Obscene

Ему было так сладко. В том прекрасном состоянии, когда он уже проснулся, но ещё не открыл глаза, Питер первым делом почувствовал, как его губы растянуты в улыбке. Потом металл, крепко прижатый к его животу, и кое-что твёрдое — к копчику. Улыбка стала ещё шире. Сначала он увидел цифры на электронных часах — половина восьмого, но, несмотря на ранний подъем, он был полон сил. Ему не снилось ни-че-го. Джеймс размеренно сопел, уткнувшись ему в затылок, и его тёплое дыхание обдувало основание шеи. По позвонкам пробежала волна мурашек, и Питер ненароком поёрзал в попытке отстраниться — просто на автомате, но сразу замер, услышав, что ритм прерывисто сбился. Ему не хотелось сейчас будить Джеймса, но тот только издал неразборчивое мычание и уткнулся сильнее в подушку. Почему-то показалось, что его так легко не разбудить, и Питер, осмелев, повернулся к нему лицом. Бионическая рука соскользнула, а Джеймс улёгся на спину, снова что-то пробурчав. Уголки губ растянулись ещё сильнее. Это как смотреть на обычно гордого и величественного льва, который лёг пузиком к верху и поджал лапки. Питер облокотился на простынь и теперь, возвышаясь над спящим, не стесняясь, рассматривал его лицо. Зрачки медленно двигались под закрытыми веками вправо-влево, губы были полуоткрыты, немного пересохли и, безусловно, приманивали, но такое его точно выдернет из сна, поэтому Питер, лишь облизнувшись, спустился взглядом ниже от искушения. Он ещё не видел Джеймса без одежды. Нет, конечно, вчера вечером он видел его в одном белье в коридоре, но, во-первых, темнота, во вторых, мысли были так разбросаны, что он даже толком ничего не оценил. И сейчас взгляд приковало место стыка металла с телом — и, честно говоря, это был пиздец. Он бы лично лишил обеих рук того, кто проводил эту операцию, вставил бы в окровавленное месиво ножки от стула и сказал «катись». Будто кто-то тесаком порубил живую плоть и наспех присобачил бионику на клей-момент. Негодование вдруг сменилось трепетом, потому что смуглая грудь поднялась от глубокого вдоха прямо под его пальцы. Он и не заметил, как протянул свою руку. Его не пугали шрамы, которые как корни деревьев оплетали пострадавшее плечо и немного заходили на грудь, а на ощупь были гораздо нежнее здоровой кожи. И как только он провёл по одной из линий, Джеймс чертыхнулся, его ресницы чуть задрожали, а Питер задержал дыхание. Он никогда ни с кем не просыпался. Если он оказывался в постели не один, то стоило ему кончить, он сразу одевался и, иногда даже не попрощавшись, сваливал. Он вообще не понимал, что можно делать с человеком после секса. Получили своё, все довольны, всем спасибо, расходимся. Сейчас же он, как малолетка, пялился на Джеймса, будто до этого никогда не видел мужского тела. Хотя никто бы не поспорил, что тут было на что посмотреть. Грудные мышцы сокращались в такт вздыманию диафрагмы, отчетливо прорисовывались под кожей и даже блестели в прокрадывающихся в комнату первых лучах солнца, а ложбинка между этими рельефами уходила в тень под одеяло, словно нашёптывая, испытывая. Питер аккуратно его стянул, провожая глазами прорисовывающиеся кубики пресса, пока не открылся вид на сильно выпирающие косые мышцы, словно стрелками ведущие к — о, да — стеснённому тканью стоящему члену. Питер еле удержался от смеха, потому что налитый кровью орган дёрнулся, будто почувствовал любопытного зрителя и приветственно кивнул. И вот теперь желание отложить пробуждение Джеймса сменилось кое-чем более соблазнительным. Приподнявшись, Питер аккуратно, как кошка, подкрался ближе и поставил колено между раскинутых ног. Хоть тот и лежал на спине, голова была повёрнута к окну, открывая мощную шею. Взгляд прибивала к себе натянувшаяся пульсирующая жилка, которая буквально