Obscene

— Так, что мы имеем? Марокко, Будапешт, Осака, Монровия, — на месте двух последних объектов на голографической карте, парившей в воздухе над круглым столом, появились красные кресты, — всего четыре базы за пять лет. Последние слова Фьюри произнёс явно не с той окраской, которую все ожидали. Он стоял, упёршись сжатыми кулаками в стол, и нависал над присутствующими на собрании, словно коршун. — Ну, четыре — это же не три, сэр. — Попытался разбавить напряжение Сэм, тут же получив пинок под столом от Баки. — Какое наблюдение, Уилсон! У нас освободилась вакансия главного бухгалтера, не хочешь попробовать? — Просто хотел сказать, что могло быть и хуже… — пробубнил он уже себе под нос и, словив ещё один грозный взгляд, откинулся на спинку стула. — Сэр, у нас задействованы все ресурсы разведки, мы проверяем ниточки от каждого теракта или политического события, — перевела внимание на себя Романофф, — но в основном они приводят к частным организациям. — Конечно, раньше было проще, — утомлённо начал Тони, который находился в некой прострации. — Это как с рассыпанным в комнате бисером: мы сначала быстро собрали большую часть, которая на виду, а теперь нужно поднять огромный платяной шкаф, чтобы увидеть закатившиеся под него последние крупицы. — Отлично, математик один есть, теперь ещё и философ. — Кое-что всё же имеется, — подался вперёд Барнс, — на последней точке было несколько странных вещей. Их оборудование… это просто высший класс, впрочем, как и всегда, но в этот раз это были технологии, которых нет даже в лаборатории Старка. Откуда у них последние слова техники, когда девяносто процентов Гидры в руинах? — Финансирование, — первое слово, сказанное Роджерсом за утро. — Кто-то нехило им башляет, — Сэм надул щёки и стал медленно со свистом выпускать воздух, опасливо поглядывая на Фьюри, но тот и ухом не повёл. — Но это хрень полная, а не зацепка. Это может быть кто угодно. — Я бы в таком случае ставила на топ-сто журнала Форбс, — аккуратно пошутила Наташа и сразу перехватила одобрительную улыбочку Сэма. — Думаю, надо поднять ещё раз данные с дела в Детройте, — уверенно продолжил Джеймс. — Монровия была не военной базой. Как и тогда, на людях были белые халаты, они не разрабатывали оружие, спутники и так далее. Возможно, мы что-то упустили. — В Детройте мы упустили абсолютно всё… ладно, — сдался глава ЩИТа, — я передам своим, чтобы тоже этим занялись. Тогда едем дальше. Роджерс, что с Кроссбоунсом? — Эти утренние летучки — самая ужасная часть нашей работы, а ведь на прошлой неделе в меня запустили торпедой. Ещё и в воскресенье! Я, конечно, понимаю, что в борьбе со злом нельзя брать выходной, но это откровенное издевательство! — Сэм шёл на шаг впереди Джеймса и Стива и не мог прекратить сравнивать Фьюри с директором вечерней школы, в которой учился. Один раз тот буквально попросил Уилсона встать и рассказать всем о том, что он так увлеченно нашептывал сидящему рядом Кэпу. — Где ты нашёл в Нью-Йорке торпеду? — Пернатый всегда любил немного преувеличивать свои приключения. — В Нью-Джерси. — Сэм развернулся лицом к Джеймсу и теперь шёл спиной вперед. — Ну не совсем запустили, и не совсем торпеду… я тренировал пару ребят управляться со снаряжением, и один чуть не выстрелил в меня из боевых нарукавников. — Ты про те баллистические пипетки? — Барнс, усмехаясь, покачал головой. — Слушайте, — остановился Стив, заставив то же самое сделать других, — вы идите, а я дождусь Наташу («и Тони» мысленно добавили все трое). Надо обсудить кое-что. Оба понимающе кивнули и пошли дальше по длинному извилистому коридору к лифту. Джеймс ещё не был в новой штаб-квартире и сейчас шёл, полагаясь на Сэма. Последний его «крестовый поход» под прикрытием занял практически четыре года, и сейчас он поистине наслаждался возвращению домой. Если в Японии ещё было, чем