Однажды в декабре

Это был самый просторный, самый роскошный номер отеля: с тремя отдельными спальнями, мини-кухней и самым шикарным видом из широченного окна на далёкий, глубоко-синий замёрзший пролив. Шёлковый китайский ковёр: огромный, расшитый точь-в-точь серебром по нефриту — был расстелен в центре зала по рыжему лаковому паркету, а мягкий бархатный диван цвета олова был усыпан разнообразными подушками. Перед диваном журнальный стол ломился от сладостей, купленных для избалованного сладкоежки Дасона. Тяжёлые тёмно-изумрудные портьеры были наглухо сдвинуты друг с другом. Их задвинула Чеён, потому что метель за окном пугала её. Пролив больше не был виден: всю видимость застилала метель. И ранее не жаловавшая изоляцию в глухих горах, девушка чувствовала, как теперь медленно впадает в тихую панику. Она нацепила самые тёплые махровые носки и зарылась в мамин флисовый плед. Бесконечные подушки вокруг были её единственной компанией. «Такое у нас время от времени случается, — признавалась чуть ранее работница, худо-бедно владевшая корейским (хорошо хоть, такая нашлась, иначе Чеён уже не сомневалась бы в верной гибели), — но обычно мы знаем о бурях заранее… Иногда метеорология подводит. Мой вам совет: просто постарайтесь пережить эту ночь». Звучало просто. Только вот Чеён, сидя в огромном номере и чувствуя, как на неё давит простор, как сводит с ума буря и как скребётся в душе тоска от одиночества, начинала сомневаться, что она способна последовать совету работницы. Радовало только одно: ей ранее удалось связаться с родителями. В голосе мамы звучали тревога и волнение, а папа просил не нести глупости и главное держаться огурчиком, когда Чеён в слезах стала просить у него прощения. Оказалось, они пропустили соревнования из-за новости об изоляции отеля. В очередной раз вспомнив об этом, девушка почувствовала приближение слёз. Но она и так прорыдала уже добрых пару часов — в итоге только доплакалась до страшенных мешков под глазами и схватила головную боль. Словом, стало ещё хуже. Когда расшумевшийся, обезумевший и свирепый ветер барабанным стуком обрушился на огромное широкое окно, ударяя по дрожащему стеклу ещё и вихрями снега, девушка буквально затряслась на диване. Почему-то именно в этот момент она и подумала о Пак Чимине. И, подумав один раз, уже не смогла выбросить его из головы. «Интересно, что он делает? — размышляла Чеён. — Наверное, ему тоже страшно…» Ей на глаза попался буклет с Пак Сэхёном, лежавший на журнальном столе. Дасон просыпал на этот буклет полпакета мандаринового попкорна. Девушка потянулась вперёд и достала голубую глянцевую бумажку из-под кукурузных зёрен.

«Первый кореец-финалист в истории мирового лыжного спорта».

— И что в тебе такого особенного… — прошептала девушка, глядя на парящего в небе Пак Сэхёна. — Между прочим, из-за тебя мы здесь отморживаем задницы… Эх, ты… — она отбросила в сторону буклет, но уже без былого раздражения. Ей действительно стало любопытно: что такого особенного может быть в каком-то дурацком прыжке?.. До недавних пор Чеён была уверена, что ничего в этом такого и нет. Но почему тогда Пак Чимин был так сокрушён, что не смог попасть на соревнования? Он, в отличие от девушки, не плакал, но выглядел при этом настолько худо, что лучше бы даже плакал, чем принимал такой убитый вид… Когда девушка предложила ему тоже позвонить кому-нибудь, парень отказался. «Если подумать, — осенило Чеён. — С кем вообще он приехал в Норвегию? Почему его никто не разбудил?» Ей заново вспомнилась и его первая попытка заговорить с ней… Не припоминалось, чтобы с этим парнем была компания… Девушка бросила взгляд в сторону двери. Она поклялась себе ещё недавно, что не покинет комнату до самого утра, но теперь, когда в номере стало гадко и окно норовило вот-вот разбиться вдребезги (как ей казалось), Чеён всё-таки встала и прямо так, в пледе направилась к выходу.

***

Чимина утешала только бутылка крепкого соджу, прикупленная ранее в дьюти-фри. Точнее, он думал так поначалу, но довольно быстро обнаружил, что ему не хотелось пить. Тишину тесной полуподвальной каморки с её простыми бежевыми стенами нарушал только голосистый вой метели, доносившийся через глухое окошко у самого потолка. Комнату освещал тусклый свет торшера, стоявшего у одноместной кровати. Чимин скукожился в одном единственном грязно-бежевом креслице на низеньких ножках и бессмысленно смотрел на буклет в своих руках. «Честно говоря, я не знаю, радоваться или грустить…» — понимал парень. Он знал точно, что вслед за радостью при виде Пак Сэхёна испытал бы отчаяние от невозможности с ним поговорить… Но изо всех сил старался отогнать эту мысль, даже если та возвращалась. Может, оно и к лучшему, что природа оградила его от этой встречи? Будто всё было решено за него. Вообще всё становится куда проще, когда решение принимаешь не ты — разве это не известный факт? — Зачем я вообще приехал сюда… — тихо спросил Чимин у буклета. — С самого начала же знал, что это дурацкая идея… Впервые с начала поездки его охватила столь глубокая и чёрная тоска, что он едва помнил себя. Он отбросил буклет на стоявшую рядом тумбу из чёрного дерева и поднялся с кресла, чтобы всё же откупорить бутылку алкоголя, когда в дверь его номера неожиданно постучали. Чимин застыл посреди каморки с хмурой миной. Стук повторился. Парень неуверенно приблизился к двери и уже хотел спросить, кто стучится, но гостья опередила его вопрос: — Чимин? — это был голос Чеён. — Впустишь меня, пожалуйста?