После Битвы за Хогвартс и известия о победе Гермиона немного расслабилась и пошла искать Гарри, которого не видела с первой атаки. Адреналин бушевал в её крови даже через два часа после битвы, и, честно сказать, только он и удерживал девушку от того, чтобы вырубиться на месте и надолго.
Целый час она ходила по замку вместе с Роном в поисках Гарри. Они давно разделились, чтобы быстрее его найти. И вот, она нашла место последней дуэли Волан-де-Морта, однако Гарри так и не нашла. Но что-то ей подсказывало, что он поблизости.
— Гарри! — позвала Гермиона измученным голосом. Ничего. — Гарри! — уже громче повторила Гермиона, оглядывая пространство вокруг.
Она начала ходить по площадке, высматривая среди обломков и нескольких тел хоть что-то. Это место ещё не проверяли на наличие живых, а раз она здесь, то почему бы не помочь.
— Гарри, ты где?! Выходи, я знаю, что ты здесь, и это не сме…
Её речь прервало попавшееся ей на глаза тело в одежде Гарри. Она быстро подбежала к нему, чтобы убедить себя в своей ошибке, но…
— Гарри?! — её сковал страх, но через секунду она преодолела его, наложив диагностические чары. И получила ответ. — Нет… — помотала головой и одними губами произнесла она. — Нет, это неправда… я, наверное, уснула, а сейчас проснусь и увижу рядом Гарри, нежно гладящего моё лицо, — она зажмурилась, открыла глаза, но ничего не изменилось.
Рядом с ней прошли несколько человек, сочувствующе посмотрев в её сторону, но от своих дел не оторвались и начали подбирать тела, лежащие поблизости. Её не трогали — не стоило, ведь если они заберут его до того, как она сама примет это, может быть хуже.
Несколько секунд она неподвижно сидела на коленях над ним и ждала. Но ничего не происходило. В её голову прокралась мысль, что это конец для него, но она жестоко подавляла её, не желая осознавать этого факта. Слишком сильно она была привязана к нему, чтобы сразу принять его смерть. Оттого это становилось ещё больнее. Через, наверное, минуту, как она думала, предательская мысль взяла верх, по лицу девушки, сморщившемуся от боли и отчаяния, начали катиться слёзы. Что-либо сказать она уже не могла — сдавило горло. Её руки прикоснулись к щекам парня, сама она наклонилась к нему и перестала сдерживаться. С её лица нельзя было считать никаких сколь-нибудь даже нейтральных эмоций, надежда, ещё несколько минут назад горевшая в её глазах, стремительно гасла, делая их полными боли. Сейчас она ненавидела всю эту войну за то, что забрала самое лучшее в её жизни, себя за то, что не способна была сказать Гарри то, что должна была, намного раньше, жизнь за то, что не дала возможности ощутить себя по-настоящему счастливой и обычной женщиной, Волан-де-Морта за то, что устроил эту войну, и вновь себя за то, что слаба. Впервые в своей жизни она потеряла что-то такое, что было её частью. И от этой потери она чувствовала себя абсолютно пустой, безнадёжно, будто была атакована дементорами. Сейчас она больше всего мечтала вновь оказаться в таких тёплых, крепких и нежных объятиях Гарри, повторять те три заветных и искренних слова и никогда больше не выпускать его из своих рук. Но этого больше никогда не случится…
В этот момент её утешало лишь одно: у неё останется память о том самом счастливом моменте её теперь никчёмной жизни — ребёнок. От самого близкого человека и когда-то лучшего друга.
— Га-арри… я так… — всхлип, — так хочу, чтобы… ты… обнял меня… — она крепко сжала его куртку, стиснув зубы и продолжая горько рыдать.
***
Когда она, наконец, успокоилась (насколько это вообще было возможно), она поняла, что прошло уже часа четыре минимум. Вставать не хотелось — хотелось лишь прижаться к Гарри и остаться здесь, представить, что было бы, будь он жив… нет, по лицу вновь скатывается слеза.
Тут из замка вышла профессор МакГонагалл. Она подошла к Гермионе и попросила её пойти с ней, пока она не отравилась. Гермиона подчинилась и встала, безжизненным взглядом смотря перед собой, отправилась в башню Гриффиндора.
***
Все, кого она встретила, удивлялись её виду — взлохмаченная, будто волосы побывали в воде, а потом были от души растрёпаны, тусклый взгляд, отчаяние — не каждый год можно было её увидеть в подобном состоянии.
Когда она зашла в башню, она молча прошла по лестнице в девичьи спальни, где окружила себя всеми известными ей чарами и легла, с тоской смотря в потолок — сил плакать уже не было. Она прокручивала в своей голове все свои воспоминания о тех моментах, когда он был нежен и добр с ней, успокаивая, когда она прижимала его к себе в своих фирменных объятиях, когда они были счастливы, просто рады и спокойны, когда она ловила его за упорным анализом материала с таким забавным сосредоточением, но отвлекался, когда замечал её, после чего начинал о чём-то говорить. Как он возвысил её на небеса, подарив счастье, а позже — маленькое существо.
Но как она ни старалась сконцентрироваться на хороших воспоминаниях, они неумолимо перетекли в грустные итоги, которых она так боялась.
Уснуть она тогда так и не смогла. В спальнях ранних курсов, которые почти не пострадали, было уютнее, чем наверху, где стены были повреждены куда серьёзнее. Она осталась в спальне четверокурсниц, поскольку она была ближе всех к гостиной.