себя занять помимо работы, то последняя «ниточка» привела его к жаре, антисанитарии и сну на земле, прикрытой простыней. Возможно, если бы не видеозвонки Сэма, он бы опять свихнулся. Стив, конечно, тоже не пропадал с радаров, но Джеймс знал, что он слишком занят витьём семейного гнёздышка и службой, и старался часто не беспокоить. Зато Уилсон умудрялся связываться с ним, пока готовил яичницу на завтрак. — Не могу поверить, что они всё-таки поссорились из-за этого исчадия ада. Зачем Тони его защищает? Стив полностью прав, — редко можно было увидеть, как Сэм по-настоящему злился, но Джеймс смотрел прямо на закрывающиеся двери лифта и никак не реагировал. Он в принципе сейчас не хотел обсуждать Старка-младшего. — А ты что думаешь? Может, преподать ему урок? Вообще его просто надо в армию отправить, там с него собьют всю спесь. Я в жизни не встречал таких неблагодарных детей… — Сэм. — Джеймс одним словом дал понять, что не намеревается обсуждать этот вопрос. — Ты что-то знаешь? Просто я иначе не понимаю… я видел многое на прошлой работе, когда люди приходили замкнутые, озлобленные на весь мир. Но даже они — люди, прошедшие через ужасы войны и незаслуженно наказанные жизнью, умели слушать и сохранили в себе частичку человеколюбия. А здесь… я не понимаю, честно. Я притом же быстро остываю, стараюсь держать в голове, что ему, наверное, нелегко пришлось до Тони, и каждый раз снова даю шанс, а он на этот шанс кладёт огромную кучу дерьма. Каждый раз, понимаешь? — Сэм. — Баки посмотрел на него уже с мягкой снисходительностью и покачал головой. — Ты выговорился? — Ой, да ну тебя! Посплетничать даже нельзя. — Почему? Можно. Просто не на эту тему. — Двери лифта раздвинулись, и они вышли в просторный трёхэтажный холл. Сэм понизил голос из-за проходящих мимо особо преданных работе агентов. — А что, кстати, у вас с Шерон? Мог бы зайти к ней — я знаю, где её кабинет. — Абсолютно ничего, мы же вчера впервые встретились. Раньше мне её имя было знакомо только по графе отправителя сообщений из ЩИТа. — Зато твоя рука довольно близко познакомилась с её соблазнительной ножкой. А-а? — Сэм многозначительно закивал и, увидев улыбку Баки, слегка ударил его в плечо. — Ну, что за дамский угодник? Это всё твоя бионическая рука! — Просто она села рядом, и мы немного разговорились, а дальше дело алкоголя. — Они уже вышли из здания и подходили к своим мотоциклам. — Ну, вернее она немного перебрала, а я не могу бросить даму в беде, вот и придерживал. Не раздувай из мухи слона. — В таком случае ты смотри, чтобы она не раздула. — Сэм завёл мотоцикл, надел шлем и поднял экран. — Куда двинем? — Ты — не знаю, а у меня есть пара дел. — Джеймс загадочно пожал плечами и скрылся за непроницаемым черным стеклом. — Это ещё каких? — Ответом ему был рёв промчавшегося мимо самого крутого мотоцикла в мире. Проснувшись, Питер поймал себя на единственной кричащей мысли, что ещё один полностью проведённый в башне день он не выдержит. Отец написал, что он на совещании, и после обеда будет ждать его в «исследовательском» блоке — так он заменял слово «больничный» — а значит, до этого момента Питер свободен. Хоть в чем-то Морфеус с повязкой на глазу пригодился. Он наспех сделал утренний комплекс упражнений, принял душ и, не заруливая на кухню, вышел на улицу. По звукам там никого не было — можно было и позавтракать, но желание покинуть дом пересилило голод. Солнце необычно для этого месяца напекало сверху, так что пришлось стянуть обмотанный вокруг шеи шарф. Сумку или рюкзак он с собой никогда не носил, так как все вещи обычно оставались в личном автомобиле, и сейчас из-за решения прогуляться пешком ему пришлось просто повесить серый кашемир на плечи. Неприятное чувство никак не хотело его покидать, в голове крутился тот странный ночной диалог. Ответ на вопрос: «почему он так разоткровенничался?» — никак