принуждала коснуться её губами. Ну, как тут можно сопротивляться? Кожа была солоноватая, видимо, спать в обнимку всё-таки жарковато, но при этом абсолютно крышесносная. Питер впился в неё и чуть сам не застонал от потемнения в глазах. Джеймс попытался отмахнуться от него, словно от донимающего насекомого, и нехило приложился рукой о его плечо — чувствительно, но не больно, вырвав из парня только смешок. Успевший остыть металл ярко контрастировал с остальным пылающим жаром телом — как же это заводило. Питер начал медленно спускаться вниз, не отрывая кончика языка, прошёлся по груди, обведя ареол соска, и слабо подул на него, тут же засосав набухшую горошинку. Одобрительное мычание через барабанные перепонки ударило прямо в подкорку, вызвав вторящий стон. Но сердцебиение того оставалось ровным, и Питер, прищурившись, осмотрел никак не выдающее себя лицо. Интересно, как далеко он сможет зайти? Рука всё ещё всем весом лежала на его плече, пока Питер продолжал вести губами всё ниже по торсу, прерываясь на поцелуи возле каждого нового каменного мускула. Начало дорожки волос возле пупка защекотало подбородок, а член потёрся о солнечное сплетение, но его хозяин признаков жизни так и не подавал. У Питера проскочила какая-то детская обида — он что, вообще ничего не чувствует? Под порывом он попытался рвануть вверх, чтобы разбудить этого чёрствого медведя в спячке, но не смог сдвинуться. Бионическая рука твёрдо удержала его на месте и, более того, надавила вниз. — Ах ты, скотина! Грудь Джеймса затряслась, и, поняв, что смысла притворяться больше нет, он открыто расхохотался. — Ты как давно проснулся? — Джеймс, убрав руку, приподнялся на локтях. Сапфировые глаза были полны озорства. — Да ещё полчаса назад. — И видя, как ноздри Питера раздуваются от гнева, — было интересно, как ты себя поведешь. — Доволен? — Ты остановился, так что не очень. Питер возмущенно открыл рот, но ничего конструктивного на ум не приходило, поэтому он просто шлёпнул ладонью по твёрдому животу, и тут же оказался под Джеймсом буквально придавленным к кровати. — Что за особая любовь к рукоприкладству? — За вопросом последовал издевательский толчок бёдрами, и таз Питера предательски сделал встречное движение. Но он не собирался так легко сдаваться. — А что за любовь к тупорылым приколам? — Какие приколы? Я просто дал тебе возможность насладиться своим невероятным телом. — Всё упрямство парня разбилось об эту наглую улыбку, которая шла вразрез с вожделением в расширившихся зрачках, и Питер даже не успел ничего возразить, когда Джеймс наклонился и, всё ещё удерживая запястья, лизнул его жилку на шее. Совсем как он десятью минутами ранее. Чисто из вредности он попытался вывернуться, но последовавший укус заставил его только выгнуться, подставляя больше раздолья для ласки. — Теперь моя очередь. Джеймс отпустил его руку, и Питер сразу зарылся освободившейся ладонью в шелковистые волосы, прижимая Барнса к себе. Тело требовало его так сильно. Ближе. К себе. В себя. Он растерял всю свою уверенность, будто был закомплексованным девственником, и в каком-то плане он им и был. Слишком много ощущений, таких интимных и сокровенных. Джеймс сжал его за ягодицу, и колени сами собой подогнулись по обе стороны от настойчиво толкающихся бёдер. Оторвав губы от остро выпирающих ключиц, Барнс поднялся и, облизнувшись, запечатлел это умопомрачительно откровенное зрелище снизу вверх. Расставленные для него и чуть подрагивающие под его невесомыми касаниями ноги — развитая сокращающаяся мускулатура, без перебора, соответствующая комплекции — жадно хватающий воздух раскрытый пухлый от собственных укусов рот — растрёпанные каштановые кудри — и, о, боже — румянец. И вот так просто Джеймсу пришло в голову, что тот редко оказывался