, зная, что Пруссия все выполнит в лучшем виде. Наконец-то у него была поддержка и опора, которой Германия не видел со времен окончания Второй Мировой Войны. Пруссия откуда-то притащил большую доску на ножках, прикрепил к ней карту и теперь маркером рисовал на ней тактические маневры, которые стоило применить против Польши. Он был в военной форме немецкого образца, неизменный железный крест блестел у него на шее, а бордовые глаза горят азартом и нетерпением вступить в бой. Людвиг, как ребенок, радовался, что его брат наконец-то простил его, а потому помогает, советует и пытается воспитывать, как и раньше. Гилберт даже перестал закрывать на замок свою комнату, а потому Германия получил доступ к всевозможным книгам, коллекциям оружия и трофеев старшего брата. Они снова по вечерам пили пиво, гуляли вместе с собакой и ходили на работу в правительство, которое, получив еще одну немецкую персонализацию, решили свалить на братьев еще больше бумажек и ответственности. Были и изменения, которые, впрочем, Людвигу не казались критичными. Каждое воскресенье Гилберт выбирался к Ивану. Германия тоже был приглашен, но предпочитал не мешать их дружеским посиделкам. В Берлин все чаще наведывались русские города, а особенно Санкт-Петербург. В доме появилось разнообразное варенье и пара бутылок водки, почетное место в холодильнике заняла сметана, а вечерами из комнаты Гилберта слышалась сирена и звуки погони — это старший брат смотрел русские сериалы про полицейских. Иногда звуки сменялись стрельбой, и Людвиг в такие моменты брата не трогал — когда прусс играл в какую-то игру с танками и громко по-русски матерился, то совершенно не слушал, что происходит вокруг. Пруссия закончил описание стратегии, и ожидал ответа Германии. Людвиг внимательно осмотрел карту, и удивленно взглянул на старшего. — Но это ведь стратегия обороны. — А то я не заметил. — Фыркнул Пруссия. — Ты же вроде добился цели? Я вот с тобой тут стою, а значит пора заканчивать кордебалет с гордым названием «война». — Но как же Польша? Мы ведь можем ее захватить. — Серьезно? У тебя не армия, а какая-то насмешка. Если бы с тобой воевал не только пшек и лит, то тебе бы в миг надрали задницу, Запад. Если бы Иван не разрешил мне оставить русское вооружение в Кенигсберге, мы бы вряд ли вообще смогли нормально отбиваться. Ты во что свои войска превратил то? — Ну я вообще-то побеждал. — Германия сделал лицо кирпичом, пытаясь не показывать, что слова брата его задели. Да, полководец из него так себе, он более близок к политике, а не войне. — Побеждал, но какой ценой? Ты что, решил весь народ угробить, да еще на кого — на Польшу! Зачем он тебе вообще нужен, будет постоянно у нас тут шастать, а нам его проблемы решать. — Гилберт сложил руки на груди, заняв показательно-высокомерную позу. Для полноты картины ему не хватало меча и плаща за спиной. — И что ты предлагаешь? — Да это ж ежу понятно — мир с ним надо заключать. — Пруссия фыркнул, словно говорил с бестолковым мальчишкой. Германия не понял, какому ежу и что понятно, но решил не уточнять — мало ли что брат имел ввиду. — У пшека осталось всего несколько областей, и там он собрал все свои силы. Стоит нам подойти — в тыл ударит Литва. Мы, конечно, победим — Великому все по плечу, но зачем? Еще силы на этих двоих тратить, очень нужно. Германия задумался. Брат был прав — что у Польши, что у Литвы экономически уже ничего не осталось, да и цель войны и правда выполнена. А потому Людвиг подошел поближе к карте, внимательно слушая предложения брата. Наконец-то у него есть, на кого положиться. Теперь ничего не страшно, что бы Гилберт ни предложил.***
Китай раздраженно ходил по своему кабинету, с каждой минутой злясь все больше. Телефон звонил, не замолкая, а секретарша даже перестала заходить к нему, зная, что ничем хорошим это не закончится. От звонка болела голова, но Яо понимал — возьми он трубку, и он сорвется на своих гражданах. Наступила тишина. Китай сделал несколько упражнений из разряда дыхательной гимнастики, и, немного успокоившись, сел за стол. Телефон, словно чувствуя присутствие хозяина, зазвонил снова. — Да. — Яо пытался быть спокойным, честно пытался. Очередной начальник завода стал заваливать свою страну вопросами. Ну почему они звонят именно ему, а не правительству? — Не