не находился. Как только Джеймс оставил его одного, Питер сразу понял, что охренительно так облажался. У него была определенная модель поведения с мстителями — не подмазываться, держать их в тонусе, но не переходить границы. А он вчера фактически сдал себя с потрохами, сначала открыв рот там, где не надо было, а потом начав расстегивать чужой ремень. Да одно слово Барнса об этом Стиву или отцу и!.. и пиздец. Он шёл, обдумывая, как можно исправить ситуацию. Но от мысли, что возможно придётся извиниться, его всего передёрнуло. Ещё чего. И эта волна омерзения, прокатившаяся по телу, перекрыла все смятения. Ой, да, не похер ли? Спишу на алкоголь или буду всё отрицать. Он и так слишком долго на этом сосредотачивался. Питер остановился на углу Седьмой Авеню перед Сентрал-парком, когда понял, куда привели его ноги. Он посмотрел на невзрачную вывеску «Кофеин», перекатился с пятки на носок и зашёл внутрь. Колокольчик, висящий на двери, оповестил персонал о новом посетителе, но никаких приветствий не последовало. У Питера ванная была больше чем эта кофейня, но пространство было настолько грамотно обустроено, что тесноты совсем не ощущалось. Наоборот камерность обстановки дарила умиротворение, будто ты зашел к другу на кофеёк. Питер крайне не любил подобные места как раз из-за излишне дружелюбных работников, но здесь всё было по-другому. Он прошёл к витрине с выпечкой, представляющей из себя в основном десерты, и только в самом низу были выложены несколько видов сэндвичей и готовых салатов. Сидящая на мягком стуле по другую сторону смуглая девушка кинула взгляд на него через стекло, цокнула языком, но всё-таки соизволила подняться и пройти к рабочему месту. — Это всё, что есть? — Указал Питер на скудный выбор в нижнем ряду. — Да, с черной икрой закончились. Наша скромная обитель не была готова к приёму персоны такой величины. — Веки её были полуопущены, а губы почти не двигались. Копна кудрявых волос закрывала половину лица, и Питер был уверен, что будь её воля, она бы загородилась ими от него полностью. — Тогда двойной американо и сэндвич с курицей су-вид. Он прошёл за один из трёх столиков во всей кофейне, машинально достав телефон, и принялся искоса наблюдать за баристой. Она делала все движения максимально неторопливо, но и Питер никуда не спешил. Тем более всё это отношение было заслужено. Полтора года назад они с Гарри отмечали поступление в университет (или просто обычный вторник — как будто им нужны были поводы) и за пять минут до закрытия завалились в эту кофейню с двумя мимолётными девчонками. Они обкурились плана в лимузине, и им запредельно хотелось сладенького. Легко представить, что было дальше. Вдоволь поиздевавшись над бедной новенькой баристой, они вмиг разнесли половину помещения. Гарри опрокинул крутящуюся витрину с мини-пирожными, а их спутницы, вообразив себя танцовщицами гоу-гоу, залезли на столик и начали обмазывать друг друга шоколадными тортами. Когда раздалась угроза вызова полиции, запустившая волну припадочного смеха, Питер кинул на прилавок пачку денег, сверхпокрывающую все убытки. Вот тогда-то он, приложив все усилия, поднял глаза и по-настоящему увидел эту безликую ранее девушку. И он узнал её. Это было так странно. Она словно вышла из его видений — тех, что снились настолько редко, что их можно было пересчитать по пальцам — воспоминаний о самом раннем детстве. Повзрослевшая, изменившаяся, без пухлых щёк, но это была она. И как в подтверждение, она тоже его узнала, вот только при этом помотала головой и брезгливо поморщилась. Неудивительная реакция, учитывая все факторы встречи. Ведь мало ли кто с кем общался в песочнице или в начальной школе. Всё меняется: обстоятельства, сами люди. Желтая пресса периодически помещала фотографии с золотыми детишками на главные полосы, и поэтому у многих людей мнение