в подобных ситуациях. В постели. Трезвым. При свете. Утром. Всего пара секунд, и он собрался вернуться, чтобы не испортить момент, но вселенная справилась без него. «Мистер Барнс, мистер Уилсон прошёл главный вход — направляется к лифту» — Ну, блять… — Джеймс запрокинул голову. «Обращайтесь» — отсалютовала ему не то Пятница, не то вселенная. Питер вмиг пришёл в себя, попятившись к спинке, перекинул через Джеймса ногу и, поправляя домашние хлопковые штаны, которые были единственной его одеждой, поспешно поднялся с кровати, чтобы сбежать к себе, но был перехвачен за предплечье. Тело всё ещё было гиперчувствительное, и от места прикосновения побежали микроскопические разряды. Карие выпученные глаза уставились на ставшее запредельно серьёзным лицо. — Ты выспался? — Вопрос, подразумевающий под собой немного другое. — Да… — и найдя спасение в часах на тумбочке, — мне собираться надо. На пары. Выдернув руку, Питер практически выбежал из комнаты, а Джеймс, как стоял на коленях, смотря ему вслед, так и рухнул плашмя на подушку. — Пятница, передай Сэму, чтобы подождал на кухне. — Сейчас нужно было принять душ и не выдать другу своё раздосадованное настроение. Вроде утро и началось неплохо, а на душе ощущался странный необъяснимый осадок. Боже-Боже-Боже. Сердце бешено билось в такт пульсирующей в голове панике. Питер, как обезумевший, вбежал в ванную и, чуть не оторвав кран, набрал в лодочку из ладоней ледяной воды и плеснул её себе в лицо. И ещё раз — мало. Он наклонился, подсунул висок под сильный напор и в итоге уткнулся лбом в раковину, чтобы струя била в затылок. — Ты рехнулся? — Сам себе. И уставившись сквозь затекающую в глаза воду на свою грудную клетку, — нельзя так реагировать, ублюдочный кусок мяса… Там в постели он чуть не расплавился от переполняющих ощущений. Фантомные руки Джеймса всё ещё оглаживали его кожу, он чувствовал его прикосновения. Их было слишком много. Они выворачивали наизнанку. Причиняли боль. Его будто потрошили длинными закрученными когтями, впиваясь во все внутренние органы, разрывая их. Ты не можешь этого чувствовать. Нельзя. Тебе нельзя это чувствовать. Нельзя чувствовать. От резкого движения вверх брызги разлетелись во все стороны, и он ринулся к душевой кабине. Даже не раздевшись. Просто включил посильнее воду, сдвинув смеситель в край, и сполз на кафель. Он был так напуган. Внутри что-то трещало по швам. Вокруг снова была кромешная тьма, а под ладонями зеркальная поверхность, с которой ему ухмылялось мерзкое искаженное отражение. Он прижал колени к груди, молясь, чтобы ледяная вода привела его в чувство. Сердце ощущалось где-то в глотке. Джеймс снова возвышался над ним, такой светлый, нужный. Сапфировые глаза, скользящие по нему с такой нежностью. Моргнул. И снова эти глаза смотрят на него, но теперь словно через смог. Нечем дышать. Непроглядная тьма. От упирающихся в зеркало пальцев поползла паутина трещин. Он сейчас упадёт. Белая точка. Скорчившийся человек. Поднимающаяся голова. — ПРОЧЬ! Ни единого звука. Вода снова била по кафелю, тело колотила дрожь. Питер, переведя дыхание, поднял трясущую руку, дёрнул смеситель на середину и тут же почувствовал жалящую боль в груди. Опустив взгляд, он увидел пять следов от ногтей — его собственных — пальцы правой руки были окровавлены. Что за…? Озноб постепенно спадал. Он выключил воду, завернулся в полотенце и вышел из ванной. Движения были всё равно дёрганные, резкие, нервные. В поле зрения попал телефон с мигающей лампочкой в левом углу. Схватившись за него, как за нечто связывающее с реальностью, он присел на кровать и, зарывшись рукой в мокрые волосы, разблокировал. Сообщение от отца. «Если всё пойдёт по плану, вернёмся через пару дней. Всё хорошо?» Охуенно. Лучше не бывает. «Ок. Да» Бросив