Её лечащий враг

      Ежедневный поход в торговый квартал стал для неё таким же важным, почти жизненно необходимым ритуалом, как завтрак с Киреем. Перед тем, как выйти из дома, Рин тщательно осматривает себя в большом зеркале в прихожей, поправляет причёску и разглаживает каждую складочку на пальто. Затем надевает перчатки и плотнее обвязывает вокруг шеи яркий мандариновый шарф. Завершающим штрихом берёт из подставки для зонтиков старую трость из красного дерева, принадлежавшую, кажется, её прабабке по линии отца. Всего месяц назад Рин её почти ненавидела (не прабабку, конечно же), теперь же была ей почти благодарна. Передвигаться, опираясь на крепкую, надёжную трость, намного легче.       После привычно затхлого запаха поместья холодный воздух зимнего Фуюки словно обжигает лёгкие. Выдыхая облако белого пара, Рин дышит медленно-медленно. До тех пор, пока на смену привычному головокружению, всегда возникающему в первые минуты, не приходит странное чувство лёгкости, почти эйфории. И лишь затем начинает идти, вниз с холма, не торопясь и не мешкая, преувеличенно бодро выстукивая по мостовой ритм своих шагов. Она идёт настолько уверенно, чтобы никто, даже случайный знакомый, не заподозрил о том, насколько тяжело ей это даётся.       Полупустые, сонные улицы Миямы не спешили сбрасывать ленивое утреннее оцепенение даже после обеда, и по рынку в основном степенно прохаживали почтенные домохозяйки и молодые матеря с детьми. На гуляющую вдоль торговых рядов молодую девушку никто не обращал особого внимания. Торговцы давно привыкли к немногословной, но неизменно вежливой и умеющей, когда это необходимо, бойко торговаться покупательнице. Тем более, что без формы заподозрить в ней школьницу было практически невозможно. Болезнь состарила Рин в глазах окружающих. И пусть в зеркалах всё ещё отражалась изрядно осунувшаяся и почти всегда мертвенно-бледная, но привычная, та самая Тосака, она больше не являлась ею в полной мере.       Именно поэтому, досрочно сдав выпускные экзамены и получив диплом задолго до официального выпуска своего класса, в скромной атмосфере кабинета завуча, Рин покинула школу и больше туда не возвращалась.       На рынке она, как всегда, берёт немного овощей и свежую рыбу, чтобы не слишком обременять свой обратный путь. Иногда позволяет себе фрукты или что-то сладкое, например, тайяки или креп, но куда чаще обходится без них. Слишком щепетильная и практичная в вопросах, касающихся финансового благополучия, Рин просто не видит смысла тратить деньги на еду, главным достоинством которой является вкус. Но сегодня, уловив в воздухе умопомрачительно сладкий запах лета, она всё же позволяет себе ненадолго отступиться от собственных принципов и, отсчитав несколько монет приветливому мужчине за прилавком с выпечкой, берёт небольшую порцию блинчиков со взбитыми сливками и клубничным джемом.       Парк не был обязательной частью маршрута домой. Рин всегда заглядывала туда с большой неохотой и только из необходимости отдохнуть. Съесть купленные сладости, выпить кофе со сливками из автомата. Перевести дух на какой-нибудь пустующей скамейке и пойти дальше, обратно. Быть может, задержаться, наблюдая за тем, как самая обычная человеческая жизнь протекает мимо неё. Подумать. Поплакать.       Пожалуй, плакать в парке у неё получается лучше всего. Быть может поэтому она так не любит сюда заглядывать.       Здесь не было давящих стен родного поместья, пропитанных многовековой гордостью семейства Тосака. Здесь никто не пытался её утешать. Здесь её вообще ни для кого не было.       До сегодняшнего дня.       Когда над самым ухом раздалось неуверенное: «Т-тосака?», Рин уже знает, кого увидит, подняв голову. И очень надеется, что сумеет испепелить Эмию взглядом до того, как он снова откроет рот.       