сформировывалось задолго до личного знакомства с Питером. Этот случай не был исключением. Девушка уже знала, кем он является, и сделала свои выводы, не желая разбираться в подробностях трансформации милого мальчика, живущего по соседству, в парня, мнившего себя выше всех остальных. Может когда-то ей и хотелось найти его, расспросить своего потерянного давным-давно друга обо всём случившемся, о том, где он пропадал, но все ответы были как на ладони. Да, факт потери родителей вызывал сочувствие, но ты видишь, как развращенный деньгами человек обращается со всеми, а затем и с тобой лично, как с ничтожеством, и дальше уже не желаешь иметь с ним ничего общего. Вот и всё объяснение реакции ЭмДжей. Питер же так глубоко не анализировал ни свои чувства, ни её так подавно. И, разумеется, ничего не сказал после того, как кинул денежную компенсацию на прилавок, кроме слов «Этого хватит». Можно было бы добавить «… на то, чтобы купить ещё пару таких собачьих будок», но язык не повернулся. А через месяц зашёл туда же по дороге в универ, вернее сделал офигенный крюк и зашёл. Просто почему-то потянуло именно в это непримечательное место с так претившей ему атмосферой. Удивление в глазах девушки быстро сменилось презрением, но обслуживание всё равно последовало, хоть и крайне нелюбезное, но его оно устроило. С тех пор так и завелось. Иногда намеренно, иногда по наитию Питер забегал и выпивал чашечку абсолютно не нравившегося ему кофе. А почему? Не похер ли? Джеймс окаменело стоял напротив соседней от своей спальни двери. Он рассчитывал найти Питера и поговорить, пока все не вернулись, но Пятница сообщила, что он полчаса назад покинул башню. Он уже пять раз пожалел о том, с чего начал их знакомство. Просто Джеймс злился. Злился заранее, отказываясь принимать человека, в которого превратился тот мальчик. Мальчик, которого он выносил из чёрного дыма и пламени на своих руках. Такова была политика Гидры — как только они понимали, что их раскрыли, они уничтожали всё без остатка. Слепая самоотверженность велела им раскусывать капсулы с ядом, взрывать собственные разработки и хоронить под грудами обломков все сведения, лишь бы не дать врагу шанса нарушить великие планы. Если удавалось урвать хотя бы толику полезной информации, миссия уже считалась выполненной, но всё чаще базы стирались с лица Земли, как только оказывались в поле зрения мстителей. Эта работа становилась монотонной, каждый случай почти идентичен предыдущему, но Детройт навсегда отпечатался в памяти Джеймса. Они со Стивом тогда работали в паре. Объект был поделён пополам. Основной задачей, как и всегда, было схватить руководителя базы и извлечь данные с компьютера. Звучит проще некуда, но с самого начала всё пошло наперекосяк. На базе оказались даже не агенты гидры, не обученные военные, а немощные ученые в очочках, вооруженные только шариковыми ручками. Стив наотрез отказался стрелять по гражданским и запросил у штаба перенос операции. Но сигнал перехватили. Дальше уже всё происходило настолько быстро, что на обдумывание действий не было ни секунды. Стив, забыв обо всём, забежал внутрь с целью вытащить как можно больше людей из рушившегося здания, Джеймс, конечно же, одного его не пустил. И люди, действительно, не были против спасения, большая часть из них в охватившей панике отчаянно пыталась следовать их указаниям бежать в сторону выхода. Но в какой-то момент пришлось разделиться из-за упавшего потолка, оставившего их по разные стороны. Именно на такие случаи они сначала изучали объект долгое время, чтобы знать все запасные входы-выходы. На всё про всё оставались считанные минуты, огонь уже бесконтрольно расползался от этажа к этажу. Джеймс выбил ногой заклинившую от взрывной волны дверь и попал в нечто наподобие огромной лаборатории, на полу тут и там лежали трупы задохнувшихся от дыма; он