телефон обратно на тумбу, Питер откинулся на не заправленное с вечера одеяло и провёл подушечками пальцев по саднящим глубоким царапинам, не замечая, как снова начинает их расчесывать. Вдох-выдох. Возьми себя в руки. Тебе просто поплохело от того, что с тобой случилось что-то хорошее. Твоя прогнившая душа просто сопротивляется этим новым ощущениям. Избавился от кошмаров во сне, вот, получите, распишитесь — наяву. Ебанный баланс. Тяжело выдохнув, он с трудом поднялся — пришлось помочь себе руками, и снова взял телефон. Пока Питер тупо смотрел на дисплей, тайм-аут экрана вышел, и он снова потух. Чугунная голова, как по щелчку, опустела. Он не сможет сейчас отсиживаться в универе. Точно нет. «У тебя через двадцать минут?» Питер никогда так не ждал сообщения от друга, как сейчас. «Мы с Гвен уже собрались выходить» Да твою мать… «Пусть Гвен идёт одна. К черту пары» И вдогонку. Переступая через себя. «Это важно» …думаешь, в случае чего он не прибежит на помощь? — от этого всплывшего голоса у него помутилось в глазах. «Жду» Питер, крадясь, вышел в коридор, с кухни доносилось соколиное щебетание — на секунду стало легче. Хоть здесь всё на месте — пернатый всё ещё его бесит. — … и как у вас с мелким Оменом? — Видимо, Уилсон перестал жевать во время разговора, и Питер распознал первый членораздельный вопрос, задержавшись перед выходом на лестничную площадку, — если захочешь сбежать, у меня есть свободный диван. — Бля, Сэм, ты не слишком стар для прозвищ? Пора уже завязывать. — А с ним — Питером — Джеймс разговаривает совершенно иным тоном — более низким, бархатным. — И мы вполне неплохо уживаемся. Мы… Такое опрометчивое слово. Питера всего передёрнуло, и он поспешил убраться нахрен из башни. Стакан с виски на подлокотнике ходил ходуном, как и рука, держащая его, как и парень, сидящий в этом кресле. Питер ёрзал, никак не получалось сесть удобно, он закидывал правую ногу на левую, расставлял, вытягивал вперед, снова поджимал под себя, закидывал левую на правую. Подперев большим пальцем нижнюю челюсть и прикусив указательный, он смотрел сквозь друга, который расположился напротив и выжидал, пока тот созреет для объяснения. А именно, почему Старк залетел к нему в квартиру до девяти утра и, ничего не говоря, налил себе виски и выпил его залпом. Гарри даже не успел прокомментировать этот поступок, как Питер налил второй и, навернув несколько кругов по квартире, останавливаясь перед каждым зеркалом, уселся в кресло. Это было двадцать минут назад. Питер молчал. Гарри тоже. — Как… — голос сорвался, и Питер прочистил горло ещё одним глотком обжигающего «завтрака». Он даже льда туда не закинул. Озборн кивнул в знак того, что он готов слушать, но друг лишь застыл с открытым ртом, разжимая и сжимая ладонь, будто пытался ухватиться за нужные слова. Мимика его не поддавалась никаким объяснениям — это была смесь из шока, ужаса, подозрения, снова шока и снова ужаса. — Как ты понял, что чувствуешь к Гвен что-то большее, чем желание переспать? Правая бровь Озборна уползла под челку. Питер проводил её и так и оставил взор на лбу. — Ты имеешь в виду, когда влюбился? — Питеру с трудом удалось не оставить дыру в стене в форме своего удирающего тела. Если сейчас последует хотя бы одна шутка, он убьёт друга. Или себя. — Нет точного ответа, просто в какой-то момент понял, что без неё скучаю, а когда она появлялась на горизонте, внутри всё переворачивалось. — Гарри бы добавил вопрос, зачем он об этом спрашивает, но было понятно, что лучше сейчас этого не делать. Если бы он точно не знал обратного, Озборн бы охарактеризовал вид друга, как ломка. Его всего колотило, на лбу виднелась испарина, он не мог найти себе места, постоянно меняя позу, чесал шею, грудь, запястья. Гарри никогда не