В синих глазах девушки напротив плескалось столько гнева, злости и боли, что впору было бежать прочь, на ходу выкрикивая слова извинения. И не оборачиваться, ни в коем случае не оборачиваться! В первое мгновение Широ действительно невольно отступил назад, готовый сорваться с места, но замер, заметив ещё кое-что.       По бледным щекам Тосаки текли слёзы. Беззвучно и незаметно, опустив голову на грудь, так, что со стороны это было почти незаметно, она тихонько плакала в сумеречных тенях парка. И весь минутный страх перед её гневом растворился, улетучился, уступив место странному недоумению пополам с неприятием.       Эмия Широ не мог поверить в то, что плачущая в одиночестве девушка перед ним — Тосака. Эмия Широ отказывался верить в саму возможность подобного, не то что в её реальность. Только не Тосака, только не она, не здесь и не так.       — Добрый день, Эмия-кун, — даже не пытаясь вытереть слёзы — словно их и вовсе не было — поздоровалась Тосака, и холод её голоса Широ ощутил почти физически. — Ты что-то хотел?       Спросила и улыбнулась. И от этой улыбки мурашки табуном побежали по его спине.       — Ну… Э… Что ты здесь делаешь, Тосака? — в голову упорно не лезло ничего умнее, а этот вопрос единственный действительно интересовал его.       Улыбка на лице Тосаки стала шире. И куда более…зловещей.       — Неужели ты не видишь, Эмия-кун? Сижу.       — Нет, я не это… — Широ растерянно почесал затылок и виновато отвёл взгляд. Сейчас он видел то, что не сразу заметил за её полным гневом взглядом и слезами: впалые глаза и бледные щёки. И тонкие, словно высохшие пальцы, слишком крепко сжимающие трость. Которая тоже никак не желала вязаться с образом той идеальной девушки, которую он помнил. Теперь он всё это видел слишком уж ясно и всё равно решился: — Ты… почему ты плакала здесь одна?       Улыбка, пусть и насквозь фальшивая, померкла, и Тосака угрожающе сощурилась.       — Это не имеет к тебе никакого отношения, Эмия-кун. Прошу меня извинить, — и она резко встала, видимо, собираясь гордо удалиться. Видимо, слишком резко. Тосака пошатнулась, неловко качнувшись вперёд и не до конца понимая, что падает.       Он поймал её почти инстинктивно, невольно стиснув за плечи. И испугался тому, какими удивительно тонкими они оказались.       — Осторожнее, Тосака, — выдохнул Широ и помог ей выпрямиться. — Голова закружилась? С тобой точно всё будет в порядке?       Но Тосака, кажется, вовсе его не услышала. Вместо этого она почему-то схватила его за левую руку.       — Эмия-кун, что это? — её голос отчего-то дрогнул, а взгляд широко раскрытых глаз на мгновение остекленел и потух.       Тосака смотрела на тыльную сторону его запястья, точнее, на странные отметины на нём. Отметины, которые сам Широ до этого момента и вовсе не замечал.       — А, это… Ерунда какая-то. Наверное, поранился где-то случайно…       Он постарался как можно мягче высвободить руку из довольно-таки крепкой хватки Тосаки. В голову упорно лезли глупые мысли о том, что ему должно быть неловко и стыдно от её прикосновения к себе. Вот только должного смущения не было, ни капли.       Зато было страшно. На один-единственный, краткий миг, когда Тосака как-будто стиснула его ладонь в своих пальцах чуть сильнее, Широ стало по-настоящему жутко.       — В самом деле, Эмия-кун… Это тебе следует быть осторожным, — вот только в бесцветном голосе Тосаки, вопреки её словам, заботы не было.       Когда она, не говоря больше ни слова, развернулась и зашагала прочь, Широ, к своему стыду, ощутил что-то вроде облегчения. Ровно до того момента, как не заметил забытый на скамейке пакет с покупками.       Поколебавшись минуту, Широ задумчиво почесал затылок, вздохнул и, подхватив пакет, кинулся догонять Тосаку.       — …С тобой точно всё будет в порядке?       