побежал в другой конец, где, как и предполагалось, была ещё одна дверь, но прямо перед ней услышал кашель. Смог стоял уже практически непроглядный. Пройдя пару метров, он уткнулся в решётку тюремной камеры, которая поддалась с третьего раза, и, зайдя внутрь, он увидел забившегося в угол и дышащего через простыню мальчика. Как только Джеймс сделал к нему шаг, в раскрасневшихся глазах забился ужас, и мальчик оттолкнул его так, что он вылетел из камеры. Оглушающий взрыв вышиб стены в другом конце помещения — действовать нужно было незамедлительно. Джеймс вернулся в камеру и осторожно протянул руку к маленькому мутанту. «Нужно уходить. Я хочу помочь. Я тебя не обижу» Всего секунда взгляда глаза в глаза, и мальчик вложил в его ладонь свою. Всё время до Нью-Йорка Джеймс держал его на своих руках. Мальчик то обмякал, то приходил в сознание и сразу прижимался изо всех сил, способных раздавить тело обычного человека. Кроме них двоих и Стива в квинджете не было никого. Все, выведенные из здания, упали на землю одновременно с тем, как раздался последний взрыв, и упала последняя стена — вшитые микрочипы. Миссия была полностью провалена, но Джеймса волновало только, успеют ли они довезти мальчика до Старка. Успели. И больше он его не видел. Обрывки бумаг, найденные во время разгребания обломков, дали понять, что там проводились эксперименты над людьми для развития сверхспособностей с дальнейшей целью сделать из них суперсолдат. Всё как с Баки в сороковые. Только о сыворотке ни слова не было, и показатели уцелевшего мальчика были совершенно другими. Джеймс знал, что они нашли папку содержащую информацию о нём, но она была отдана наверх ЩИТа в один конец. Также Джеймс знал, что в конечном отчете, подписанным Фьюри, значилась фраза «выживших нет», а у Старка появился приёмный сын по имени Питер. В те годы он редко появлялся в родном городе. Фьюри нарадоваться не мог обретенному ресурсу и закидывал его в разные точки планеты практически без передышек. Стив иногда составлял ему компанию на этих миссиях, потом к команде присоединилась Наташа, и почти год они с ней работали в паре. Но в то время, когда он все-таки появлялся в Нью-Йорке, башня Старка всё равно оставалась запретным местом. Сначала из-за натянутых отношений с Тони, потом по причине ПТСР Питера. А потом случился его «крестовый поход». Выпасть из жизни на долгий срок было не малым испытанием, но команда делала всё, чтобы он не оставался совсем один. Стив звонил и рассказывал о своих взлётах и падениях, разбавляя эти новости вздыханиями по Старку, которые всё чаще сопровождались румянцем на пол-лица, пока не привели к объявлению о свадьбе. И, видимо, чувствуя, что уделяет ему всё меньше и меньше внимания, Стив познакомил его со своим новым другом Сэмом Уилсоном. Это была подстава. Одинокий мститель на полставки сперва утомлял его быстрее чем за минуту, но в итоге Джеймс привык к этой манере болтать без умолку и, так сказать, расслабился и стал получать удовольствие. От Уилсона он по факту и узнавал основные новости о Питере, которые, к сожалению, находили подтверждение в словах Стива. О том, что парень не избрал их путь, несмотря на наличие способностей, и шёл по наклонной, также подтверждали таблоиды в интернете. Сэм добивал эту картину жалобами на поведение мальчишки чуть ли не каждый раз, и к моменту возвращения домой Джеймс уже был настроен категорично по отношению к парню. Единственное, что в нем сохранилось, это лучик интереса вперемешку с надеждой: а вдруг Питер его всё-таки узнает? Он знал про его частичную амнезию — вполне естественная реакция психики. Но вдруг? И эту надежду с треском разбил взгляд безразлично смотрящего на него с тротуара парня, в котором Джеймс без малейшего труда узнал того забившегося мальчика. До последнего не веря собственным глазам, он просмотрел записи с