видел Старка в таком состоянии. Но язык не поворачивался спросить, что случилось. Судя по всему, он просто должен был быть рядом. Питер смотрел в никуда и будто сам себе кивал, а Гарри просто ждал и старался не смотреть на него, как на психически больного. — А у тебя никогда не было такого ощущения, что ты… недостоин? — Гарри недоуменно сместил брови к переносице, не особо врубаясь в суть. Питер допил виски, и, выставив указательный палец, мол, минуту, прошёл к бару за спиной друга. Через несколько минут битья стеклянных сосудов, он снова оказался в кресле с полным стаканом. — Что ты не заслуживаешь этих отношений? — Пит, — теперь ситуация немного прояснилась, или нет, он ещё не понял, — мы с тобой, конечно, не образцовые представители поколения, но и не конченные мрази же. У Питера вырвался нервный смешок. Говори за себя. Он запрокинул голову назад и нажал на виски, пытаясь выдавить из головы этот гнойник. Отражение на потолке сквозь пальцы было размазанным, Гарри же отражался предельно чётко. — Послушай, Пит, я не знаю точно, что с тобой происходит — ты не рассказываешь, но если ты встретил кого-то, кто тебе понравился, то нет ничего зазорного… Питер уже не слушал. Всё равно всё сказанное будет не тем, что нужно. Гарри не понять того, что он чувствовал. Он и сам нихрена не понимал, не мог объяснить. Просто его организм отвергал Джеймса, да так, что при воспоминаниях о нём теперь хотелось буквально блевануть. Так не должно быть. Разорви эту связь. Зловещий шёпот будто окатил его раскаленной сталью вдоль позвоночника. — … окунись во что-то новое, может, он сделает тебя счастливым… Отрывок речи всё же добрался до сознания, и Питер, ухватившись за него, вернулся в комнату. Тонкие губы Гарри всё ещё двигались. Наверное, для него так просто всё звучит. Счастливым… это, блять, как? Сейчас он осознал, что знает определение этого слова, только благодаря словарям и цитатам. К чёрту… Он хотел попытаться, но если перспектива ввязываться в это дерьмо означает сходить с ума до зуда в венах, то к черту. Он порвёт с ним. И плевать, что часть его тянется к этому человеку — она заткнётся, в итоге обязательно. Возможно, через скрежет зубов, но заткнётся. У него есть его стабильная жизнь, надёжная платформа в виде алкоголя, тусовок, полупроёбанной учёбы, траха с Уэйдом. И никаких страданий и навязчивых мыслей. Так лучшее. Так проще. Так надо. — Поехали в универ! — Гарри завис на полуслове, его голова сдвинулась вперед, как у голубя. Питер, отпив напоследок, поставил стакан на пол и бодро хлопнул в ладоши. — Ко второй паре как раз успеем. — Старк, ты совсем ёбнулся? Уже успев выйти на середину пути к двери, Питер внимательно взглянул на друга. — Да. Поехали. Остальной день прошёл как по маслу, если не считать микропохмелья в районе обеда от алкоголя на голодный желудок, но он быстро победил эту проблему, наведавшись в ресторан с всё ещё прибывающим в шоке от его утреннего поведения Озборном. Телефон настойчиво оповещал о прибавлении в папке непрочитанных сообщений, но он никак на них не реагировал. Решение принято, зачем разводить драму? Вечером в любом случае встретятся, тогда всё и озвучит. А забежать домой придётся в любом случае, как минимум, чтобы внести в протокол Пятницы не выдавать никому его местоположения. Он как-то по приколу уже взламывал её алгоритм. Надо было видеть лицо Уилсона, когда при его появлении на весь дом оповещался посыл его голой пернатой задницы куда подальше. Даже Тони тогда тщетно смог замаскировать восхищение под неодобрение подобного поведения. И стоило тому перестать кудахтать, он еле сдержал смех, продолжая отчитывать сына за произвол. Да, будь у него желание, Питер неплохо бы преуспел в семейном деле. Он уже написал Уэйду, чтобы ждал его