Глупый вопрос. Как будто теперь у неё вообще что-то может быть.       У Рин горит лицо. И тело. И хочется кричать в голос, броситься с кулаками, обвинять и требовать, чтобы он не смел, не смел, не смел.! Целую секунду хочется, целое жаркое, удушающее мгновение. Потом отпускает, откатывает, и на смену всепоглощающему жару приходит что-то другое. Что-то голодное.       Она снова ошиблась, снова опозорилась. Не разглядела мага у себя под носом, в собственной школе, в собственной параллели.       Мага, отмеченного Командными Заклинаниями. Мага, который, возможно, вот-вот призовёт своего Слугу. Не заметила. Прямо. У себя. Под носом!       Рин хочет провалиться сквозь землю. Хочет рвать волосы — себе или Эмии, но лучше Эмии. Ругаться, драться, укусить кого-нибудь!..       — …Тосака, погоди, ты забыла!.. — её догоняет голос Эмии, а затем и он сам, нисколько не запыхавшийся и ни капельки не уставший. И вся её злость, весь гнев, вся обида на мир и его несправедливость в целом и Эмию в частности, тают, будто их никогда и не было. Рин делает один глубокий вдох и принимает протянутый ей пакет.       — Благодарю, Эмия-кун, — кажется, у неё даже получается улыбнуться. Точно получается, судя по тому, как вытянулось лицо Эмии. — Прощай.       Всё верно, ей не на кого злиться. Разве что на себя. За то, что не сумела заметить и разглядеть раньше, кем на самом деле является Эмия Широ. Что вообще не стремилась видеть что-либо помимо текстов в пыльных фолиантах и старых отцовских книгах.       Если Эмия Широ стал участником Войны за Святой Грааль, значит, кроме способностей мага, у него есть ещё кое-что. То, что не восполнить одними лишь годами упорных тренировок и знанием семейных тайн.       Цель. Сокровенное желание. И решимость воплотить его в жизнь несмотря ни на что. И у Рин нет никакого права винить его в том, что самой ей что-то из этого недостаёт.       Она хотела бы верить, что лишь внезапно пошатнувшееся здоровье — единственное, чего ей не хватило, чтобы стать участником Пятой войны. Она хотела бы верить в это… и не может. Слишком хорошо знает себя и слишком хорошо знает правила. Ей не хватило не здоровья, а воли к победе. Воли, которую подкосил тот простой, теперь уже обыденный факт.       Даже если она каким-то чудом выиграет Войну, шансов пережить её у неё всё равно нет. И что после этой самой Войны в жизни Тосаки Рин больше не будет ни-че-го.       А ведь в самом начале ей казалось, что эта её болезнь — такой пустяк. Сущая мелочь, всего-то досадное недоразумение. Неприятный, неудобный, но всё же стимул к победе. Если ей всё равно умирать, так почему бы не умереть сражаясь за главную цель любого уважающего себя мага!

Так думала дочь семейства Тосака и так хотела думать Рин. Вот только реальность оказалась куда более… прозаичной.       Потому что в какой-то момент, между невыносимой болью и бесконечным ожиданием, и наследница Тосака, и просто Рин, обе они незаметно потеряли самое главное.       Желание жить дальше.       Поэтому она не злится сейчас, просто не может злиться больше. Ни на Широ, ни на то, что ему «повезло» больше, чем ей. Разве что — совсем чуть-чуть — на его слишком уж всеобъемлющую доброту.       — …Ты точно уверена, что с тобой всё будет хорошо?       Между ними несколько шагов, но его замешательство, растерянность и непонимание она ощущает кожей. Как и желание помочь, защитить, спасти. И Рин улыбается, возможно, впервые искренне улыбается. Потому что отчётливо понимает, что помочь, защитить и спасти Эмия хочет не только её, и не её одну. Она — не уникальная для него, не особенная. Такой он человек, всегда такой и со всеми. И от этого ей почему немного грустно.       Глупый, глупый Широ…       Рин улыбается. И отвечает совершенно искренне:       — Нет, Эмия-кун, не будет.