смейте останавливать производство. Наша экономика должна работать, даже если товар девать некуда. То есть что делать? Стройте склады, продавайте на внутреннем рынке, да что хотите делайте, хоть топите все, что произведете, но заводы должны работать! Телефон жалобно звякнул, когда Яо с размаху бросил трубку. Экономика трещала по швам, и все из-за этой гребаной войны. Америке что, ровно не сиделось, когда он все это затевал? Захват Сингапура и Малайзии ничего не дал, Гонконг тоже оказался бесполезным — уже не хватало складов хранить произведенное, и товар и правда начинали уничтожить или хранить без соблюдения правил прямо под открытым небом. Но если заводы остановятся — начнется безработица, и это снежный ком проблем будет только нарастать. Лучше Яо потратит деньги на производство, чем потом снова будет вылазить из кризиса, терпеть народные возмущения и вводить разнообразные военные положения. Деньги потом можно будет заработать снова — война рано или поздно закончится и спрос на товары вернется, а вот народ потом так просто будет не успокоить. Телефон зазвонил снова. Предчувствуя очередные жалобы с производств, Яо бросил взгляд на высветившийся номер и застыл. Звонил Япония. И как этому юнцу хватило наглости вообще набрать его номер после того, как он забрал себе Тайвань? Китай, конечно, виноват сам — он давно запустил ситуацию с островом, а в свете последний событий в принципе не обращал на нее внимание, но это совершенно не значило, что ему плевать. Вот только действовал Япония по всем правилам, а потому и предъявить ему было нечего. Яо принял звонок, вслушиваясь в тишину. Кику тоже не спешил говорить, ожидая приветствия Китая, вот только он не собирался ничего говорить. — Знаешь, Яо, с твоей стороны это очень некультурно — не приветствовать своего собеседника. — Япония таки нарушил тишину, заговорив первым. — Не тебе судить о некультурном поведении, Кику. За моей спиной подговорить Тайвань и устроить заговор с Кореями — это ли образец поведения? — Ты все не так понял. — Да ладно. Ну давай, раскрой глаза мне, темному, на истину этого мира. Ладно Тайвань — она всегда относилась к тебе тепло, но Корея! Ты серьезно собирался действовать с ним сообща? — Действовать с Кореей сообща — ты себя то слышишь? — Япония на той стороне телефона насмешливо фыркнул. — С Кореей в принципе сложно о чем-то договариваться, он совершенно неконтролируемый и недальновидный. Кстати, потому я тебе и звоню. — Что, хочешь, чтобы я провел Ин Су лекцию о хорошем поведении? — Только если проводится она будет с помощью армии и с моей поддержкой. Китай подобрался, готовясь выслушать план Японии. Учитывая постоянный дефицит в Северной Корее, можно было бы продать товары туда. А потому был смысл временно забыть Кику о Тайвани и просто узнать, что придумал хитрый японец. — Ладно, Кику, я тебя слушаю.***
Такое ощущение, что Налани впервые с самого начала этой войны смогла вздохнуть полной грудью. Вокруг больше не шумело море, не было слышно ни выстрелов, ни взрывов, в сама Гавайи стояла на твердой земле. Неужели это конец? Неужели они победили? Гуам перед ней сидел в кресле и наблюдал за каждым движением Гавайев. За время этой войны Налани стала воспринимать небольшой остров, как серьезного соперника, а потому теперь, после победы, рука не поднималась ничего с ним сделать. Все же нужно уважать не только своих союзников, но и врагов. А потому Гуам теперь — ее часть, и девушка рада, что он с честью признал поражение и не сопротивлялся своей судьбе в дальнейшем. После заключения договора и окончания войны в Океании Гавайи поздравили многие. Разумеется, первыми были Англия, Канада и Уэльс. Но чего Налани не ожидала, так это звонка от Америки. Альфред не кричал и не ругался, поздравил ее с победой и пообещал, что это ненадолго. Налани усмехнулась. Посмотрим, сколько это американское «не долго» продлится, потому что девушка впредь своего никому не отдаст.***