после полуночи, как раз перед этим можно будет завалиться в клуб — у Басса новая поставка экстази. То, что надо. Ему нужна нирвана. Забвение. Чтобы голова была абсолютно пустой. Сегодня он оторвётся по полной. Питер уже предвкушал, как его мозг высвободит запасы серотонина и эндорфина, унося его в страну флуоресцентных красок и безмятежности. Да, это его арена, его опора и потолок, выше которого он, очевидно, не может прыгнуть. Его место внизу. Всегда было и всегда будет. И он будет и дальше выжимать из этого дна максимум, наслаждаясь собственным разрушением. Подыхать, так с музыкой. А любовь, что бы она ни значила, пусть остаётся другим полноценным идиотам. И Питер настолько расслабился, будучи уверенным в своём умении класть болт на ненужные тревожные мысли, что не заметил оставшуюся брешь в выстроенной стене. Вернувшись домой и уже закончив переписывать протокол, он понял, что никак не готов к встрече или тем более разговору. Лампочка всё ещё навязчиво напоминала о проигнорированных смс, но сам телефон уже несколько часов даже не вибрировал. И что это значило? Что Джеймс забил на попытки связаться с ним? Ему всё равно? Он занят чем-нибудь поинтереснее? А брешь становилась всё больше. Нет. Нет. Тебе тоже всё равно. Похер. Плевать на него. — Пятница, покажи Джеймса Барнса. «Найдено совпадение с камеры на Пятой Авеню» Перед его глазами предстала картина стоящего спиной Джеймса. Голова была чуть наклонена, а в его плечо была уткнута белая макушка, талия была обхвачена в кольцо тонких рук. Секунда, и макушка отодвинулась, открыв взору ненавистное улыбающееся лицо той самой блондинки из ЩИТа. Питер не забыл, как дышать, нет. Совсем наоборот. Он начал яростно втягивать воздух и так же выпускать, словно был на корриде в роли быка, перед которым потрясли красной тряпкой. А демоны внутри бурно заликовали. Он слышал, как они стучали ножами и вилками по столу. Они были правы с самого начала. Очередное подтверждение тому, что люди лживые твари, которым ни за что нельзя доверять, как основное блюдо. Отвращение к окружающим в качестве соуса. И самоистязание на десерт. Что ты бесишься, Питер? Ты же сам хотел его послать. Он тебя всего лишь опередил. Зато ты можешь не стесняться в выражениях при встрече. Ищи плюсы. Губы растянулись в какой-то определённо больной усмешке, и из горла вырвался зловещий гогот, эхом разнесшийся по всему этажу. — Какой же блядский мир… — скрыв дистанционную панель, он поднялся с дивана, намереваясь съебаться далеко и надолго. Но руки так чесались, что пройти мимо комнаты Джеймса он просто не смог. Вырвав ручку двери, он медленной вальяжной походкой вступил в полумрак места, где провёл сегодняшнюю ночь. Улыбка всё ещё не сходила с лица, но уголки губ рьяно тянуло вниз, отчего лицо исказилось в мучительной гримасе. Хотелось разнести в щепки каждый сантиметр этой комнаты, казавшейся теперь грязной, измазанной отходами, словно общественный туалет. Нет, Питер, это ты. Ты сам испачкан, будто давно провалился в чан с этими отходами. Оттого и всё, к чему ты прикасаешься, становится таким же поганым. Ты заражаешь всех вокруг чумой. И не смей жаловаться. … с чего ты решил, что раз относишься к окружающим, как к дерьму, то к тебе должно быть другое отношение? Воистину, блять. Ночной Нью-Йорк сотнями тысяч огней манил его через панорамное окно в свои распростёртые порочные руки. Посмаковав этот завораживающий вид, он кинул дверной механизм на кровать и, подведя черту, решил уже пойти на выход. Черту, разделившую его жизнь на до и после. Он проводил её весь этот день, но сейчас он выделил её особо жирным маркером. Урок усвоен. Но он не догадывался, что она будет двойной, потому что, уже развернувшись, заметил выдвинутый ящик прикроватной тумбы с какой-то