городских камер и… лучше бы он этого и, правда, не видел. Одно дело эгоизм и надменность, другое — озлобленность и наслаждение от причинения вреда. Он бы хотел найти оправдание, но не мог. Именно против людей с такими качествами Джеймс боролся всю осознанную жизнь. Но следующий день всё перевернул. За ночь Джеймсу не удалось сомкнуть глаз. Слова парня не выходили из головы — что-то с ним было не так. Если отсеять всю выплёвываемую приправленную сарказмом желчь, за ней будто бы не было ничего. Абсолютно пустые карие глаза. Неужели этого никто не замечал? Или никто не подбирался так близко? «Стыд? Совесть? Тебе вообще знакомы эти вещи?» Джеймс уже видел подобное, но пока не решался оформить догадку в конкретную мысль. Ведь этого не может быть. Старк, ЩИТ — они тщательно всё проверили. Поэтому сейчас он стоял перед дверью в комнату Питера, и даже к лучшему, что того не было дома. Ручка легко опустилась, запуская его внутрь. Очевидно, парень совсем не боялся, что к нему зайдут в его отсутствие, либо скрывать нечего. Комната была безупречно чистая: идеально заправленная кровать, голые полки, стол с ровно посередине задвинутым стулом — если ты живешь с педантичной матерью, она будет довольна. Вот только, черт возьми, это не комната живого человека! Его и вчера это смутило, но перепалка и выходка Питера немного отвлекли внимание. Выходка… это так можно вообще назвать? Мог ли он когда-нибудь подумать, что спасённый им мальчик будет расстёгивать ему джинсы, стоя на коленях? Он половину ночи пытался выскрести эту картину из своего мозга. Джеймс, конечно, сам его спровоцировал, но «делай что захочется» никак не равно «отсоси мне здесь и сейчас». Джеймс начал выдвигать по одному ящики стеллажа, и почти все они были пустые; в последнем стопкой была сложена пара десятков дисков. Просмотрев их и только удостоверившись в своих подозрениях, он с психом захлопнул ящик и, прикрыв глаза, глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Постояв так минуту, он сделал ещё один вдох и направился к двери, ведущей в ванную. И стоило её открыть, всё окончательно встало на свои места. «Бак? Слушай, я…» — Идиот! Так что мирись со Старком, который тоже идиот. — Баки на всех парах мчался к выходу из башни, прижимая плечом к уху телефон и надевая мотоперчатки. Не давая вставить слово, он продолжил. — Ты в штабе? Мне срочно нужны документы с Детройта. Он толкнул двустворчатую дверь и выронил смартфон, сразу поймав в воздухе его левой рукой. Стив смотрел на него, нахмурив брови и, видимо, требуя объяснений, почему его только что обозвали. — Я хотел сказать, что уже подхожу к дому. Зачем тебе в штаб? Фьюри тебя услышал, он уже дал приказание поднять архивы. И что за выражения? — Мне, кстати, тоже любопытно, — подошёл со спины Тони, мимо которого Джеймс пронёсся как ужаленный, даже не заметив. — Только побыстрее, мне ещё с доктором Чо переговорить надо. — Уже не надо. Мне нужны не архивные записи, а тот документ, который хранится у самого Фьюри. — Зачем тебе он? — Стив искренне недоумевал. — По той же причине, почему вы идиоты. — И зная, что друг мгновенно поймёт его: — у него нет зеркала в ванной. Озарение в пристальном взгляде Стива не заставило себя ждать, и Джеймс кивнул. Да, он знал, что это значит. Это значит, что ты не можешь смотреть на себя в зеркало, потому что, чем дольше ты смотришь на своё отражение, тем менее отчетливо ты себя видишь. Сначала это лёгкая рябь, а потом ты рассеиваешься, будто и не существуешь вовсе. Стив помнил, как первым делом, что делал Баки, когда они скрывались от правительства, это завешивал или снимал зеркала во всей квартире. Это, действительно, пугало. — Папка не в ЩИТе, — послышалось сзади, и оба обернулись к побледневшему Старку. — Она у меня. — То есть ты утверждаешь, что у Питера прошиты мозги? — Спросил Тони, пока двое