Америка не понял, когда в его кабинете появился Швейцария, а потому просто растерянно наблюдал, как Баш спокойно закрывает дверь, оглядывает помещение на предмет посторонних и садится в кресло перед рабочим столом. — Как ты сюда попал? — невольно вырвалось у Альфреда. Баш лишь насмешливо фыркнул, складывая руки перед собой в замок. — Я и не так могу, знаешь ли. — Теперь знаю. Зачем пожаловал? — Что, даже чаю не предложишь? — Цвингли усмехнулся, насмешливо поглядывая на Альфреда, но Америка оставался напряженно-озадаченным. — Пожаловал поставить тебя на путь истинный. Альфред резко поднялся из-за стола, и несколько бумажек слетели на пол. Баш потыкал носком ботинка ближайший к нему листок и, убедившись, что ничего интересного на нем нет, перевел взгляд на раздраженного американца. — Я не нуждаюсь ни в чьих наставлениях, особенно европейских. — Альфред наклонился через стол, смотря Швейцарии в глаза, но Цвингли совершенно не придал этому значение. Давно прошли времена, когда таким способом можно было выбить его из равновесия. С ностальгией вспоминая, как точно так же поступал еще совсем юный Артур, Баш усмехнулся и бросил на стол Америки пухлую папку с документами. — Лучше бы ты для разнообразия слушал старших, особенно тех, у кого под контролем финансы всего мира. Или тебе напомнить, кто именно поддерживает твою валюту на мировых рынках? Альфред медленно опустился в свое кресло, подозрительно поглядывая на папку, но так и не решаясь взять ее в руки. — Что это? — А ты посмотри. Америка бросил настороженный взгляд на Швейцарию, и так решился посмотреть принесенные Башем документы. Пока Альфред вчитывался в написанное, Цвингли фамильярно приблизился к столу американца и нажал кнопку вызова секретаря. Через минуту девушка, сидевшая в соседнем от Америки кабинете, принесла Швейцарии чай и несколько видов печенья на красивой тарелочке. Альфред не обратил на это никакого внимания, продолжая вчитываться в документы. — И что это значит? — Америка бросил документы на стол, откидываясь на спинку стула. По его напряженному выражению лица и позе Цвингли понял, что Альфред нервничает, не зная, что вообще можно ответить на информацию, которую принес Швейцария. — А это, мой юный друг, значит, что если ты немедленно не прекратишь войну и не возьмешься за свою экономику, то скоро тебе просто не за что будет бороться. Сейчас я пока что могу тебе помочь, но еще немного, и я перестану действовать в интересах доллара. — Я не могу прекратить войну. — Сквозь зубы раздраженно прошипел Альфред. — Ты пойми, что у Артура выработанный столетиями рефлекс — если угрожают территориям его острова, он все силы бросит для победы, и только потом подумает, а стоило ли оно того. — Не могу сказать, что имею такой же рефлекс, но все же не могу оставить все так, как сейчас. Артур подговорил мои штаты уйти от меня. Он захватил мою Флориду, разбил половину моего флота, натравил на меня Мэтта. Я не могу позволить ему идти дальше. — А он и не пойдет дальше. Артур согласен на перемирие в границах данной ситуации, если его объявишь ты. — Да черта с два я его объявлю! — взвился Альфред, снова вскакивая с кресла. — Если Артур не станет идти дальше, то у меня появляется шанс вернуть свои земли. Признаю, я не успел сразу подстроится под его действия, но сейчас я готовлю такой контрудар, что ему не отвертеться. — А деньги ты откуда возьмешь на этот свой контрудар? — Цвингли усмехнулся, игнорируя злость американца и сосредотачивая взгляд на печенье с миндальной крошкой, словно оно сейчас важнее, чем весь их разговор. — Я не собираюсь тебя спонсировать, да и другим не позволю. Да и потом, зачем тебе все это надо? Нет никакой гарантии, что ты сможешь вернуть свои земли, тем более что большинство и не горят желание вернуться к тебе. Какой смысл тратить ресурсы на потерянные территории, если твои штаты нуждаются в поддержке из-за начинающегося кризиса? — Не тебе говорить о потерянных землях, Швейцария. Цвингли попытался не реагировать на этот выпад, хоть слова американца и зацепили его. Медленно отставив чашку в сторону и промокнув салфеткой губы, Баш встал с кресла и направился к двери. — Я вижу, ты сейчас слишком эмоционален, Америка. Я дам тебе неделю обдумать мое предложения, и если ответ останется неизменным, то я обещаю — ты пожалеешь о том, что не прислушался ко мне. Баш развернулся к Альфреду спиной и вышел из кабинета. В повисшей тишине хлопнула дверь. Тяжело вздохнув, Америка уставился на разбросанные по столу документы. Как бы он ни хорохорился, пропускать мимо ушей угрозы Швейцарии чревато очень нехорошими последствиями. А потому стоило обдумать стратегию поведения.