черной папкой. — Шерон, ещё раз спасибо за приглашение! — Уилсон развернулся к входу в ресторан, из которого выходила Картер, и, взяв её ладонь в свою, поцеловал косточки тонких изящных пальцев. Позади неё раздался саркастичный бас. — С каких пор нытьё «ну, пожалуйста, можно с вами» считается за приглашение? — Сэм смерил друга тяжелым взглядом, но тут же растянулся в улыбке, отвесив толчок в металлическое плечо. — Не было такого! Просто не могу пропустить знатную пирушку. Ещё раз с днем рождения, красотка! Бак, увидимся в башне. Джеймс, покачав головой, проводил глазами усевшегося на мотоцикл друга, и перевел внимание на именинницу, прислонившуюся лопатками к кирпичной стене. От её мягкой улыбки в сочетании с глазами, выдающими смесь из усталости и мимолётной грусти, в горле опять заныл вставший там поперёк ком. — Эй, никаких виноватых физиономий. — Джеймс склонил голову набок, проследив за рукой, легшей на его локоть, и, видимо, она по губам поняла, что он собирается сказать, потому что её маленькая ладонь довольно чувствительно сжала его, одёргивая. — И никаких извинений. Ну, не совпали желания у людей, так бывает. А за то, что вывалил на меня всё это в день рождения, ты расплатился ужином. — Самое нелепое, что это ты меня успокаиваешь. — Женщины эмоционально сильнее мужчин. Доказанный факт. Вы сейчас с Сэмом еще, небось, «Дневник памяти» засядете смотреть. — Обязательно, утонем в скомканных салфетках. — А потом напьётесь, и ты будешь мне названивать среди ночи. — Пообещай, что отошьешь меня, как можно грубее. — Шерон, решив прервать разыгрываемую комедию, притянула Барнса к себе и уткнулась лбом в ворот кожаной куртки. Усмехнувшись совершенно ровному, в отличие от её, сердцебиению, она просто ловила момент этого до боли дружеского объятия, пока они были в неформальной обстановке. Начиная с завтрашнего дня, ей придётся вести себя профессионально отстранённо. И Джеймс, понимая это, просто давал ей такую возможность. Спустя пару минут она отстранилась первая. — До свидания, сержант Барнс. — До свидания, агент тринадцать. Шерон скрылась за углом, и на душе в тот же момент стало легче, но лишь отчасти. Совсем немного. С одной проблемой он разобрался, а вот другая выёбывающаяся проблема, не выходившая из головы, никуда не делась. Как назло, весь день ушёл на разрешение тысячи и одного вопроса в ЩИТе, притом наслаивающихся друг на друга в геометрической прогрессии так, что его мозг всё больше напоминал желе, оставленное на капоте заведенной машины под палящим солнцем. Его с самого утра не покидало тревожное чувство за мелкого засранца — ещё с того момента, когда он, как ему казалось, незаметно покинул башню. От чего-то было предельно ясно, что он выскользнул с этажа через лестницу, не чтобы не сталкиваться с Сэмом. Но Джеймс никак не мог нащупать, что он сделал не так? К счастью или нет, Фьюри дал ему передышку в фаршировке своего черепа тупыми предположениями. Но сейчас он остался наедине с загадочным поведением Питера и перебором мыслимых и немыслимых причин. Как по запросу на подходе к мотоциклу провибрировал телефон. Волнение от возможности, что парень о нём всё-таки вспомнил, стёрлось ворчливым раздражением. — Сэм, ты что, ни секунды без меня… «Бак! Я не въезжаю, какого хрена происходит, но пиздюк превратился в Дарт-Халка и крушит твою комнату. Он захлопнул передо мной дверь с такой силой, что она чуть с петель не слетела!» — затараторил ему в ухо Уилсон. — «Что происходит? Что мне делать?» — Твою мать. — Он уже знал причину. — Я сейчас буду. Не дай ему уйти. «В смысле не дай?» — В смысле, если надо будет, свяжи, выруби электрошоком, прострели ногу. Придумай, Сэм! Джеймс, бросив трубку, запрыгнул на мотоцикл и, выжимая всю мощь двигателя, помчался к башне.