остальных рассматривали разложенные по всему столу в конференц-зале листы бумаги. Он уже не глядя мог пересказать всё, что там написано. — Мы проверяли: никаких аномалий или заслонов, все части коры головного мозга активны. Когда ты был Зимним солдатом, у тебя половина МРТ была почерневшей. — Потому что это совершенно другой случай. Думаешь, они не продвинулись за половину века в рычагах воздействия? Один из погибших работников ведь был заслуженным доктором психиатрии? — Обратился Джеймс теперь к Стиву. — Какой-то Нобелевский лауреат, имя уже не вспомню… — Всё сходится. — Баки как можно спокойнее старался донести мысль до отказывающего признавать правду Старка. — На моём примере они убедились, что код в голове можно взломать. Если личность сформирована, достаточно одного важного напоминания о ней, чтобы все их планы скатились в трубу. Они поняли свою ошибку. Взяли неокрепшего мальчишку, сделали из него мутанта, а дальше оставалось только промывать мозги раз за разом, чтобы в итоге он вырос преданным их идеологии убийцей. — Это домыслы. У Питера нет никаких предрасположенностей к насилию. Джеймс опустил глаза на детскую фотографию, прикреплённую к досье. Открытый задорный взгляд, мягкая улыбка, радикально отличающаяся от той, которая была на лице Питера в их вторую первую встречу. Этого Старку лучше не знать. — Тони, он прав. Вспомни его поведение. — Стив аккуратно положил свою ладонь на сжатый до побелевших косточек кулак. — У него же полностью отсутствует элементарная нравственность. И с каждым годом становится всё хуже. — Может, поначалу он и оставался собой, но зерно, посеянное гидрой, росло вместе с ним. Подумай, это полностью объясняет его ненависть к геройству. Его затачивали для совершенно противоположных действий, ещё бы он помчался помогать кому-то. — Джеймс вспомнил утреннюю фразу Сэма про человеколюбие. — Любовь, гуманизм, доброта — он просто неспособен испытывать эти чувства. — Ты понимаешь, что ты говоришь, Барнс? Ты заявляешь, что я десять лет не замечал, что творится с моим сыном? Что был слеп, шёл у него на поводу, поощрял и способствовал развитию его психопатии? Возразить было нечего. Джеймсу хватило одного дня, чтобы разглядеть то, что все принимали за дерьмовый характер, максимализм и развязность. — Тони, ты не виноват. — Стив сжал его кулак ещё сильнее, заставив посмотреть ему в глаза, и попытался вложить в этот взгляд всю поддержку, на которую был способен. — Мы все ошибались. — Но если это не альтер эго, что мы можем поделать… — не вопрос, просто глухая обреченность. Старк угасал прямо на глазах. — «Зубастики три» — Прервал затянувшуюся паузу Джеймс. Две пары глаз посмотрели на него, как на больного. — Вы как давно заходили в его комнату? Потребовалось немалое количество сил, чтобы оставить свои стремящиеся вверх зрачки на месте. — У него дивиди, мать его, плеер! — И дальше уже практически по слогам, — в две тысячи двадцать втором году парень смотрит фильмы на дисках. Вас что — вообще ничего не смущает? И какие? Культовые фильмы, и все годом выпуска до две тысячи двенадцатого. — Ты… ты думаешь… — до Старка начала доходить суть. — Я уверен. Это отголоски. Отголоски того мальчишки. Питеру не способно что-либо запасть в душу, но зато его подсознательно тянет к вещам, которые были в его жизни до эксперимента. Ему отключили человечность, но она сохранилась где-то глубоко внутри. Просто нужно пробиться. Исследования ничего не показали, потому что физически он в полном порядке, барьер психологический — некий блок на эмоции. Возможно, если его заставить их испытать — он падёт. — И как пробиться через то, чего нет? Джеймс посмотрел на задавшего вопрос Стива, потом на усердно переваривающего информацию Тони. Скула уже ощущала удар сквозь пространственно временной континуум. — У меня есть идея, но она вам навряд ли понравится.